Пути и перепутья

Увидев ее движение, все четверо шарахнулись по сторонам. Барон с опаской загородился фолиантом и посмотрел на огоньки. Но изгиб стены надежно защищал свечи от ветра.

— Найди их, тварь! Найди и убей. Я хочу, чтоб эта шлюха сдохла от ужаса! Чтоб ты вырвала им сердца! Чтоб…

Тварь молча слушала. Она хотела убить вызвавшего и всех, кого сможет сейчас достать. И не хотела выслушивать его дурацкие фантазии, но приходилось. Спорить сейчас было бессмысленно. Оставалось ждать, пока дурак ошибется.

— Твоим мерзким истинным именем приказываю! Эй, ты меня слышишь?

Вряд ли он ожидал, что темная сущность с поклоном удалится, но ее молчание действовало на нервы.

— Я услышала.

— Тогда что стоишь? — он привычно замахнулся, но опомнился — черту не позволялось пересечь даже краем одежды, туманное описание последствий вызывало серьезные опасения. — Выполняй, тварь!

По его знаку подручный плеснул водой, загасив одну из свечей. Через мгновение твари уже не было.

Она воплотилась почти рядом. Ужасно хотелось вернуться и оторвать им головы. Или сначала позабавиться — до замка было несколько шагов, но она бы так заплела дорогу, что они блуждали бы до старости. Но названное Имя не позволяло убить вызвавшего.

И приказ дергал, как поводок.

Найти неизвестно кого неизвестно где. Среди сотен тысяч одинаковых смертных найти именно тех двоих, что мешают жить одному дураку с колдовской книгой.

Под кустом остался обрывок кружевной тесемки. Так просто поднять, принюхаться и резко завязать его в узел. Теперь далеко не уйдут.

Сначала найти. Все остальное потом.

Алика дремала, прислонясь к стене и закутавшись в одолженную шаль. Или не дремала, а о чем-то задумалась: когда Мартин вернулся, сразу открыла ничуть не сонные глаза.

— Тушите костёр и ступайте к реке. Сейчас, не ждите утра. Всё.

— Но Марта идти не может!

— В пути разойдется, — за нее ответила Алика. — Дорога свое заберет.

У ее ног валялся смятый кусок тесьмы — уже без узла.

Алика переступила через него, направляясь прочь от схрона. Мартин догнал ее в два шага, заступил дорогу.

— Постой! — Он понизил голос. — Ты же не человек, Алика?

Она усмехнулась, будто не заметив, как нервно Мартин сжимает нож.

— Я сначала думал — мне показалось, что у тебя тени нет. Ножа нет, снадобья не носишь, а в темноте видишь, как днем. И с горицветом ты на полгода припозднилась.

— А что же сразу не сказал?

— Госпожу Марту пугать не хотел. Зачем ты к нам привязалась?

— Погреться хотелось да хлеба попробовать, — фыркнула нечисть. Потом уже серьезно посмотрела ему в глаза. — Дай-ка свой ножик, егерь. Погоню отвлеку.

Мартин с сомнением посмотрел на нечисть, но протянул нож рукоятью вперед.

— Ты только будь осторожна, — попросил он неожиданно для себя.

— Да уж как-нибудь. Когда идешь вперед, не смотри назад. Нет у вас больше прошлого, только будущее не потеряйте.

Она мгновенно, как дым, выскользнула из круга света и, казалось, сама стала тьмой.

Они уходили как надо: быстро, но без суеты, тщательно загасив огонь и приняв меры от собак.

Назвавшаяся Аликой из темноты смотрела вслед. Пальцы проворно переплетали подсохшие травинки, былинки с ленточкой Марты, ниткой с рубахи Мартина и дорожным камушком. На плетении не было ни единого узелка.

А уходящие не могли видеть, как выравнивается и уводит к реке их тропа.

— Ты нашла их, тварь? — взвизгнул барон. Сегодня он был трезв и зол, а еще очень жалел, что вчера устроил этот вызов, еще и на глазах у слуг. И заметно побаивался.

Ему уже доложили, что не найдено ни одного следа беглецов, и он уже приказал выпороть вернувшихся ни с чем — за недостаточное усердие. Жаль только, избить ночную тварь не получится, но уж спросить с нее он мог.

