Возлюбленная герцога

Она едва заметно прищурилась – единственный признак того, что он попал в цель. Закончила перевязывать запястье, аккуратно заправила конец бандажа и начала обматывать второе. И только тогда, только вновь приступив к размеренным, методичным движениям, заговорила:

– Странно, правда, что мы называем это боями на голых руках, но на самом деле голыми кулаками не деремся?

Он не ответил.

– Разумеется, мы дрались голыми кулаками. Когда только приехали сюда. – Она посмотрела ему прямо в глаза. – В Лондон.

Эти слова стали для него ударом, куда более мощным, чем любой, какой она могла нанести ему хоть перевязанными кулаками, хоть голыми. Напоминание о том, с чем они столкнулись, когда прибыли сюда. И он застыл неподвижно под их тяжестью.

– Я до сих пор помню ту первую ночь, – продолжала она. – Мы спали в поле, сразу за городом. Было тепло, мы лежали под звездами и ужасно боялись, но я никогда не ощущала такой свободы. Такой надежды. – Она посмотрела ему в глаза. – Мы освободились от тебя.

Еще один удар, едва не сбивший его с ног.

– В том поле я зашила лицо Девону – иголкой, которую стащила, когда мы убегали из особняка, и ниткой, вытащенной из собственного подола. – Она помолчала. – Мне даже в голову не пришло, что для поисков работы может потребоваться целая, не рваная юбка.

Он закрыл глаза. Господи Иисусе. Они подвергались такой опасности.

– Не важно, – проговорила она. – Я училась очень быстро. После трех дней бесплодных поисков работы, которая прокормила бы всех нас троих – ни приличной еды, ни крыши над головой, – мы поняли, что выбор у нас весьма ограничен. Но я… я же девочка… и у меня имелся на один вариант больше, чем у Дева и Уита.

Эван со свистом втянул в себя воздух. От ярости у него сжались челюсти и выпрямилась спина. Они убежали вместе, и единственное, что его утешало – то, что они смогут защитить друг друга. Что его братья уберегут ее.

Она посмотрела ему в глаза и выгнула темную бровь.

– Мне не пришлось выбирать. Диггер нашел нас довольно скоро.

Он отыщет этого Диггера и выпотрошит его.

Она усмехнулась.

– Ты бы поверил, что существует рынок детских боев? – Грейс закончила бинтовать запястье. Она подошла ближе, и ему показалось, что он уловил ее аромат – лимонный крем и пряности. – Это то, что все мы умели делать, верно?

Умели. Они учились этому вместе.

– В тот первый вечер Диггер не дал нам обмоток. Видишь ли, они не только для того, чтобы защищать костяшки пальцев. Обмотки удлиняют бой. Он проявил доброту – думал, что бои закончатся быстрее, если мы будем драться голыми руками. – Грейс помолчала. Он видел, как ее захлестывают воспоминания, видел, что она гордится собой. – Быстрее они не закончились.

– Ты победила.

Голос прозвучал хрипло, словно он не разговаривал целый год. Двадцать лет.

Может, и так. Он не помнил.

Ее взгляд метнулся к нему.

– Разумеется, победила. – Она помолчала. – Я училась драться вместе с лучшими из них. Училась драться грязно. У мальчика, который победил, даже если это было худшим из предательств.

Эван как-то умудрялся не вздрагивать при этом повествовании, сочившемся презрением. При воспоминании о том, что он сделал, чтобы победить. Он поймал ее взгляд, прямой и искренний.

– Я благодарен за это.

Она не ответила, лишь слегка приблизилась к нему и продолжила рассказ:

– Им не понадобилось много времени, чтобы дать нам прозвище.

– Бесперчаточники. – Он помолчал. – Я думал, это относится только к ним.

К Девону и Уиту; у первого через всю щеку тянется ужасный шрам, который оставил ему Эван, а у второго кулаки, что камни, особенно если им движет ярость, которую Эван сумел пробудить в ту далекую ночь. Только к двум мальчишкам, теперь мужчинам, ставшим контрабандистами. Боксерами. Преступниками. Королями Ковент-Гардена.

А все это время с ними была и королева.

Уголок ее рта приподнялся.

– Все думают, это только они.

