Ангелы Эванжелины

— Па, — изможденное личико ребенка расплывается в слабой улыбке.

— Как ты, малыш? — хрипло спрашивает Теодор, беря в свои огромные ладони хрупкую, тонкую, как веточка, детскую ручку.

В глазах начинает подозрительно щипать, приходится часто моргать, чтобы сдержать набегающие слезы. Становится неудобно, неловко подглядывать за столь интимным моментом, и я собираюсь уже уходить, но тут мальчик замечает меня, застывшую в дверном проеме.

— Па, я вижу ангела! — детский голосок колокольчиком звучит в тишине комнаты.

Теодор тут же оборачивается в мою сторону и одаривает таким яростным, ненавидящим взглядом, что у меня от страха буквально подгибаются колени. Он не говорит ни слова, просто молча встает и, не отрывая от меня горящего взора, направляется к двери. А затем просто закрывает ее перед моим носом.

Растерянно смотрю на украшенную изящными резными узорами деревянную створку и чувствую, как щеки заливает краска унижения. За что он так со мной?

Медленно поворачиваюсь спиной к двери и, нерешительно застываю, беспомощно гипнотизируя взглядом противоположную стену и висящий на ней портрет какого-то чудика в парике. И куда мне теперь идти? Я даже не знаю, в какую комнату нас поселили и отнесли ли туда багаж. Может он до сих пор на крыше кареты громоздится.

— Привет, — тихий шепот заставляет меня вздрогнуть от неожиданности. Внимательно осматриваюсь, и замечаю лукавую детскую мордашку, выглядывающую из-за висящего чуть поодаль большого гобелена.

— Привет, — улыбаюсь в ответ. У мальчишки не хватает парочки зубов, а на правой щеке блестит большая чернильная клякса.

— А ты кто? — все так же шепотом спрашивает ребенок. Он смешно морщит нос и пару раз чихает от пыли. За гобеленом явно давно не убирались.

— Эва? ─ почему-то тоже начинаю шептать. ─ А ты?

— Сет, ─ ребенок украдкой оглядывается вокруг и, убедившись, что никого, кроме нас, больше нет, задает следующий вопрос. ─ А ты с папой приехала?

— Да, ─ осторожно киваю. С детьми я общалась мало и теперь совсем не знаю чего ожидать от этого маленького человека.

— Ты Гленна будешь лечить? ─ с такой надеждой заглядывает он мне в глаза, что у меня от жалости спазмом сдавливает горло.

— Нет, твоего братика будет лечить доктор Эшли, ─ отрицательно качаю головой и вижу, как угасает его взгляд. ─ А ты почему не на уроке?

Пытаюсь перевести разговор на другую, менее опасную тему. К счастью у меня это сразу же получается.

— Там скучно, ─ вздыхает Сет. ─ К тому же мастер Дуги заснул.

— Может тогда его стоит разбудить? ─ еле сдерживая улыбку, интересуюсь у ребенка.

Учитель у него, смотрю, «от бога».

— О, нет. Он сам проснется. А я к тому времени успею уже вернуться. Он всегда велит мне читать историю Виниконии, и дает храпака, — хихикает мой собеседник. — А я иду гулять. Потом прихожу перед тем, как он проснется, будто все время был на месте. Мастер Дуги меня спрашивает пару вопросов, чтоб знать читал ли я, и отпускает.

— А как же ты на них отвечаешь, если вместо того, чтобы учиться, болтаешься по замку? ─ удивляюсь я.

— Да, плевое дело, ─ машет рукой ребенок. ─ Я уже давно прочитал всю книгу, но молчу. А то Дуги-Буги меня другую заставит учить.

Вот это маленький хитрец! Искренне восхищаюсь смекалкой малыша.

— Ты наверно очень умный, ─ с улыбкой смотрю на него, ожидая, что похвала ему точно уж понравится. Но Сет снова меня удивляет.

— Нет, я глупый, ─ хмурится он. ─ Если бы был умным, придумал бы как вылечить Гленна.

В его голосе столько отчаяния, что у меня сжимается сердце от боли и сочувствия к этому необычному мальчику с огромными и по-взрослому мудрыми глазами. Я хочу сказать что-то, чтобы его утешить, но, как назло, ничего не могу придумать.

В этот момент откуда-то издалека слышится бой курантов, Сет, резко вскинув голову, бросает мне торопливое «Пока» и исчезает за гобеленом, словно его никогда тут и не было.

