Князь моих запретных снов

- Ильсара, выйдешь ли ты за меня замуж?

Внутри, на подушке из алого бархата, лежал перстень, простой, гладкий, с единственным камеш-ком, прозрачным, как слеза.

- Винс, - я, казалось, лишилась способности дышать.

- Не уходи от ответа, Ильса, - он усмехнулся, - возможно, в твоих глазах я не слишком надежный кандидат в мужья, но ты все-таки подумай.

А потом, не дожидаясь, он сам взял кольцо и одел мне его на безымянный палец. И поцеловал в тыльную сторону ладони.

- Вот и все, моя красавица. Сопротивляться надо было раньше.

- Да, - выдохнула я, - все равно, я бы ответила – да.

Наверное, это была самая тихая свадьба из всех, что знал Филтон. Только я, Винсент и жрец Всех. И, верно, это была самая необычная свадьба, поскольку в этом случае все делалось не так, как надо: говорят, жених не должен видеть невесту в свадебном платье – но мы выбирали его вместе, поскольку, кроме Винса, рядом со мной не оказалось ни одного человека, с кем бы мне хотелось это делать. Говорят, положено приглашать друзей и родственников на свадьбу, но у Винса друзей не осталось по понятным причинам, а люди, которых мне бы хотелось повидать, уехали. А еще, вроде как неприлично проводить ночи перед свадьбой с женихом – мы же спали в одной кровати, в комнате на вершине самой высокой башни Бреннена, окна которой выходили на море.

По ночам мы разговаривали, у меня всегда было, о чем спросить, а Винсент умел увлечь расска-зом. За годы, проведенные в Долине, он набрался знаний настолько, что мог бы, пожалуй, заменить собой небольшую библиотеку. Еще мы целовались, до одури, до искусанных губ – и не более. Это было его решением, «чтоб все было правильно». Так что, засыпали мы уже под утро, и еще никогда мне не было так хорошо и спокойно: под толстым пуховым одеялом, когда голова на плече человека, в котором абсолютно уверена. Однажды он меня все же спросил: после того, как он предал Флавию дважды, могу ли я ему доверять? Сложный вопрос, но я особо не раздумывала, потому что знала ответ еще тогда, в домике с розами.

Мы оцениваем поступки других, глядя, как говорится, со своей колокольни. И если с колокольни Винсента он был достоин всяческого презрения, то с моей – Флавия предала его первой, разбол-тав важные сведения Духу, а Винсент слишком ее любил, да и чувствовал себя чересчур виноватым, потому провел без малого три сотни лет в Долине и за это время ухитрился спасти от Сонной немочи Духи ведают сколько человек. Весы его совести колебались непрестанно: должен ли он был убить свою сестру, тем самым уничтожив и Духа, и Долину? Должен ли он был хранить ей вечную верность, бесконечное количество раз расплачиваясь за своей страх смерти? А потом в его реальности появилась я… И как-то получилось, что я стала для него более ценной, чем те жалкие крохи сестры, что еще не поглотил дух.

- Знаешь, - сказал Винсент, осторожно целуя меня в плечо сквозь ткань сорочки, - я все эти годы понятия не имел, как поступить правильно. Но теперь точно знаю. И жалею, что не сделал этого раньше. Я ведь видел ее лицо, когда мы вывалились в наш план бытия, и я попросту убил ее, заставив Урм-аша покинуть погибшую оболочку. Несколько мгновений, до того, как Флавия превра-тилась в ссохшуюся куколку… Знаешь, Ильса, я впервые за долгие годы увидел на ее лице покой. Не злобу, не презрение, не циничную усмешку. Она ушла мгновенно и обрела то, чего не было для нее так долго.

Он улыбнулся в подступающих рассветных сумерках, и впервые за эти дни я увидела покой и без-мятежность и на его лице. Винсент отпускал прошлое, чтобы остаться только со мной.

Это была самая тихая свадьба в Филтоне. А потом Винсент отвез меня в Бреннен, в легкой повозке, запряженной белыми лошадьми и – на руках, не слушая поздравлений прислуги – все в ту же башню. Хорошо еще, что лестница туда была достаточно широкой, потому что иначе Винсент в своем рвении точно пару раз стукнул бы меня головой о каменную стену.

