Дорогая Альма

– А что так долго? Я места себе не находил, – выговаривал Пирогов Юре, налив стакан крепкого чая. – Я же сказал, только туда и обратно. Где ты пропадал?

– Меня тетка Пелагея в дом зазвала, – признался Юра, опустив голову. – Накормила калачом сладким. Вот второй вам прислала и сала кусок. – Он показал на сверток, который принес с собой. – Дядя Иван Петрович. – Он поднял глаза, в них стояли слезы. – Я вторую собаку там видел. Тоже пограничников. Тоже раненую. И хозяйку ее, старшину медслужбы, как она сама мне сказала. Варвару Ильиничну. Так она – хозяйка Графа и Неллы. Нашу Альму Неллой зовут на самом деле. И она из того пограничного отряда, в котором Варвара Ильинична ветеринаром служила. Иван Петрович, она сказала, что Альму заберет. – Юра всхлипнул. – То есть Неллу.

– Ну, это мы еще посмотрим, как все получится. – Иван Петрович ласково погладил мальчика по голове. Развернув кулек, отрезал кусок калача, положил на него кусок сала, придвинул Юре. – На вот, покушай. И что же, все три часа у лесничихи провел? – спросил с недоверием.

– Нет, я быстро ушел, – ответил Юра, отхлебнув чай. – Потом еще у дороги в лесу сидел. Пока не стемнело…

– Плакал? – Пирогов заглянул ему в глаза. – Вижу, что плакал.

– Что ж, выходит, моя Альма так ко мне и не вернулась? Это чужая Альма, то есть Нелла? И отец никогда не вернется…

– Может статься, что и никогда не вернется, – ответил Пирогов грустно. – Скорее всего, не вернется. И ко многим мальчишкам теперь отцы их не вернутся. Но это не значит, что надо отчаиваться. Сейчас такое время, Юра, что нужно собраться с духом. Да, Нелла – не Альма. Но на самом деле Варвара-то ей не хозяйка. Хозяин Неллы погиб. И хозяин Графа тоже. Но она, конечно, имеет право взять их обоих. А знаешь, Юра, что мы сделаем? – Он подсел к мальчику и обнял его за плечи. – Мы попросим у Варвары Ильиничны щенка. Видел ты там в корзинке трех малышей? Вот одна из них девочка, они ее Герой, кажется, назвали. Или Гретой. Но она-то кроха совсем. А мы ее Альмой назовем. И будет у нас Альма. Наша, собственная Альма. Мы ее вырастим. Согласен? – Он поцеловал Юру в висок.

Тот кивнул, потом спросил:

– Так вы знали, Иван Петрович?

– Знал, Юрочка. Но не хотел тебя расстраивать. Тем более что неизвестно, как здесь все повернется-то… О щенках ли сейчас думать. – Он вздохнул.

– Фрау Сэтерлэнд, – в комнату постучали, вошла медсестра Беккер. – Вас спрашивает офицер. Из Берлина.

– Пригласите его. Это Фриц Раух. – Маренн встала из-за стола. – Адъютант моего мужа, – объяснила она Пирогову. – Он приехал, чтобы охранять нас. Теперь нам будет легче.

– Мы тогда пойдем, фрау Сэтерлэнд.

Пирогов встал, быстро собрал съестные припасы, присланные лесничихой.

– Пойдем, Юра, – поторопил воспитанника. – Не будем мешать. Мы будем у себя во флигеле, – сказал он Маренн, направляясь к двери. На пороге он столкнулся с Раухом. Тот вошел в высокой фуражке, блестящем кожаном плаще. В руках он держал букет красных роз.

– Господин офицер. – Пирогов отступил на шаг, смутившись.

– Фрау Сэтерлэнд, – Фриц прошел в комнату, – я сразу с аэродрома. Подкинули на попутной штабной машине. Вот, Отто просил передать. – Он протянул ей букет.

– Благодарю. – Маренн приняла цветы. – Очень красивые. Я рада тебя видеть. Я тебя ждала, – призналась она. – Минуту, Иван Петрович, – остановила она Пирогова. – Вот познакомьтесь. Это Фриц Раух. Адъютант моего мужа и мой добрый друг. Иван Пирогов, – представила она. – Хозяин дома. И его воспитанник Юра.

– Очень рад, – сдернув перчатку, Раух протянул Пирогову руку. Тот нерешительно пожал ее.

– Взаимно. Ну, мы пойдем, пойдем, – заторопился он.

