Пикинг

Когда просыпаюсь,

Солнце нещадно палит,

А мозг неустанно

По-прежнему что-то творит.

Дальше шел трагический хэви-метал про пресловутый обух и могильный крест, а вслед за ними – ипохондрическая баллада в стиле раннего Байрона:

Я исковеркан жизнью той,

До бесконечности пустой.

Мои потухшие глаза

Устала посещать слеза.

Следующее творение отражало, по-видимому, период гедонизма, но с проблесками гностицизма. По форме это был как бы романс.

За горизонт звезда скатилась,

И я налил стакан вина.

Есть в этом мире божья милость,

А остальному грош цена.

Вслед за этой песней шел странный трек, по музыке напоминавший комсомольский марш, но слова, казалось, почерпнуты из религиозно-философского трактата:

Что наша жизнь? Теченье дней.

Не ожидаешь ты заката.

Лишь испытаешь счастье в ней –

Как все исчезнет без возврата.

В нескольких следующих произведениях под аккомпанемент «тыц-тыц» звучали сетования на неправильное устройство мира и высказывались разнообразные глубокие мысли типа:

Уродство лица

Несомненно противно,

Уродство души –

Вдвойне негативно.

Судя по следующему произведению, Костя испытал некое просветление и укрепился в вере в Творца. Музычка здесь, однако, была достаточно игривая:

Передумал я немало,

Но понять одно лишь смог:

Чтобы солнце завтра встало,

Должен быть на свете Бог.

Дальше Муховский под бой барабанов гласом пророка стращал народ карами небесными за разврат и богоотступничество:

Природа отомстит нам всем

За то, что Бога мы не чтим.

Забыты заповеди все,

Возмездья час неотвратим!

Естественно, заключительным треком шел суперхит про плачущую гитару. Причем последние строчки (о том, как все туго) в лучших традициях попсы повторялись при участии бэк-вокала раз двадцать. Удивительно, но все звучало как-то знакомо и даже, я бы сказал, гармонично. Услышь я такое из радиоточки, и в голову бы не пришло, что автор-исполнитель всего полгода назад свернул со стези сантехника. Впрочем, из радиоточки и на всех частотах автомагнитолы только подобное в основном и звучало. Страшно подумать, у скольких «звезд» родственники трудились в нефтегазовой отрасли.

Дизайн обложки родился у меня как-то сам собой, и на макет ушло часа полтора. Все было сделано в присутствии ликующего Кости и выглядело вполне профессионально. Я ненавязчиво напомнил, что чем выше искусство, тем больше гонорар. Муховский на волне эйфории вынул из кармана пятидесятидолларовую бумажку и барским жестом положил мне на клавиатуру. В то время на такую сумму можно было прожить дней десять, и я воспринял эти деньги как микроскопическую капельку, отделившуюся от нефтегазовых богатств России и совершенно справедливо упавшую в мой карман. Костя забрал болванку с файлом и абсолютно счастливый умчался в полиграфический салон.

Для раскрутки диска Гитара-плачет запланировал сольный концерт. О деталях он пока не стал распространяться, пообещал лишь, что я получу приглашение в числе первых. Не прошло и двух недель, как Муховский сообщил, что мы с Никитой удостоены чести приобщиться к высокому искусству в арт-клубе «Уорхолл» в ближайшее воскресенье в шесть вечера. Такого клуба ни я, ни Никита не знали. Как и улицы, на которой тот находится. С помощью интернета выяснилось, что по указанному адресу, почти в пригороде, в противоположной от нас стороне города, расположен детский сад. Я позвонил Косте, и тот подтвердил: все верно, клуб соорудили в здании закрытого детского сада совсем недавно, и просил не опаздывать. «Скажете на входе, что вы по моему личному приглашению, по списку», – добавил он, как бы подчеркнув наш с Никитой особый статус высоких гостей.

