Страница 6 из 29
Ее сосед не просыпался, пока не подали завтрак. Он заказал кофе, с несчастным видом.
– Чего я реально хочу, – сказал он Фионе, – так это виски.
Она не предложила угостить его. Он поднял оконную шторку. По-прежнему темно.
– Мне не нравятся эти самолеты, – сказал он. – Семьсот шестьдесят седьмые.
Она не удержалась и спросила:
– Почему?
– Да, в прежней жизни я на таких летал. В одной из многих прежних жизней. Мне не нравится угол шасси.
Следующая мошенническая схема? Начало его непутевой истории, как он потерял работу, а, может, заодно и жену? Он выглядел слишком молодо, чтобы у него могли быть прежние жизни, или хотя бы одна прежняя жизнь, достаточно долгая, чтобы ему доверили настолько большой самолет. Разве для этого не требовались годы практики?
– Это небезопасно? – сказала она.
– Ну, знаете, это все совершенно безопасно и совершенно небезопасно. Вы же несетесь по воздуху, так? Чего вы ожидаете?
Он казался достаточно трезвым, чтобы она могла не опасаться, что его на нее вырвет или он положит руку ей на колени. Просто говорил немного громче обычного. Она против желания продолжала говорить с ним. Хоть какое-то занятие. И ей было любопытно, что еще скажет этот мошенник, как его план будет разворачиваться дальше.
Он сказал ей, что давал имена каждому самолету, который пилотировал, а она сказала, что ее дочь давала имена вообще всему – зубным щеткам, человечкам из Лего, сосулькам за окном ее спальни.
– Охренеть как круто, – сказал он, и эта оценка казалась явно завышенной.
Когда самолет стал садиться, он спросил, была ли она раньше в Париже.
– Только раз, – сказала она. – Школьницей.
Он рассмеялся.
– Значит, сейчас все будет по-другому, да?
Она мало что помнила о той поездке, кроме остальных участников Французского клуба и мальчика, которого она надеялась поцеловать, но в итоге застуканного в постели с Сюзанной Маркс. Она помнила, что курила травку и не ела ничего, кроме круассанов. Посылала открытки Нико, которые дошли позже, чем она вернулась домой. Очереди в Лувр и на Эйфелеву башню и то ощущение, что ей полагалось как-то их более глубоко прочувствовать. Она стала учить французский наперекор матери, считавшей, что она должна знать испанский.
Фиона спросила, был ли он сам в Париже, и добавила:
– А, ну конечно, если вы были пилотом…
Она забыла об этом, потому что не поверила его словам.
– Второй лучший город в мире, – сказал он.
– А какой первый?
– Чикаго, – сказал он так, словно это само собой разумелось. – В Париже нет «Кабс»[13]. Вы будете жить на левом берегу или на правом?
– О… Между, полагаю. Мой друг живет на Иль-Сен-Луи[14].
Ей понравилось, как этот штрих придал ее путешествию налет гламура, а не отчаяния.
Ее собеседник присвистнул.
– Хороший друг.
Возможно, ей не стоило этого говорить, чтобы не казаться обеспеченной и заманчивой добычей. Но ей до того нравилось видеть себя в таком свете, что она продолжила.
– Он вообще-то… вы слышали о фотографе Ричарде Кампо?
– Ну да, конечно, – он смотрел на нее, ожидая, что она скажет дальше. – Что, это и есть ваш друг?
Она кивнула.
– Мы давно знакомы.
– Боже, – сказал он. – Вы серьезно? Я прямо балдею от искусства. Я его путаю с Ричардом Аведоном. Но ведь это Кампо снимал умирающих?
– Он самый. Это покруче Аведона.
– Я не знал, что он еще жив. Вау. Вау.
– Я ему не скажу, что вы это сказали.
На самом деле она понятия не имела, в какой сейчас форме Ричард. В свои восемьдесят он продолжал работать, и на своей выставке в чикагском Музее современного искусства несколько лет назад он хоть и сутулился, но был полон энергии, ухлестывая за двадцатидевятилетним французским пиарщиком, очевидно, любовью всей своей жизни.
Самолет долго не выпускал пассажиров. Сосед Фионы спросил, собирается ли она пройтись по музеям с Ричардом Кампо, и Фиона сказала, что вообще-то приехала повидаться с дочерью. Это было правдой, в самом оптимистичном варианте.