Я не видела этой комнаты накануне, ночь пришлось провести в своей бывшей спальне, и поэтому, когда Винсент пинком растворил двери, не сдержала восхищенного возгласа: посреди стояла совершенно новая кровать, с резными изголовьем, с витыми столбиками, держащими балдахин из белого шелка. И белье было кипенно белым. А вокруг кровати, в вазах, красовались сотни крупных пунцовых роз – точно таких, какие я видела рядом с нашим домом-в-снах. Так вот почему он меня сюда не пускал!

- Тебе нравится? – дыхание Винсента согрело лицо.

Я, ничего не отвечая, стянула с головы фату и бросила ее куда-то на пол.

- Откуда ты взял розы?

- Заказал. Еще три дня назад, - все еще держа меня на руках, он наклонил голову, еще ближе, - я подумал, что тебе будет приятно.

- Поставь меня, - попросила я шепотом.

Розы будили воспоминания, от которых хотелось плакать – как плачут от счастья.

Почувствовав под ногами пол, я завела руки за спину и принялась расшнуровывать корсет.

- Ильса? Позволь мне?

Послушно повернулась, слушая бешеный стук собственного сердца. Потом – шорох шелка, и сва-дебное платье осело снежным сугробом к моим ногами. Прохладный воздух огладил плечи. Я осталась в воздушной сорочке на тоненьких бретелях. Я только глянула в глаза Винса: они показа-лись почти черными из-за расширенного зрачка.

- Ильсара, - выдохнул он, притягивая меня к себе.

Я молча занялась его одеждой, хотя пальцы почти не слушались. Все кончилось тем, что рубашку он содрал с себя, бросив на пол, меня подхватил на руки, и мы уже вместе рухнули в кровать.

- Послушай, - прошептал он рвано, - не бойся. Я не…

- Молчи, - я голодно впилась ему в губы.

И больше мы не разговаривали. Я и представить себе не могла, что это будет… вот так. Что буду извиваться под умелыми руками Князя Долины, хныкать и просить еще. Ощущая его язык на своей коже, то, как он прикусывал чувствительную грудь, я как будто издалека слушала собственные стоны. Потом его рука скользнула по бедру, задирая сорочку, и я сама раздвинула ноги, пригла-шая. Винсент что-то простонал невнятное, закрывая мне рот поцелуем, подсунул ладонь мне под поясницу. Я вскрикнула, когда почувствовала его внутри себя, но это не было больно. Непривычно. И… приятно.

- Моя маленькая, - шептал он, - я тебя люблю, Ильса.

Он еще что-то шептал, но я не слушала. Привыкая к новым ощущениям, ловя ритм нашего едине-ния, не думая больше ни о чем. И когда он нашел какую-то особенно чувствительную точку во мне, постепенно нарастающее напряжение вдруг схлынуло, омывая нас двоих горячими накаты-вающими волнами. Кажется, я кричала. Неважно. Все оказалось неважным и далеким, кроме нас двоих. Я запустила пальцы в его волосы, перебирая жесткие пряди, всматриваясь в ставшее таким родным лицо.

- Теперь ты – моя жена, - едва слышно выдохнул он.

Перекатился набок, затем обнял меня и прижал к себе. Тело еще ловило отзвуки удовольствия, и я, зажмурившись, положила голову ему на грудь. Как сытая кошка.

- Мне нравится быть твоей женой, - прошептала, устраиваясь удобнее.

Винсент потянул на себя одеяло и укутал им нас двоих. Мы молчали. После такого и говорить не особо хочется. Просто быть рядом и слушать тишину, и завывание ветра в печных трубах.

Прижимаясь к сильному телу моего мужа, я сонно подумала о том, что, быть может, когда-нибудь напишу Габриэль о том, что простила ее, и о том, что всякий человек… Да и все мы можем ошибиться и чего-то испугаться. Всему виной страх. А когда человек напуган, он может наделать глупостей, но это вовсе не означает, что человек плох сам по себе.

Да, вот примерно так и напишу.

Я закрыла глаза, вдыхая запах тела Винсента. За окном плыли тяжелые снеговые облака, и с неба срывались первые тяжелые хлопья снега.

Конец