Страница 3 из 22
Сенк понял, что сейчас может потратить весь вечер на поиски, так ничего и не добиться, а на следующий день найти в шкафчике под раковиной чье‑нибудь гнездо с живыми птенцами или еще что‑нибудь в таком духе.
Экономь время.
– Так, давай, колись. Что я пропустил?
Матильда, не расцепляя зубов, попыталась изобразить беззаботность:
– Ничего.
Напряжение вокруг нее сгущалось невидимой тучей.
– Матильда, я ведь не тупой, – Сенк стал в позу ментора, упершись локтем в один бок и чуть скосившись на одну ногу. – Выкладывай давай, пока то, что ты натворила, еще, может быть, – «может быть» он произнес особо выразительно – можно исправить.
Матильда мгновенно помрачнела.
– ЭТОГО исправить никоим образом нельзя.
Скорбно опущенные глаза. Твердый, как гранит, голос. Обреченность. После ее слов Сенк понял, что ничего по‑настоящему страшного не произошло, и немного расслабился.
– И как же тебе удалось ЭТО провернуть?
Матильда еще раз вздохнула.
– Сама не знаю.
Сенк еще раз внимательно изучил кухню. Скромная, минималистичная обстановка позволяла даже с его слабым зрением ощупать каждый сантиметр. Все казалось таким, каким было оставлено накануне. Нетронутым.
– Тогда я пошел в туалет, – предупреждающе проговорил он, снова пристально глядя на сестру. Эта фраза означала что‑то вроде «не убьет ли меня там что‑нибудь?».
Матильда продолжала стоять неподвижно, глядя на свои ступни и боясь вдохнуть. «Раз молчит – значит, не убьюсь». В противоположном конце комнаты, рядом с диваном, лежал, высунув язык, пес, любовался хозяевами и безмятежно поливал пол слюной. Довольное лохматое чудище. Несколько секунд в воздухе слышалось только его дыхание.
Сенк, не спуская глаз с сестры, вернулся обратно, к прихожей – рядом с ней находилась ванная. Это была микроскопическая комнатка, которую кто‑то изобретательный умудрился оснастить душем, небольшим керамическим корытом (бассейн для колибри) и таким же малометражным унитазом, наверняка украденным в каком‑нибудь детском лагере.
Везде было чисто. На полу, в ведре для швабр, на шланге от душа, где частенько собиралась ржавчина. Шланг мертвым питоном висел под стенкой. Даже узор плесени под потолком был оригинальным. Когда доходило до уборки, о плесени всегда забывали.
Сенк задержался на пороге. Оценил обстановку. В воздухе колышется цепочка для слива. Трубы целы. Раковина чиста до такой степени, что в ней можно делать фондю.
Ничто не предвещало беды.
Он оглядел пол. Две тараканообильные трещины. Тряпка для мытья. В углу рядом с унитазом – рулончик туалетной бумаги и флакон со средством «от вредных насекомых». Кроме боевых отметин на этом полу не было ровным счетом ничего.
Сенк почему‑то вспомнил, как Матильда в более раннем детстве такие флаконы «переделывала», зачеркивая маркером картинку букашек на этикетке и слово «насекомых», и дописывала вместо этого «людей». Родственники ржали, но сама идея всем нравилась.
Набравшись храбрости, Сенк ступил на кафельную палубу ванной. Когда‑то он пришел к неожиданному выводу, что из всей жилплощади, за которую он сейчас платит, а именно – квартиры в двадцать пять квадратных метров – почти всех этих денег стоила бы одна несчастная ванная с плесенью под потолком. Потому что здесь находятся вода, вентиляционное отверстие и унитаз. Ванна – это стратегический объект.
На «кухне» тоже бывает вода, но там ее меньше и теплая есть не всегда. Здесь же – вода постоянная. Хочешь – открывай, хочешь – закрывай. От жажды можно умереть только при очень страстном желании. Потому что, по нынешним временам, вода, особенно горячая – ценный бонус в комплектации жилища. А по мировым водяным меркам, это вообще рай. Лакшери же! Город Ж опустится в самую преисподнюю экономического кризиса, но именно здесь вода будет. Всегда.
Сенк представил себе, как богатые, обезвоженные южане покупают у него билеты в его ванную.
– Погоди!!! – вдруг донеслось из комнаты.
Сенк вздрогнул.
– Что, меня все‑таки кто‑то здесь поджидает?