– И с ее дочерью тоже, – сказала она. – Моей внучкой.
Он рассмеялся, но потом понял, что она не шутит.
– По вам и не скажешь…
– Спасибо, – сказала она.
К ее облегчению, индикатор показал, что можно отстегнуть ремни безопасности. Этот тип не успеет задать вопросы, на которые у нее не будет ответов. (Какой округ? Сколько внучке? Как ее зовут?)
Она ждала, когда освободится место в проходе.
– Ваш бумажник не может быть в вашем чемодане, нет? – она указала на верхние багажные камеры.
– Проверил сумку еще в Чикаго.
Она уже была готова поверить ему, но не настолько, чтобы предложить денег.
– Могу предложить вам доехать со мной в такси, если хотите, – сказала она.
Он улыбнулся, показав красивые зубы. Точеные и белые.
– Трансфер – единственное, что у меня есть.
Наконец в проходе появилось место, и она встала, хрустнув коленями.
– Удачи, – сказала она.
И хотя он и близко не догадывался, насколько ей самой нужна была удача, он сказал: – И вам тоже
Она опустила на пол свой багаж. За овальными окошками вставало розовое солнце.
1985
Йель с облегчением проводил взглядом машину, пророкотавшую по Белдену. Кто-то открыл дверь дома через улицу.
Если бы он поспешил, то был бы дома через полчаса, но он пошел так медленно, как только мог. Ему не хотелось возвращаться в пустую квартиру, но еще меньше хотелось, чтобы его там ждал Чарли, готовый поведать, что за напасть заставила всех покинуть дом. Внезапный звонок, очередная смерть. Или они могли включить телевизор и увидеть новости из России, что-то настолько серьезное, что все бросились по домам готовиться к худшему.
Он повернул на Халстед: долгую прямую дорогу к своей кровати. Он заглядывал в витрины магазинов, стоял на светофоре, пусть даже не было машин. Пропускал других людей. Может, он ожидал, что ребята возникнут у него за спиной и скажут, что отправились по барам и удивлялись, куда он пропал.
Он прошел намного дальше, чем нужно, миновал свой перекресток. Он заглядывал в окна каждого бара на своем пути, если окна были зеркальными или закрашены черным, то открывал двери – и высматривал Чарли, Фиону, хоть кого-то из них.
В одном затхлом предбаннике какой-то упоротый тип привалился к сигаретному автомату, держа руку на ширинке джинсов.
– Эй, – сказал он, причмокивая. – Эй, красавчик. У меня для тебя работа.
В следующем баре, почти пустом, телек на стене показывал почему-то «60 минут»[15], а не порно или музыкальные клипы. Гигантский секундомер отсчитывал время. Спасибо, что не началась ядерная война. Никаких экстренных новостей.
У Йеля гудели ноги, и было поздно. Он остановился у полицейского участка и пошел назад по другой стороне улицы, до самой Брайар-стрит. Завернув за угол, он взглянул на верхний этаж трехэтажного дома. Окна были темными.
Он не стал входить. Медленно прошел полтора квартала на восток, до маленького синего дома с черными ставнями и блестящей черной дверью. Большинство домов на этой улице были большими, как и несуразный особняк, в котором снимали квартиру Йель с Чарли, и который прежде целиком занимала одна семья, но Йелю давно нравился этот домик, зажатый между каменными гигантами. Компактный и аккуратный, не слишком гламурный, и поэтому, как только Йель заметил перед ним табличку «Продается», он стал развлекать себя шальной идеей: каковы шансы у них с Чарли стать его владельцами. Разве хоть кто-то вроде них когда-нибудь мог купить дом? А вдруг они смогли бы? Получить кусочек города в собственность, чтобы у них было свое место, откуда их никто не сможет вытурить, ни под каким предлогом – это было бы нечто. Они могли бы запустить такой тренд! Если бы Чарли купил дом, за ним бы последовали другие ребята, которым это по карману.
13
«Chicago Cubs» (чикагские юнцы (англ.)) – профессиональный бейсбольный клуб, базируется в Чикаго.
14
Île Saint-Louis – остров Сен-Луи, или Св. Людовика (франц.).
15
«60 минут» – передача на канале CBS, сочетающая новости, аналитику, репортажи и интервью, один из самых успешных проектов в истории телевидения.