Ловец знаний

Мама — другое. Я мог сколько угодно не думать о том, что происходит вокруг, на чьи мозоли я наступаю, сколько раздражения вызываю... Но здесь и сейчас, влипнув по самое не хочу, невольно задумался о подоплеке событий. Без моего отца... Без меня, пусть и не главного наследника, но всё же признанного дедом потомка... Она всего лишь наложница... В общем, ей могут сделать что-то нехорошее.

Если я погибну, то уж точно её ничего хорошего ждать не будет. Поэтому я обязан выжить, вернуться и защитить маму.

Так что, парень, чье тело я занял — прости. Жизнь жестока. Я этого не хочу, но твоё тело заберу, потому что.... Потому что выбора то у меня и нет.

Знать бы ещё, как именно это сделать.

Прошло пару недель, не меньше, когда появились оптимистичные проблески в моей ситуации. Вспоминая, чему меня учили, я латал свой дух. По ниточкам и крупицам знаний его собирал.

Не даром же говорят, что мы дети того, кто олицетворяет собой истину. Сохранять информацию в духе — это наша главная особенность. Поэтому мы помним себя после перехода. Помним то, что умели. Размышляя над ситуацией, проверяя накопленные знания, а где-то и восстанавливая их, я исцелялся. А вместе с этим росли мои возможности.

После травмы мальчик то ли сразу на тот свет отъехал, то ли в кому впал... Факт есть факт, его сознание превратилось в руины и кашу. Я никогда не слышал, что с таким делать.

А на память я не жалуюсь... Настолько не жалуюсь, что при концентрации даже те лекции, на которых спал, могу вспомнить. Спасибо маме, которая в шесть лет передала мне дар из чужой семьи, расплатившись с ними хорошей наводкой на перспективный мир.

Разбитое на осколки сознание выглядело, как набор островков, повисших в воздухе. В буквальном, хоть и метафорическом смысле. По мере исцеления и нарастания связи телом, мой дух адаптировался. Это и привело к тому, что пустое, темное пространство оформилось во внутренний мир. Сейчас он состоял из осколков личности — тех самых островков. Они как камни, висели в пустоте, спутанные между собой лианами — мыслями и ассоциациями, которые успел накопить ребенок.

Я не видел, что именно здесь надо захватить, чтобы полностью завладеть телом.

Единственное, чего смог добиться, нашёл участки, отвечающие за восприятие и подключился к зрению. Подключился и к ощущениям, но быстро отключился. Очень уж некомфортно лежать на жесткой телеге, с жуткой головной болью, на солнцепеке, ещё и нюхать запах пота. Как своего, так и той скотины, которая тащила телегу.

Телега хоть и имела навес, но это не спасало от жары. За день крышу напекало так, что я ощутил, будто мальчика хотят запечь заживо. Достаточный аргумент, чтобы отгородиться от этого.

День сменялся днём, одни облака меняли другие. То дождь пойдет, то солнце опять попытается сжечь тех, кто не озаботился тенью. Телу становилось то хуже, то лучше, в полной мере демонстрируя те риски, с которыми сталкивается ловец знания.

Нам много успешных историй рассказывали. Половина из них начиналась с того, что ловцу повезло. Попал в нужное тело, в нужное место. Что-то не похоже, что я оказался в теле наследного принца, сына архимага или кого-то значимого. Скорее ребенок бедных крестьян или кого-то схожего.

Да и не видно, что здесь на каждом углу лечат травмы головы. Так что у меня есть все шансы в ближайшие дни помереть, а если выживу, то остаться инвалидом. Так себе перспектива.

Гнетущая.

Я пытался разобраться в том, где оказался, какие у меня перспективы, но кроме синего неба и ночевок в деревнях не видел. Как только небо окрашивалось восходящим солнцем, так двое людей, с кем я «путешествовал», отправлялись в путь. А как солнце начинало садиться, обычно к этому моменту я лежал где-нибудь на лавке либо в трактире, либо в сарае.

Ещё одна особенность моего народа — подмечать детали. Ни разу мы не ночевали под открытым небом. Ни разу я не видел признаков высокоразвитой цивилизации. Скорее наоборот. Примитивный технологический уровень, где нет электричества и водоснабжения.

Я пытался слушать, что говорят, но с этим тоже проблемы возникли. Двое сопровождавших меня людей не хотели обсуждать свои планы, находясь рядом со мной. По большей части они ругались. Женщина настаивала, чтобы мы нашли хорошего лекаря. Мужчина ворчал, что баронский лекарь меня уже смотрел и сказал, что само пройдет.

В тактичности ему не откажешь. Ни разу он не сказал, что если не пройдет, тогда помру.

Куда мы едем, зачем, почему не живем в одном месте — это ускользало от меня. Только одно радовало — меня не пытались убить, сожрать или уничтожить каким-нибудь изуверским способом. Что для красного мира редкость.

Тихая идилия продолжалось, пока телега не остановилась и путь нам не преградил старик.

К моменту встречи меня уже начали поднимать, чтобы накормить. Двое родителей, а по их заботе о ребенке я догадался, что это именно они, были сведущими в медицине также глубоко, как я в ухаживание за лошадьми. То есть никак.

Они не знали, что такое сотрясение и как его лечить. Поэтому делали, что могли. Кажется, молились. Ещё еды давали, воды и горячий пот со лба протирали.

В момент кормежки старик и появился у нас на пути. Тот, кого можно было назвать отцом его не заметил. Женщина, которую я окрестил матерью — тоже. Почувствовала лошадь, она зафыркала и занервничала.

Нервничала она ровно до момента, пока старик... Сама древность, с рукой настолько дряхлой, что я и в самом страшном сне не представлю... Не махнул этой самой рукой.

Как махнул — так всё замерло.

Замер мужчина. Он хотел зевнуть и подносил руку к лицу — так и замер. Замерла женщина — она несла ложку к моему рту, но так и не донесла. Замерла лошадь — это было самое странное. Замерла она резко, без торможения.

Замер и я. Тело то есть... Сам то я продолжил наблюдать за стариком, как он подошёл, хромая и опирая на трость, как осмотрел мальчика, как что-то сделал и выдал:

— Я вам ещё всем покажу, сволочи, — проскрежетала эта рухлядь, после чего развеялась прахом.

Так в голове мальчика у меня появился сосед.