Провокатор

Из хороших новостей было начало строительства Кругобайкальской дороги, причем по “короткому” варианту, через Ольхинское плато. Забегавший навестить меня Собко утверждал, что такое решение принято не в последнюю очередь благодаря путеукладчикам, позволившим ускорить и несколько удешевить строительство. Да и на основном ходе Транссиба путеукладчик успел показать себя, особенно хорош он был там, где тянули второй путь.

К обеду являлся Митяй и докладывал о своих успехах в училище, из-за нынешней, весьма далекой от совершенства методики преподавания, мне пару раз пришлось объяснять ему вроде бы элементарные вещи. Но парень старался и заканчивал четверти без троек.

Так день за днем я и оклемался к середине января, а впереди была встреча с Лениным….

Условились мы о ней заранее, для чего на одного из товарищей Муравского был снят номер в тех же меблирашках “Елабуга”, уж больно удобно они были расположены. Нервяк меня давил просто чрезвычайный, это вам не Зубатов и даже не Эйнштейн, это человек, перевернувший весь ХХ век, классик, вождь и все такое, вбитое в голову с детства.

Обеспечение мы разработали с Колей и даже в конце января устроили учения с контрнаблюдателями, которые должны были выявить и отсечь филеров, если они вдруг притащатся за Стариком. Конспиратор-то он знатный, но вдруг официальные биографии врут или просто преувеличивают? Или вдруг Ильич еще не набрался опыта — три года назад он со товарищи, только выйдя из тюрьмы, отправился делать известную фотографию, эдакий подарочек охранке… Береженого бог бережет, а небереженого конвой стережет. Провалить такой контакт мне ой как не хотелось, а в Москве базировались лучшие наружники полиции, “Летучий отряд” Евстратия Медникова. Заодно “замотивировали” и швейцара с коридорным, чтобы смотрели в сторону.

На Арбат я пошел кружным путем, переулками через Перечистенку, в отдалении следовал Коля, очень кстати поднялась легкая метель, что исключало слежку с дальних расстояний. Я разглядывал витрины, заходил в магазинчики, уже на подходе нырнул во двор, из него в сквозной подъезд, где в укромном уголке лежал припрятанный тючок с бекешей и ушанкой, которыми я заменил свое пальто и шапку-пирожок, оставив их Муравскому, и уже в новом прикиде на подгибающихся ногах дошагал до “Елабуги”.

Тот же шестой номер, с двумя выходами и окнами на две разные стороны, стук в дверь…

— Господин Тулин, полагаю? — спросил я у открывшего мне дверь неприметного человека лет тридцати, разве что выделялись большие залысины над высоким лбом, все же остальное — карие глаза, общая рыжеватость, обязательные усы и бородка было вполне обычным.

— Да, чем обязан?

— Я принес вам статистические данные по Калужскому земству, для ст… кхм…статьи, — голос предательски дрогнул.

— Проходите.

Так вот ты какой, дедушка Ленин…

Несмотря на все послезнание и советский еще пиетет перед “вождем мирового пролетариата”, знакомство прошло буднично, возможно, из-за молодости и несовпадения с растиражированным образом — ни тебе особой картавости, так, небольшое грассирование, ни заложенных за пройму жилета больших пальцев, ни даже обращения “батенька”.

— Здравствуйте, Дриба! Наконец-то мы встретились! — потряс мне руку Ильич.

— Здравствуйте, Старик!

Времени было мало, уже вечером “господин Тулин” должен был уехать во Псков, и мы с ходу кинулись обсуждать мой план издания газеты — сеть типографий в России, редакция за рубежом, несколько каналов передачи номера через границу и обязательный допуск к публикации всех социалистов, усевшись за стол, куда полчаса назад коридорный водрузил самовар и “конфетки-бараночки”.

— Как вы видите распространение газеты в России? — слегка наклонив голову и нахмурясь спросил меня Ильич.

— Каждая типография имеет агента, все связи только через него, чтобы никто вовне даже не знал ни типографию, ни расположения, ни печатников.

— Да, это хорошая конспирация, — кивнул Ленин.

— Агент передает газету в комитеты, кружки и группы, и уже они передают ее дальше, на заводы, курсы и так далее. Обратная связь с редакцией через оговоренные почтовые ящики, я писал вам. Я могу выделять пятьсот рублей в месяц, летом будет ясно, возможно ли больше.

