Страница 6 из 9
Смеюсь, хохочу, страшусь услышанных слов, пытаясь уйти, оторваться от подстерегающей западни. Ведь знаю, продавшегося человека, выбросят на общую свалку отходов. Закон таков, он не страшит, мне просто весело в этой дороге. Я покидаю соплеменников без сожалений и тоски о прошлом. Оставляя им грехи и отсутствие искушений.
Город сырости, туманы и дневной дождь заполняет канавы мутным потоком воды. Траурная процессия, похороны крысиного короля, неподдельная скорбь, горькие слезы. Дождь. Была бы луна, я б не сдержался, завыл. Крысы овладели городом, поселились в нас, достаточно легко обосновав свое существование. Человеку здесь нет места, скажет любая крысиная морда, он в этих кварталах не царь, не жилец.
Мокрый асфальт, холодный дождь, бездушие опустевших улиц. Остальные спрятались за городом, скрывшись за маской анонимных героев, уйдя в партизаны. Крысиный мир, жестокий и растущий. Пожирающий слабых и дураков, крайне практичный, без практик духовных, в нем верховодит животного мира закон. Аристократы духа, эти глыбы из камня, все их наследие плесень и мох.
Встретил ее, королевну из слоновой кости. Увы, ее глаза, поблекли и стали пусты. Там поселилась тайна одиночества женщины лишённой любви. Свита разбежалась, сгинув в тумане, остался верен только старый пес. Пустой дом в нем тишина и холод, черные окна, твое отражение пугает словно призрак.
Стань частью большего и в мире растворись. Проживая деятельную жизнь в чужих глазах, но дома хохочешь, после воешь пьяным, ненавидя четыре стены этого гроба, где выход в окно, тосклива луна и по соседству малодушный придурок совершает прыжок. Вот и конец придумке для изголодавшихся призраков одиночества, того самого, сочного подарка судьбы.
Тучи по небу ветер гонит, шевеля острыми иглами высохшей травы. Трещины каменистой дороги забиты трупами жуков скарабеев. Восхождение на холм, мимо проносятся стаи псов электрических в масках отрешённой обособленности, пахнет церковным ладаном, близок город плющ. Меня ждет дым костров и жареное мясо вепря, эль в кубке и быть может домашний самогон.
Отрывки беспокойного сна воплощаются в явь, взрывы аплодисментов пугают. Темный парк, мрачная аллея, ветви голых деревьев тянутся жадно к свету далеких огней. Мокрые стены домов после дождя, город спит, редкая капель с крыш, я крадусь узкими улочками словно преступник. Здесь больше нечего делать, утерян аппетит и слишком сыро. Предрассветные сумерки скрывают мой силуэт в тумане.
Долгое осеннее утро, хмурое, в серых тучах, мороси, пепельных тонах. Люди молчаливые, облаченные в черное и скорбь, носят камни древние, они собирают очередное исцеление в виде креста. Но никто не придет в эти места заповедные, где живут лишь туманы-ворчуны, охочие до споров мелочных. Никто не ступит ногою в пожухлые листья, тишину не нарушит ни песня, ни смех.
Обитает в этих краях свое древнее проклятие, женского роду племени. Ждет она путников, ищет кого-то особенного. Водил и я знакомство прежде с королевой из слоновой кости. Слушал ее историю, грелся у костра, но забыл этот сон. Помню только ее молодость, красоту божественную, и страшное одиночество скрытое вуалью. Пустота, глубокая и безмерная в которой исчезнет, сгинет эхо кричащей души. Богиня или же потерянное во времени существо?
Разные люди приходят и исчезают в этих местах, бегут от страхов ночи к огоньку надежд, где ждет она. Предлагает вино, рассказывает о пустоте внутри, страшном с горьким привкусом одиночестве. Где тот принц, рыцарь, герой? Он должен прийти и разрушить оковы проклятия.
Долгая ночь, горькие слёзы в глазах. Что путники? Обыкновенные люди. Нищие души, разгоряченные вином. Ночь скрывает всякие тайны, отпуская грехи по-своему. Вот сказка эта не детская, под светом луны и звёзд идёт своим чередом. Богиня получает свою любовь, крохотную, малую, растворимую в бескрайней пустоте божества. Исчезают искры в темноте, и пламя гаснет, ночь сгущает краски, будет тишина до самого утра.
Туман, выбеленные кости, пустые глазницы мертвеца наполняет влага молочного пара. Богиня спит ее сон крепок, она видит сны наполненные музыкой далеких времен, когда ее имя звучало отчетливо ясно и звонко, говоря само за себя. Нет, боле принцев и рыцарей, истлели и в прах обернулись они, теперь только бродяги и путники, плутают дорогами здешней земли.
Подует ветер, исчезнет молочный туман. Сказка закончена, как и сон. Город плющ, дорога вьётся среди сгоревших дотла жизней и тел, обращенных в пепел. Высокие неприступные стены, бойницы и наконечники стрел, знамена на ветру. Город пуст.
Войдя, ты увидишь храмы, в которых бушуют грозы и идут дожди, дома в них обитает шепот и туманы. Магазины полны кривых зеркал и дрожащих луж. Безлюдные площади, вальс осенней листвы. Мёртвые фонтаны, каменные мертвецы и сухие листья, им бы гореть в костре. Но, всюду сыро, из храма вырвалась туча. Голодная, хмурая, рокочущая, она съела туман в домах, где окна были открыты. Разрослась, проникла в витрины и стала пить воду из луж.
Город в разгуле эпидемии. Город полон химер, превращен в декорации. Маски карнавальные, множество отработанных лиц втоптанных в мостовую и уже ненужных. Иду улицами пустынными, а горящие фонари тень мою режут, кусают. Люди смерть продают, а смерть людей покупает. Морфий тешит рассудок, жизнь быль или небыль? Здешняя метаморфоза, не вскрытая хирургом тайна, безответна, не осязаема.
Стали куклами, марионетками, люди некогда населявшие город. Подвязали руки, головы, ноги, золотыми нитями, сбросили лица, маски надев. Жизнь заменили игрой кукловода, бумажные мысли, картонная роскошь, лакированный бог.
Вселенная, помещенная в инвалида сундук, эти нарисованные глаза, лишенные трепета, я огнедышащий злобный дракон, где страх? Они всегда равнодушны, им не успели дорисовать эту картину кукольного ужаса и агонии. Компактный мир, где в темноте пустые куклы спят в футлярах, без снов. Я посмотрел в серое небо, погрозил невидимому кулаком и дальше пошел. Невидимые нити, незримо управляли мной.