Часовой дождя

Девушка, на бейдже которой значилось имя Агата, вручила ему паспорт и ключи и призналась, впрочем, довольно равнодушно, что восхищается его работами и счастлива принимать его в отеле. Он здесь тоже по делам, на Неделю моды? – поинтересовалась она. Поблагодарив ее, он покачал головой, объяснив, что здесь не по работе, у них семейная встреча, и в ближайшее время он не планирует никаких съемок, а просто собирается отдохнуть. С собой у него только один аппарат, старая любимая «лейка», – добавил он, – вся техника осталась в Нью-Йорке, у агента, а здесь он собирается фотографировать разве что родителей и сестру. Неделя моды вообще не стоит на повестке дня, он с удовольствием отдохнет от напыщенных моделек, дефилирующих на высоких шпильках, и вообще от этого мира моды в блестках и стразах. Девушка прыснула. Она слышала по телевизору, что если Сена будет подниматься с такой скоростью, Неделю моды вообще придется отменить. Теперь уже рассмеялся Линден. Причем не без злорадства, потому что понимал: отменить Неделю моды, открытие которой запланировано на завтра, было бы настоящей катастрофой – столько потрачено усилий, денег и времени. Затем девушка почтительно упомянула имя его отца: как приятно принимать в отеле знаменитого Арбориста, Линден даже умилился, как пылко это было произнесено. (Она не догадывалась, как ненавидит отец это слово, которое ему кажется смешным и нелепым, и как нелегко нести ему бремя известности.) Господин Поль Мальгард – в высшей степени уважаемая личность, – продолжала она, – его борьба за спасение редких пород деревьев во всем мире заслуживает восхищения. Он счел необходимым предупредить ее, что отец очень застенчивый человек – не то что его развязный болтливый сын, – зато она получит удовольствие от общения с матерью, вот это настоящая звезда в их семье, и с сестрой Тильей Фавелл, тоже весьма занятная особа.

Его комната на пятом этаже, выходившая окнами на улицу Деламбр, оказалась очень уютной, удобной и мило меблированной, в кремовых и сиреневых тонах, разве что немного тесноватой. На столе корзинка со свежими фруктами, бутылка шампанского, шоколад, розовые лепестки и приветственное послание от директрисы Мириам Фанрук. Линден вспомнил, что мать выбрала «Шаттертон» еще два месяца назад, когда ей только пришла в голову мысль отметить эту двойную годовщину. «Шаттертон» описывался как «маленький очаровательный отель в самом сердце Монпарнаса», и отзывы на Трипэдвайзере были вполне благожелательными. Организационными вопросами она занималась сама, и Линден предпочел даже не вмешиваться. Билеты на самолет он купил несколько недель назад, когда более или менее прояснились его планы, что для фотографа, работающего по контрактам, было почти подвигом. Лоран также выбрала ресторан, куда они все завтра отправятся ужинать. Ресторан «Вилла роз», удостоившийся в мишленовском гиде одной звезды, находился на улице Шерш-Миди за отелем «Лютеция».