Подхожу к висящей на стене ткани и осторожно заглядываю под нее. Так и есть. Ковром умело замаскирован небольшой тайный ход.

Лезть туда, конечно же, не собираюсь, поэтому аккуратно опускаю драпировку на место и решаю спуститься вниз. Там уж я наверняка кого-нибудь встречу. И, правда, прямо на ступеньках натыкаюсь на давешнюю женщину, с которой общался Эмерей.

— Леди Эванжелина? — делает она легкий книксен. — Меня зовут Зоуи. Я здешняя экономка.

Значит, все-таки я правильно догадалась.

— Очень приятно, Зоуи, — улыбаюсь в ответ. Женщина мне нравится с первого взгляда. Она такая теплая и уютная, что ее хочется обнять. И пахнет вкусно. Ванильной выпечкой.

— Я вас провожу в ваши комнаты. Полагаю, вы устали с дороги, — сочувственно покачивает головой экономка, и начинает подниматься по лестнице. Я разворачиваюсь и следую за ней.

— Туда уже отнесли весь багаж, ─ ставит она меня в известность. ─ И камеристка ваша тоже там. Мод напоила ее отваром от тошноты. Должно помочь.

Мы сворачиваем направо и попадаем в еще один коридор.

— Это западное крыло, — объясняет Зоуи. У меня вообще складывается впечатление, что она является весьма разговорчивой особой.

Всю дорогу, что мы идем к выделенным мне апартаментам, экономка неутомимо вещает обо всем, что касается замка и его неизменных хозяев. И о первых Эмереев, которые построили Айнвернис, и о самом Теодоре, бесхитростно посвящая меня в секреты приключений Мишки-Тео, когда он еще голопопым малышом лазил под стол, и даже о Ригане — этом несносном мальчишке, навсегда покорившем кухарку своим замечательным аппетитом. Только о маме мальчишек Зоуи не говорит ни слова. А я не считаю себя в праве расспрашивать о такой деликатной и теме.

Покои, которые выделил для меня опекун, состоят из двух комнат. Одна огромная, обставлена в бело-коричневых тонах, на мой взгляд, немного мужская, но вполне уютная. И, положа руку на сердце, могу сказать, что она мне нравится гораздо больше чем зефирные апартаменты Эванжелины. Вторая комната значительно меньшего размера, с простой и удобной мебелью, предназначена для Лины, которая как оказывается моя личная камеристка. Я не знаю, что это значит, но подозреваю, что это какая-то особенная и приближенная к господам служанка. Эх, зря я историей не интересовалась, думала мне в жизни оно никак не пригодится, а оказывается вот оно, как сложилось.

— Леди, — хрипит камеристка со своего ложа, порываясь встать, как только видит меня. Зеленый цвет лица у нее уже сменился на белый, но до обычной румяности еще как до неба пешком. — Я сейчас Вам помогу переодеться и разберу вещи.

— Лежи уж, немочь, — машу рукой. — Сама как-нибудь справлюсь.

— Нет! Так нельзя! — упрямится Лина и садится на постели, тут же приобретая цвет молодой листвы.

— Лина! Быстро ложись! — немного грубовато приказываю. — Я сказала, что сама справлюсь. Значит сама. На мне корсета нет, платье спереди расшнуровывается, а вещи можно и потом разложить.

Камеристка с тихим стоном валится обратно на подушки, а я выхожу в свою комнату. Сундук с вещами стоит у стены, недалеко от кровати. Уже рассматривая более подробно обстановку в комнате, замечаю, что ее территория поделена на две зоны. Одна спальная, где стоит огромная кровать под тяжелым балдахином кремового цвета, мой сундук, туалетный столик с зеркалом, тумбочка. А вот на другой стороне есть небольшой стол с несколькими стульями, софа под окном, а самое главной и приятное, это балкон, куда я сразу же выхожу и замираю, сраженная видом, открывающимся передо мной.

Темно-синее бескрайнее море расстилается прямо до самого горизонта. Его воды бьются волнами о скалу, на которой стоит замок, и рассыпаются тысячью брызг, взбиваются в белую кудрявую, словно шерсть ягненка, пену и убегают обратно, забирая с собой капельку тепла от нагретых солнцем каменных уступов утеса. В этот момент я чувствую небывалое умиротворение, которое сладкой патокой разливается в моей душе. Все это: и соленый воздух с привкусом моря, и шумные волны, и закатные лучи солнца, ─ для меня. Они часть моего сердца, а я часть их. Часть этого мира.