Часа за два мы добрались до места на общественном транспорте – Костя предупредил, что предполагается обильный фуршет со спиртным. Это и вправду был детский сад, сильно облупленный снаружи, с разрушенным крыльцом и скромной табличкой «Арт-клуб УОРХОЛЛ». Прямо под табличкой была прилеплена яркая афиша: «Автор-исполнитель СЕНСЕЙ. Сольный концерт. Премьера в Санкт-Петербурге!» Я уже подумал было, что мы ошиблись-таки адресом, но тут же с изумлением разглядел, что с афиши нам мужественно улыбается Костя Муховский собственной персоной. «Забавно, – хмыкнул я. – Интересно, однако, при чем тут боевые искусства?»

Никаких билетов или приглашений на входе никто не спрашивал и списков не проверял. Мы свободно прошли по коридору и оказались в помещении, которое совсем недавно было, видимо, актовым залом детского сада. У входа в зал висела еще одна афиша с Сенсеем. Зал был маленьким, в пространство между невысокой сценой и барной стойкой втиснулось около десятка небольших столиков. Никакого особого убранства, указывающего на то, что мы не в студенческой кафешке, а в арт-таки клубе, не наблюдалось, кроме нескольких репродукций Уорхолла на стенах.

Зал был уже почти полон, желающих приобщиться к откровениям Сенсея оказалось на удивление много. Присмотревшись, я пришел к выводу, что аудитория состоит в основном из знакомых Муховских. Во всяком случае, многих из сидящих за столиками я уже встречал прежде в их квартире на разных праздниках. Негромко играло что-то типа Savage Garden. Никакого бесплатного фуршета пока не наблюдалось, видимо, Костя-Сенсей планировал порадовать поклонников после концерта – по крайней мере тех, кто досидит до конца действа. Мы с Никитой взяли пива за стойкой и заняли свободный столик у стены. Через два столика от нас сидела Элла в вечернем платье в компании подружек. Мы помахали друг другу. Пора было бы уже начинать, но, как говорится, ничто не предвещало. Я немного поразмыслил, подошел к стойке и спросил у бармена, как найти Костю, то есть Сенсея.

Муховский обнаружился в крохотной кабинке сразу за сценой, видимо, бывшей кладовке детсадовской кухни, преобразованной в гримерную. На Косте был ослепительно-белый пиджак, черная шелковая рубашка с красным шейным платком, черные блестящие брюки и лакированные туфли на изрядных каблуках. В этом наряде он больше ассоциировался с латиноамериканским мафиози, чем с бардом.

– Ты чего так вырядился-то? – без сантиментов спросил я. – Или фламенко будешь исполнять? И что это за Сенсей еще?

Костя заметно нервничал и беспрерывно оглядывал себя в заляпанном зеркале с подсветкой.

– Там уже все забито? – ответил он вопросом на вопрос. И добавил: – Видел, на барной стойке мои диски в продажу выставлены? Не обратил внимания, хорошо покупают? Если можешь, немного постой там рядом, поспособствуй… Ты ж в курсе, а многие не знают, что за вещь. Объясни людям, надо, чтоб брали побольше. Ну и книги там тоже, а то магазины чего-то не принимают ни в какую. Про Сенсея потом объясню, это сценический псевдоним. А то Муховский как-то… – он сделал брезгливое движение пальцами.

Я внутренне ухмыльнулся и обещал «поспособствовать». После чего Костя довольно грубо выставил меня из каморки, сославшись на то, что ему надо «духовно собраться». Я немного успокоился и вернулся в зал. Мы с Никитой успели выпить еще по пиву, а концерт так и не начинался. Я подумал, что это может быть намеренно, для усиления интриги. Известно, что многие «звезды» специально затягивают начало своих выступлений, чтобы дополнительно подогреть интерес публики. Хотя за серьезными музыкантами такого вроде не замечено. Но прошло уже более получаса после объявленного времени, а Муховский так и не появлялся на сцене. В публике начался ропот, переросший в шум со свистом. «Костя, выходи!» – орали хором уже не вполне трезвые голоса. Приглашенные беспрерывно спрашивали что-то у Эллы, и наконец она сама отправилась за кулисы. Вернулась она очень быстро, и мне показалось, что она вот-вот расплачется.