— Мне кажется, вы перешли к финансам, чтобы укрепить свою точку зрения про широкое направление газеты. — Ленин подлил себе чаю.

— Не без этого. Но вы вполне можете обратиться и к господам “экономистам” за деньгами, любая копейка будет не лишней. Считаю, что в нынешних условиях нельзя растаскивать общероссийскую газету по партийным норкам, — и я снова повторил что переходы между группами очень часты, что сам Ильич отметился по молодости в народниках, что пока нет четких сложившихся партий, а всего лишь два направления, которым надо бы сотрудничать, а не грызть друг друга на радость самодержавию.

— Обязательно нужно единое направление, иначе невозможно, получится никакое, рыхлое издание!

— Ну, если писать только теоретические статьи, то да, но для этого лучше журнал, а не газета. А вот в практическом направлении, в организации забастовок или выступлений крестьян, можно достичь полного согласия. Потом, какая разница, марксист или народник напишет заметку об условиях труда на фабрике?

— Я все-таки сторонник чисто социал-демократического направления, — упорствовал Ленин. И его можно было понять, “узкоспециальная” газета сплачивала сторонников в замкнутую группу, отсекала несогласных с генеральной линией, но это было именно то, чего я всеми силами стремился избежать.

— Ну хорошо, вот на днях умер Лавров, фигура в российском революционном движении значительная. Неужели и в таком случае вы бы в некрологе стали выяснять идейные различия или, хуже того, сводить счеты? Мне кажется, было бы честнее дать высказаться товарищам из Аграрно-Социалистической лиги, куда входил Петр Петрович, то есть людям, знавшим его близко, по реальной работе, нет?

— Очевидно, да. Но не менее очевидно, что в настоящее время, когда все наши жизненные соки должны уходить на газету, так сказать, на питание нашего имеющего родиться младенца, мы не можем браться за кормление чужих детей.

— Ну так не беритесь, жизненные соки — это мое дело. Создадим площадку для сотрудничества, разовьем дело, постепенно перейдем к партиям, вот и придет время “узких” газет!

О направлении мы так и не договорились и оставили эту тему на потом, когда я приеду в Европу летом. А вот идея “подпольных чемоданов” Ленину очень понравилась.

Мне же эта идея нравилась давно — британская разведка в годы Второй мировой войны сбрасывала силам Сопротивления сотни таких чемоданчиков с разной начинкой. В них были наборы инструментов для изготовления печатей или подделки документов, портативные гектографы и так далее. Часть их потерялась, часть захватили немцы, но большинство пошло в дело, некоторые экземпляры всплывали даже через сорок лет во время военного положения в Польше.

Контактируя со многими фирмами в Европе по своим патентным делам, я примерно прикинул, что вполне можно заказывать инструментарий по частям, затем в каком-нибудь тихом месте комплектовать наборы и перебрасывать их в Россию.

Обсуждение прервал условный стук в дверь — ребята Муравского засекли филеров, может, и не по нашу душу, но все равно надо было срочно расходится. Старика вывели через второй выход и цепочку проходных дворов, я же поднялся на последний этаж, заперся в заранее снятой комнатке, где уже висели мои пальто и шапка и неожиданно понял, как меня вымотал разговор с Лениным. Видимо, я все время напрягался от осознания, с кем я разговариваю, кем станет этот не произведший особого впечатления человек. Нет, кем МОЖЕТ стать — неизвестно еще, как тут пойдут дела с чит-кодом в моем лице.

Я стянул сапоги, разделся и завалился спать на три часа.

Глава 19

Весна 1900

И пошли они до городу Парижа… а куда деваться, если там всемирная выставка и Русское техническое общество прямо душу из меня вынуло, чтобы я непременно и как штык. Российский отдел предполагался самым большим, причем немалая часть экспозиции была “путейской” — от кандидата на гран-при Красноярского железнодорожного моста и колоссальной панорамы Транссиба до наших с Василием Петровичем поделок. Так что отказаться было никак невозможно, а под поездку я подгадал и другие дела, чтобы все разом — и Ленин будет в альпийских краях, и Чернов торчит в Париже, и Цюрих с Веной тоже ждут.