Почему все-таки Париж? – задавался он вопросом, разбирая небольшой чемодан и вешая на плечики зеленый бархатный костюм, который собирался надеть завтра вечером. Тилья обосновалась в Лондоне с дочерью и вторым мужем, искусствоведом Колином Фавеллом, Лоран и Поль жили в Венозане, в департаменте Дром возле Севраля, а он с Сашей в Сан-Франциско. Так почему же Париж? У родителей с Парижем ничего не было связано. Или было? Линден размышлял над этим, развешивая влажную одежду и потом с наслаждением стоя под горячим душем. Он знал, что родители встретились в Гриньяне в то необычно жаркое лето 1976 года, когда Поль работал ландшафтным дизайнером в окрестностях городка. Они с Тильей знали эту историю наизусть. Лоран, которой только исполнилось девятнадцать, приехала тогда во Францию в первый раз вместе со своей сестрой Кэндис, старше ее на два года. Они родились и выросли в Бруклине, недалеко от Бостона, и в Европе никогда не были. Начали они с Греции, затем поехали в Италию, потом во Францию через Ниццу, Авиньон и Оранж. Останавливаться в Дроме они поначалу не собирались, но поскольку было слишком жарко, чтобы продолжать путь, они решили переночевать в Гриньяне в маленькой уютной гостиничке. Под вечер этого душного дня сестры сидели, потягивая прохладное розовое, на площади у фонтана под статуей величественной госпожи де Севинье, чей громадный замок поднимался на вершине холма, когда за рулем своего грузовичка с прицепом появился Поль. На нем был линялый комбинезон, который он носил с таким щегольством, с каким Стив Маккуин носил форму гонщика, мятая соломенная шляпа, в углу рта болталась сигарета. Лоран следила взглядом, как он паркует грузовичок и выгружает оттуда горшки с кустами, собираясь отнести их в магазин по соседству. Он был среднего роста, широкоплечий и мускулистый, а когда снял шляпу, вытирая потный лоб, она увидела, что волос у него почти нет, только легкий пушок на затылке. Почти лысый, а ведь совсем молодой, нет и тридцати, так ей показалось. Кэндис спросила, почему она так уставилась на этого типа в комбинезоне, а Лоран прошептала: «Ты только посмотри на его руки». Удивленная Кэндис ответила, мол, руки как руки, ничего особенного, но Лоран, словно в трансе, повторяла, что никогда не видела, чтобы человек так нежно обращался с растениями. Их отец, Фицджеральд Винтер, был в свое время садовником, как и мать, Марта. Девушки выросли в зеленом квартале Бруклина, возле Фишер-Хилл, жители которого много времени проводили в своих садах и тщательно ухаживали за розовыми кустами – с секатором в одной руке и лейкой в другой. Но этот человек был совсем другим, Лоран не могла отвести глаз от его сильных загорелых пальцев, она любовалась, как он склоняет голову, рассматривая цветок, как ласкает стебли и бутоны каждого растения, которое переносил из грузовичка, обхватив его уверенно и в то же время очень осторожно. Наверное, Поль почувствовал этот настойчивый взгляд, потому что в конце концов поднял голову и увидел сестер, сидевших в нескольких метрах от него. Хотя Кэндис тоже была очень красивой, внимание отца привлекла именно Лоран, ее ноги, длинные волосы, миндалевидные глаза. Он подсел за их столик и молча протянул ей маленькое оливковое деревце в горшке. Лоран очень плохо говорила по-французски, а Поль вообще не знал английского. Кэндис лучше владела языком, чем сестра, она переводила, но они едва ее замечали: просто голос, подбиравший нужные слова. Его зовут Поль Мальгард, ему двадцать восемь, и живет он в нескольких километрах отсюда, возле Севраля, по дороге в Ньон. Да, он любит растения, особенно деревья, у него есть прекрасный дендрарий в Венозане. Может, она согласится на него взглянуть? Он может ее туда отвезти, она не против? К сожалению, завтра они уже уезжают в Париж, затем в Лондон, а в конце лета возвращаются в Америку. Ну, может, она и могла бы остаться чуть подольше, надо подумать… Когда Лоран встала, чтобы пожать протянутую ей руку, оказалось, она выше его на целую голову, но им обоим было на это наплевать. Ей нравились его искрящиеся глаза, скупая улыбка, даже то, как он молчал. «Он, конечно, не такой красавец, как Джеф», – не могла удержаться Кэндис. Джеф – это бойфренд Лоран из Бостона, вполне себе комильфо. Лоран лишь пожала плечами. Вечером они договорились встретиться с Полем у фонтана. Уже взошла луна, а жара все не спадала. Теперь с ними не было Кэндис, чтобы переводить, но они обходились и без нее. Они почти не разговаривали. Из приемника в грузовичке звучал голос Дэвида Боуи, любимого певца Поля, а они, подняв головы к небу, смотрели на звезды, едва касаясь друг друга руками. Джеффри ван дер Хаген был отправлен в отставку. Лоран Винтер так и не поехала ни в Париж, ни в Лондон, и в Бостон в конце этого знойного лета она тоже больше не вернулась. Она отправилась в Венозан и уже не уезжала оттуда.

Линден схватил полотенце, вытерся и натянул халат. Мать решила, что им четверым будет удобнее встретиться в Париже. Наверное, она была права. Она настаивала, чтобы это был «уик-энд без супругов и детей». То есть ни Колина, ни Мистраль – дочери Тильи от первого брака, – ни Саши. «Только вчетвером». Отодвинув занавеску, он смотрел, как дождь хлещет потоком по мокрому блестящему тротуару. Под этим водопадом пробегали редкие прохожие. А мать запланировала на завтра прогулку и музеи. Дождь, конечно, срывал все их планы. В Париже сейчас тоскливый, мрачный день, а в Сан-Франциско три часа ночи. Он представил Сашу: просторная спальня на последнем этаже, разметавшиеся по подушке черные волосы, размеренное тихое дыхание. Звякнул мобильник, и он, подойдя к вешалке, вынул его из кармана куртки. «Ты на месте, парень?» Это было что-то вроде игры: Тилья всегда называла его «парень», а он ее в отместку «детка». «Я уже у себя в комнате, детка. Номер 46».