Грейс стояла так близко, что к ней можно было прикоснуться, и не будь у него связаны руки, он бы так и сделал. Просто не смог бы сдержаться, когда она здесь, такая близкая, возвышающаяся над ним.

– Мы выбрались из грязи и построили свое королевство здесь, в Ковент-Гардене, в том месте, которое когда-то было твоим.

Она помнит.

– Я думала об этом, когда изучала извивы Уайлд-стрит. Когда забиралась на крыши, подальше от воров и сыщиков с Боу-стрит. Когда срезала кошельки на Друри-лейн и дралась до крови на передвижных рингах Трущоб.

Он снова попытался ослабить веревки, но освободиться не мог, слишком надежно его связали. А затем свобода стала невозможной, потому что она уже тянулась к нему. Собиралась к нему прикоснуться. Кончики ее пальцев погладили щеку, оставив за собой полыхающий след. Он резко втянул в себя воздух, когда ее ногти царапнули многодневную грубую щетину на подбородке. Он замер, боясь, что, если шевельнется, она остановится.

«Не останавливайся».

Она не остановилась. Пальцы ее нырнули ему под подбородок, приподняли голову. Ее лицо оставалось в тени, укрытое кудрями. Она глубоко заглянула ему в глаза, словно гипнотизируя взглядом.

– Как ты на меня смотришь, – негромко произнесла она, едва слышным и полным недоверия голосом.

Но ей придется поверить. Разве раньше он не так на нее смотрел?

Господи, она подошла еще ближе, склонилась над ним, загораживая свет. Став светом.

Ее глаза видели каждый его дюйм, исследовали его, обнажали. И он не мог удержаться, пока она все приближалась и приближалась, и пульс его бился все лихорадочней, а комната исчезла, и не осталось ничего, кроме них двоих, а затем исчез и он, и не осталось ничего, кроме нее.

– Они скрывали тебя от меня.

Она покачала головой, и его окутал ее аромат, как сладость, которая у него когда-то была, а он помнил ее, и больше никогда не мог такую отыскать.

– Никто меня не скрывал, – сказала она. Боже, как она близко. Прямо здесь, губы полные, идеальные, всего на волосок от него. – Я сама о себе забочусь.

Он опять попытался разорвать веревки, прямые, как сталь, и такие же твердые. Он отчаянно желал сократить расстояние между ними. Как давно он в последний раз прикасался к ней? Сколько времени о ней мечтал?

Целую жизнь.

Ее глаза, устремленные на его губы, почернели от желания, и он облизнул нижнюю губу, так же точно зная, что она хочет его, как знал собственное дыхание. Она хочет его так же сильно, как он ее.

Невозможно. Никто не может ничего хотеть так же сильно, как он жаждет ее.

«Сделай это, – мысленно взмолился он. – Господи, пожалуйста. Поцелуй меня».

– Я нашел тебя, – произнес он, как молитву.

– Нет, – мягко возразила она. – Это я тебя нашла, Эван.

Услышав свое имя – имя, которое больше никто не произносит, – он содрогнулся. И не смог удержаться, в ответ прошептал ее имя.

Ее взгляд, как подарок, снова устремился к его глазам.

Да.

– Сделай это, – сказал он.

«Все, что тебе нужно. Абсолютно все».

– Что тебе нужно, Грейс? – прошептал он.

Она наклонилась над ним, и он возжелал ее сверх всякой меры.

Два удара, резких и настойчивых, откуда-то из темноты. Он мгновенно узнал Дьявола, своего брата по крови.

А с ней его связывают братские узы, основанные на чем-то, куда более сильном.

Грейс отскочила мгновенно, словно ее дернули за веревку, и, лишившись надежды на ее прикосновения, он едва не обезумел. Эван повернулся на звук и негромко зарычал, как пес, перед которым поставили миску с едой, но в последний миг убрали.

– Он сказал мне, что ты умерла, – произнес он, снова поворачиваясь к ней, отчаянно желая, чтобы она снова приблизилась. – Но ты не умерла. Ты жива, – проговорил он. Затем еще раз, не в силах скрыть облегчение в голосе. Благоговение. – Ты жива.

Она прищурилась, оставшись непреклонной.

– Ты пытался убить его.

– Он сказал мне, что ты умерла!

Разве она не понимает?