Темная фигура шевельнулась и бросила перед ним две золотые сережки и нож с егерским знаком. Настоящие. Барон тронул нож носком сапога, но нагнуться и отвести глаза от темной твари не посмел.

— Я нашла их прошлой ночью, в крысий час. В семи милях от этого места. Больше ты их не увидишь. Я свободна?

Как ни грезилась барону тысяча исполняемых желаний, он заколебался. Он не видел, но всей шкурой почувствовал, как ощерилась тварь под капюшоном. Заклинание с истинным именем заставит выполнить любой приказ — но только один.

Свечки предупреждающе затрепетали.

— Да, — выплюнул барон. — Исчезни.

Он грязно выругался вслед, но нечисть уже испарилась. И ловушка почему-то не помешала.

Растрепанная травница смотрела на мрачный Бельвейзиг. Сверху от замка доносился звук колокола — в давно пустовавшей замковой часовне приглашенный храмовник отпевал баронессу, по нелепой случайности пропавшую в болоте. Искать тела барон не стал — незачем дворне видеть, что оставила нечисть.

Дворня шепталась, окрестные деревни шептались, господин барон готовился к новому сватовству — как истечет месяц траура. Он не сомневался, что переживет этот месяц.

Тонкие пальцы сплетали травинки, ниточки, конский волос и золотую нить из баронского камзола.

Барон помнил имя, и убить его собственными руками демоница не могла. Но пусть попробует объяснить это рассвирепевшему коню или лопнувшей подпруге. Каждому дорожному камню. Мосту и реке. Блуждающему болоту.

Его милость барон де Бельвейзиг не сможет просидеть дома всю оставшуюся жизнь.

Узел. Загнувшийся угол дорожки. Верный Густав упадет вместе со свечой. Пламя быстро взберется по занавескам, перекинется на ковры, жадно оближет дубовый стол, на котором хранится колдовской фолиант.

Узел. Рассохшаяся доска лопнет под тяжелым сапогом. Узел. Натертая лестница выскользнет из-под ног.

Узел. Узел. Узел.

На плечах нечисти мирно висела теплая серая шаль.

Wyrd Sister

Дорога в туман

Я бы предпочла быть где угодно, но не здесь. Я не сильна в принятии решений. С удовольствием уткнулась бы в книгу, но вместо этого стою на скользком берегу и щурюсь в туман, ползущий с реки. Трава под ногами, как слипшиеся от пота волосы. Силуэты деревьев на том берегу реки не различить — я близорука с детства. Это касается и Видения. Каждую минуту боюсь пропустить то, что должна увидеть. То, что никто, кроме меня, увидеть не способен.

Одной рукой я сжимаю ладонь Рове, а другой — опираюсь на посох. Цилла стоит поодаль — руки сложены на груди, на поясе ржавый меч. С того дня, как разлилась река, на ее счету уже дюжина немертвых. Даже не верится, что ей всего тринадцать лет. Я беспомощно оглядываюсь на тех, кого привела с собой, тех, кого собираюсь увести в новую жизнь: на тридцатилетнего деревенского дурачка и хмурую девочку-подростка. Хороша же из меня провидица.

Я слишком поздно поняла, что происходит. Слишком поздно ― вот девиз моей жизни. Как и все, я верила, вернее ― хотела верить, что нам нечего бояться у реки. Ее вода исцеляла болезни и помогала ранам затягиваться, а сети каждое утро наполнялись богатым уловом. А еще ее течение приносило к берегу диковинные вещи: разбухшие от воды книги, в которых я понимала через слово, обломки невиданного здесь дерева, черепки глиняной посуды, расписанные незнакомым узором. А однажды, год назад, после весенних дождей, река небывало разлилась и принесла сотни немертвых. Сотни шевелящихся тел, лишенных души. Должно быть, воды подмыли старое кладбище выше по течению.

И тогда — слишком поздно — я увидела: нам было чего бояться. Я увидела, как волна немертвых смыла мою деревню. Как умерли те, кто здоровался со мной при встрече и шипел вслед: «Помешанная!» Как дочка деревенского кузнеца вытерла слезы, разжала мертвые пальцы отца, все еще сжимавшие меч, и снесла голову своему первому немертвому, догрызающему ногу ее матери. А потом пришла следующая волна, и я поняла наконец, что означает «наполнять собой землю». Это то, что получается у людей лучше всего. У всех без исключения. Умирать и пополнять собой кладбища, семейные склепы и курганы.