В ванную тут же влетел вихрь из младшей сестры. Она быстро оторвала (именно оторвала, потому что «открыла» – немного не тот глагол) крышку сливного бачка и заглянула внутрь. Перевела дух.
– Прости.
Сенк понял, что извинение, произнесенное в сторону воды в бачке, было адресовано не ему. И рискнул заглянуть туда сам.
На дне сливного бачка флегматично дирижировал плавниками речной окунь.
Сенк опустил взгляд в унитаз. Там, окаймленные авоськой для продуктов, прикрепленной с двух сторон под сидением, плавали десятка три мелких рыбешек.
Матильда, стоя одной коленкой на крышке унитаза, оглянулась и посмотрела Сенку в лицо. Сочувствие лезло из ее детских ушей.
– Он печалится.
Сенк еще раз посмотрел на окуня.
– Я бы тоже печалился, если бы меня засунули в сливной бачок.
Матильда опустила взгляд.
– Скажи, тебе мало живности дома? Решила обзавестись новыми друзьями?
Матильда тоже всерьез опечалилась. Она знала, что Сенку затея не понравится. Но насчет живности он не прав. Питомцев у нее действительно было мало. Тараканов сразу можно вычеркнуть, так как от них преданностью и не пахнет. Мыши продаются за еду. Гномы не входят в категорию «животные». Муравьи не выдержали осады содержимым флакончика «от вредных насекомых» и тоже сбежали. Остаются только Сенк и Фэри. Но даже Сенк, по правде говоря, – питомец неважный: за ним не надо убирать, с ним не надо гулять, его не надо кормить пирожными из песка. Зато он заставляет младших сестер «каждое утро чистить зубы, причесываться и мыть за собой посуду».
– Ну, и куда мы это теперь денем?
Матильда поставила крышку от сливного бачка на пол, прислонив ее к стенке.
– Но им и здесь удобно…
– Зато мне неудобно, – в голосе Сенка уже слышалось раздражение. Он редко позволял себе демонстрировать сильные эмоции, но окружающие догадывались о них по голосу. Сенк знал об этом и привык выражать несогласие только «устрожением» тона своих слов. – Это туалет, им нельзя будет пользоваться, не сливая этих рыб в сток.
Матильда со вздохом приняла поражение. В силу детского оптимизма она даже на секунду понадеялась, что ее брат сейчас добавит «…поэтому давай лучше поселим их в раковине», но вместо этого Сенк только вышел в прихожую и вернулся с ведром для мытья полов. Окунь в сливном бачке повернулся к нему другим боком. На мелких рыбок в унитазе появление бледнолицего и вовсе не произвело никакого впечатления.
– Где ты их достала?
Матильда молчит.
– Давай, рассказывай, кого ты уже ограбила.
Подобное обвинение вызвало новую волну негодования в Матильде, и не сказать ничего в свою защиту она не могла:
– Они были пленниками того бородатого типа, который у нас под лестницей живет. Он их пытал. Он снимал с них скальп!
Сенк на секунду задумался, вспоминая, кто живет у них под лестницей. Затем склонился над унитазом и по одной начал руками вылавливать рыб и выкидывать их в ведро.
– А, это тот бомж, в серой шапочке? Он каждую субботу на рыбалку ходит. Перебивается рыбалкой и попрошайничеством. Мадемуазель, ты отобрала у него обед.
Матильдина совесть молчала вместе с Матильдой, хотя сама Матильда была вне себя.
– Я спасла их от смерти! Сам подумай, что важнее: чья‑то жизнь или чей‑то обед?!
Она прекрасно понимала, что апология обречена на провал, потому что в системе приоритетов ее брата обед был порой важнее чьей‑то жизни, если этот «кто‑то» – рыбы.
Переместив в ведро всех обитателей сливного бачка, Сенк наконец разогнулся и задумчиво посмотрел на окуня. Поясница ныла. Недавно четвертый десяток пошел – пора и о здоровье печься.
– Я так понимаю, ты не разрешишь мне пожарить твоих друзей с пюре?
У Матильды от возмущения перехвалило дыхание. Как, ну вот как?! Как может самый добрый и умный в мире, по ее мнению, человек порою быть таким черствым и безжалостным?
– Прости, дружище, – сказал Сенк окуню, прежде чем схватить его за шею и бросить в ведро, к плескавшимся там в мелкой лужице мелким рыбкам. – Пора на выход.