Горькое лекарство

– Совершенно с вами согласна, – сказала Алла. – Я обязательно поговорю с Моно… с Князевым то есть.

– Алла Гурьевна, давно хотел спросить, почему все называют его Мономахом?

– Я точно не знаю, Дамир, но мне кажется, дело в необычном сочетании имени и фамилии. Он Князев, причем, Владимир Всеволодович – как великий князь Мономах.

– Надо же, не знал… Ну, я тогда пойду, да? Если что-то выясню, звякну.

– Идите, Дамир. И спасибо – я ваша должница!

– Да не за что, Алла Гурьевна, какие могут быть счеты!

Алла не зря для столь деликатного дела выбрала именно Дамира: что бы он ни думал о ее отношениях с Мономахом и Негойдой, он точно не станет болтать и обсуждать свои соображения с коллегами. Антон, конечно, человек надежный и вполне лояльный, однако у него слишком доверительные отношения с Негойдой, поэтому очевидно, что выбор Аллы пал не на него, а на рассудительного и добросовестного Ахметова, который по причинам, неизвестным Алле, недолюбливал Дмитрия. Зато теперь она уверена, что судьба Мономаха в надежных руках, а значит, можно полностью сосредоточиться на проблемах Цибулис.

Дом Ольги Далмановой, пятиэтажное строение на берегу пруда, располагался в Калининском районе. Семья жила на пятом этаже – интересно, как они справляются с инвалидом-колясочником? Неужели таскают вверх-вниз по лестнице, ведь в пассажирский лифт коляска не влезает, а грузового в таких зданиях не предусмотрено. А может, и пассажирского нет?

Действительно, его не было. Поднявшись на пятый этаж, Мономах огляделся: ни на одной из квартир не оказалось номеров. Достав сотовый, он позвонил. Через минуту отворилась дверь однокомнатной квартиры напротив лестничной площадки.

– Так это вы – Мономах? – раздался голос откуда-то снизу. Опустив глаза, он увидел девушку в инвалидном кресле. Ее огромные серо-голубые глаза глядели на него с нескрываемым интересом. Мономах тоже разглядывал сестру Ольги: она оказалась вовсе не такой, как он себе представлял. Хотя чего уж там – он никак ее не представлял, пока не увидел, ведь до этого самого момента она оставалась для него лишь фактом в биографии бывшей сотрудницы… Господи, что он вообще здесь делает?

– Да, это я, – ответил он после паузы, игнорируя то, что столь юная особа, в принципе, не должна использовать кличку, прицепившуюся со студенческих времен, в общении с человеком гораздо старше.

– Извините мою внучку, – раздался надтреснутый голос из коридора. – У нее проблемы с общением – гости к нам редко заходят!

– Да какие гости, ба? – скривилась девушка. – Не помню никаких гостей – вообще!

Бабушка Ольги и Марии, Ольга Сергеевна, с которой Мономах общался по телефону, оказалась высокой, статной женщиной лет семидесяти. Несмотря на возраст, она поражала горделивой осанкой, и даже горе из-за потери старшей внучки не заставило ее прямые плечи согнуться.

Когда все трое прошли (ну, Мария проехала, разумеется) в залитую светом комнату из темного коридора, Мономах получил возможность разглядеть хозяек квартиры как следует. Маше было навскидку лет восемнадцать-двадцать, и она походила на эльфа: светлые кудряшки волос мило обрамляли треугольное личико, а чуть приподнятые к вискам уголки глаз придавали ее взгляду вечно удивленное выражение. Она сидела, но и в таком положении становилось ясно, что она довольно высокая и очень тоненькая. Мономах сделал вывод, что сестры абсолютно не похожи: Ольга была невысокой брюнеткой.

– А Никитка у соседки, – неизвестно зачем сообщила Мария.

– Я решила, что не стоит ему слушать наш разговор, – пояснила бабушка.

Когда Мономах получил адрес медсестры и позвонил по номеру ее домашнего телефона, он не ожидал, что Ольга Сергеевна сразу пригласит его зайти: оказалось, она отлично знает, кто он такой!

– Оля много рассказывала о вас, – сказала она, словно прочитав его мысли. – Особенно в последнее время.

– И что же она рассказывала? – поинтересовался он.

– Что вы были самым лучшим ее начальником. И что она совершила ошибку, сменив место работы.