– Раздевайся, садись, – пригласила Маренн Фрица, когда дверь за Пироговым закрылась. – Я сварю кофе. Какие новости в Берлине? Я жду звонка от Джил. – Она быстро взглянула на телефон. – Я попросила ее составить докладную записку рейхсфюреру по поводу организации в будущем санатория в этих местах, так как здесь есть целебный источник. Надеюсь, ей удастся получить резолюцию сегодня, в крайнем случае завтра. Через фрау Марту, – уточнила она. – Тешу себя надеждой, что это остановит Олендорфа и он обойдет эти места стороной, исполняя свою миссию.

– Из того, что мне рассказал Отто, я понял, что наша цель состоит в том, чтобы оградить тебя от участия в операции Олендорфа, – с удивлением заметил Раух, отпив кофе из чашки. – А оказывается, дело не только в этом. Ты хочешь спасти и все окружающие поселения? На каком основании? Боюсь, что это невыполнимая задача, – добавил он с сомнением.

– На том основании, что в будущем здесь будет организован санаторий для военнослужащих войск СС. Кто-то же должен обслуживать его. И разве приятно будет славным воинам рейхсфюрера отдыхать на пепелище? – Маренн налила себе кофе и снова села в кресло напротив. – И как ты себе представляешь? Здесь у меня под окнами будут расстреливать ни в чем не повинных людей, а я буду спокойно оперировать доблестных солдат и офицеров, как будто ничего не происходит? – спросила она с возмущением.

– Но это происходит повсеместно…

– Никогда нельзя спасти всех, это просто невозможно. Но надо сделать хотя бы то, что тебе под силу. Так действует хирург. Если нельзя вернуть пациенту прежнюю, счастливую жизнь, сделай так, чтоб он мог жить более-менее сносно. Надо соглашаться на возможное. В конце концов, каждый из нас в одиночку предстанет перед Богом, когда умрет. И отвечать придется не за рейх, не за обергруппенфюрера СС Гейдриха, а лично за себя, за то, что делал ты. Смирился ли ты с этим скотством или пытался остаться человеком.

– Твоя решимость рисковать собой ради других всегда меня восхищала. – Чиркнув зажигалкой, Раух закурил сигарету и внимательно посмотрел на нее. – Что касается меня, меня убеждать не надо. Я всегда на твоей стороне.

– Розы сам купил? – спросила Маренн, понизив голос. – Отто и не подумал, конечно. Я хорошо его знаю.

– Он очень занят…

– Ну, это как обычно. – Маренн кивнула. – Все равно, мне приятно. Кругом война, горе, а они так прекрасны… Из другой жизни.

– Из Берлина, – усмехнулся Раух. – Хотя там тоже бомбят англичане. А из последних новостей, как ни странно, все о тех же айнзацкомандах… – Он сделал паузу. – Фелькерзам, адъютант Шелленберга, раздал всем начальникам отделов новую директиву Гейдриха. Нас как бы не касается напрямую. Но указано: если потребуется содействие, долг каждого члена Ваффен СС оказать им поддержку вне зависимости от его непосредственного рода занятий, какой приказ он выполняет. Так что Олендорф не зря к тебе явился. Директива вступила в силу 2 июля, а сегодня 1 августа. Извольте бросить все и исполнять – оказывать содействие.

– Что, прямо так и написано – «бросить все»? – Маренн недоуменно приподняла брови. – И боевые части должны бросить позиции?

– Указано, что если для окружения объекта у айнзацгруппы не хватает собственных человеческих ресурсов да, вермахт или боевые части СС обязаны участвовать, осуществлять это окружение, обыскивать дома, выводить унтерменшев на построение, доставлять их до зоны ликвидации. И к утерменшам теперь относят не только евреев, как раньше. Сюда же украинцы, белорусы, русские, цыгане конечно же. И не только мужчины. Приказано брать всех – женщин, детей, стариков. Особенно сказано о большевистских комиссарах, бойцах Красной армии. «Если все предпринимаемые меры направлены на главную цель – экономическое покорение завоеванного восточного пространства…» – кажется, так там, – процитировал Раух, – то они должны производиться с беспощадной строгостью на возможно более широком пространстве, принимая во внимание продолжавшееся десятилетиями формирование страны большевиками. Должны быть уничтожены все функционеры Коминтерна и все коммунистические политики – функционеры партии высшего и среднего звена, а также радикально настроенные рядовые члены, все председатели комитетов – райкомов, обкомов, горкомов. Евреи, само собой – все. Саботажники, пропагандисты, партизаны, подстрекатели. Вермахт и боевые части СС обязаны передавать всех схваченных в тылу войск комиссаров и военные чины Красной армии званием выше рядового в распоряжение айнзацкоманд. С последующим уничтожением, естественно, – заключил он.