– Зарплата у вас маленькая, в этом вся проблема! – встряла Маша. Мономах подумал, что, видимо, у девчонки и впрямь проблемы: она уже взрослая, а ведет себя, как подросток. Наверное, все дело в том, что она из-за своего состояния заперта в четырех стенах, не имея возможности выходить на улицу и встречаться со сверстниками.

– Мария! – нахмурилась бабушка, и девушка широко раскрыла глаза, не понимая, что она такого сказала.

– Все в порядке, – усмехнулся Мономах. – Зарплата у медсестер и вправду несправедливо мала.

– Вот! – победно выпятила подбородок Маша. – А вы ничего, не такой уж и старый! – добавила она, отчего лицо Ольги Сергеевны, и без того длинное, вытянулось еще сильнее.

– Мария! – с нажимом произнесла она. – Лучше поставь чайник, не болтайся под ногами!

Когда Маша, обиженно поджав губы, укатила на кухню, Ольга Сергеевна предложила Мономаху присесть и, понизив голос, сказала:

– Знаете, Владимир Всеволодович, мне иногда кажется, что Никита, которому всего восемь, гораздо старше нашей Машутки! Внешне она выглядит на свой возраст, но… Только вы не подумайте, что она умственно отсталая: в школе она училась на одни пятерки!

– Сколько Маше лет? – спросил Мономах.

– Восемнадцать. Вот, не знаю, что с ней делать! Оля говорит, что ей нужно в техникум поступать, а я считаю, она бы и в институт смогла…

От Мономаха не укрылся тот факт, что бабушка говорит о внучке в настоящем времени. Оно и понятно, ведь она погибла совсем недавно, а к такой мысли привыкнуть непросто.

– Я заметил, что в доме нет лифта, – сказал он. – Как вы справляетесь с коляской?

– Да никак! – развела руками бабушка. – Иногда Оля приводит… приводила, то есть, ребят, и они помогали спустить и поднять коляску, но, вы же понимаете, такая зависимость… У нас жилье муниципальное, я много раз просила предоставить нам такую же квартиру на первом этаже, и ведь была возможность, даже дважды, но каждый раз почему-то нам отказывали!

– Не почему-то, ба, а из-за того, что у нас ремонта нет, – вставила Мария, возвращаясь в комнату: похоже, у девушки слух компенсировал отсутствие двигательной активности, как случается у слепых – она, оказывается, отлично слышала их разговор, даже находясь в кухне. – В санузле – просто караул, а люди ведь в комфорте жить хотят!

– И правда, – вздохнула бабушка, – все как-то руки не доходили! У нас ведь только моя пенсия и зарплата Олина… была, то есть, а в доме двое иждивенцев, понимаете? Столько дыр приходится затыкать: вот, холодильник сломался, пришлось купить новый в кредит – как же без холодильника-то? Стиральной машинки у нас не было, Оля купила, самую дешевенькую, но я уже и не понимаю, как мы без нее обходились… Ой, да вам, наверное, не интересно про наши проблемы слушать!

– Я бы хотел вам чем-то помочь, – ответил на это Мономах.

– Да что вы, как тут поможешь! – махнула рукой пожилая женщина. – Спасибо, что хоть зашли проведать нас, ведь вы не обязаны: Оля давно у вас не работает! Я всегда была против того, чтобы она бросала государственную службу и уходила к частникам…

– Ба, но ведь платили ей в два с половиной раза больше, чем в больнице! – резонно возразила Маша. – Кстати, чайник вскипел.

Все трое проследовали на кухню. Ольга Сергеевна достала старенький сервиз – Мономах помнил эти красные чашки в белый горох, которые лет сорок назад были, наверное, в каждом доме, а теперь остались только там, где жили не самые богатые люди, не имеющие возможности приобрести новую посуду. Принимая у хозяйки квартиры свой чай, он почувствовал на себе пристальный взгляд и едва не обжегся: Маша смотрела на него, не отрываясь, как будто бы изучая. Интересно, что у нее на уме? С одной стороны, она ведет себя, как подросток, а с другой…

– Она что-нибудь сказала? – внезапно спросила девушка, и, если бы Мономах уже не водрузил чашку на стол, он непременно бы выплеснул часть ее содержимого при этом неожиданном вопросе.