Черные паруса

– Тогда мы пойдем глубже. – Фура сжала кулаки. – Это топливо – не какое-нибудь ничейное, приходи и забирай. Его тут складировал Рэк, потому что оно принадлежало ему. А теперь принадлежит мне.

– Под «мне», – сказала я, – ты подразумеваешь «нам». Просто чтобы не было путаницы.

– У нас нет снаряжения, – запротестовала Страмбли. – Надо вернуться за лебедками, веревками и всем остальным, что может понадобиться.

Когда Фура покачала головой за окошком шлема, светлячок позволил легко разглядеть ее лицо. Паразит пылал ярче обычного, разжигаемый ее гневом и негодованием, образуя кошачьи полосы вокруг носа и на лбу.

– Мы сожжем еще больше топлива, если так поступим, и просидим тут три месяца в ожидании следующего окна. – Она повернулась кругом, оглядев нас по очереди. – Неужели вы забыли, кто мы такие? Мы команда, которая уничтожила Босу Сеннен! Команда, которая взломала Клык! И что же, у нас шестеренки заело из-за небольшой прогулки по туннелю?

– Рано или поздно нам понадобится это топливо, – проговорила я, не только оглашая факт для всех остальных, но и смиряясь с ним.

– Какой сюрприз, – пробормотала Страмбли, качая головой. – Сестры Несс соглашаются друг с другом, когда им это выгодно.

– Так ведь они правы, – сказала Прозор. – А поскольку я работала в команде с человеком, который прятал здесь топливо, с человеком, который никогда не брал чужого, я тоже не могу не принимать случившееся близко к сердцу.

Признаюсь, мне и самой не понравилась мысль, что кто-то мог присвоить запас. Для тех из нас, кто знал Ракамора – а я считала знакомство почетным, хотя оно продлилось недолго, – эта несправедливость стала серьезным личным оскорблением. А еще она нам мешала. «Мстительница» едва ли нуждалась в топливе, при условии что паруса и ионные излучатели оставались в сносном состоянии. Такой большой и хрупкий корабль, как наш, редко подходил достаточно близко к гравитационному колодцу, чтобы причинить вред себе.

Но чтобы посещать шарльеры, а также торговать с заселенными мирами, экипажу требовался катер – кораблик с ракетными двигателями, которые поглощали топливо в огромном количестве.

Мы поспорили о том, стоит ли разделять группу, но в конце концов решили держаться вместе и двинулись прочь от колеблющегося сияния ростка в темноту. Опять остались только наши лампы, наши тени впереди и длинные ряды ниш и сломанных солдат, уходящие все дальше. Но на полу отчетливо виднелись процарапанные металлическими бочками линии и следы краски там, где тащили наше топливо, причем не слишком осторожно.

Мы позволили локализатору вести нас дальше. Коридор спускался все ниже, местами становясь круче. Я представила себе наш путь в виде кривой с пустым залом посередине; теперь мы находились примерно в два раза глубже под землей, чем вначале. Огни локализатора сместились в сторону – почти туда же, откуда мы пришли, только горизонтально.

Грохот раздался снова, незадолго до того, как мы достигли конца коридора. Он ощущался сильнее, как будто мы оказались ближе к поглотителю. Так оно и произошло, но пройденное расстояние было ничтожным по сравнению с размером шарльера. Теперь этот грохот напоминал мне храп какого-то свернувшегося в клубок монстра, спящего в своей пещере, пока мы пытались тайком обогнуть его.

– У Рэка были забавные идеи насчет того, где лучше всего оставить свое с трудом заработанное имущество, – пробормотала я.

Я все еще обдумывала решения, которые привели капитана Ракамора к его бесславному концу, когда мы вышли в туннель, слишком большой, чтобы его можно было назвать коридором. Страмбли откопала еще один драгоценный световой росток и, пробормотав что-то невнятное, раздавила его. В колеблющемся свете мы разглядели все, что нас окружало. Размеры первого зала были достаточно внушительны после того длинного коридора, но это оказалось нечто особенное, и какое-то время никто из нас не мог найти слов, достойных того, чтобы их произнести.

Туннель был идеально круглым, как водосточная труба. Мы вышли из дверного проема, расположенного в изгибе стены, почти на том уровне, где она переходила в пол. Потолок был примерно в восьмидесяти пядях над нами, и если бы мы построили башню, забравшись друг другу на плечи, то не достигли бы и половины высоты.

Что поражало даже больше, чем высота туннеля, так это то, как он тянулся в обоих направлениях, постепенно изгибаясь и сужаясь, пока его не поглощала тьма. Я предположила, не прибегая к математическим вычислениям (которые без ручки и бумаги были бы довольно сложным делом), что туннель огибает весь шарльер, прежде чем соединиться с самим собой.

В отличие от коридора, в туннеле не было ни альковов, ни украшений. Он мерцал каким-то маслянистым блеском, стены не нарушались дверными проемами, кроме одного позади нас и другого гораздо дальше, как раз в том месте, где тени брали верх. Мы все видели этот дверной проем, довольно далеко от того места, откуда вышли, и локализатор ясно указывал: туда.

– Как долго? – спросила Фура, нарушая затянувшееся молчание.

– Четыре часа тридцать три минуты, – сказала Прозор. – И, судя по тому, что я знаю о нас и наших скафандрах, понадобится двадцать минут, чтобы добраться до двери, не говоря уже о том, что находится за ней.

– Есть шанс уложиться, – решила Фура.

Прозор положила руку ей на плечо:

– Может быть, и так, детка, но я все-таки предлагаю постоять здесь, хотя бы недолго.

– Но почему? – спросила Фура.

– Потому что… у меня предчувствие, и оно мне не очень-то нравится. Я всегда слышала этот грохот, когда мы приходили сюда раньше, но он раздавался снизу и звучал слабо, и Ракамору не требовалось идти глубже. Но теперь я взяла на себя труд кое-что посчитать, что давно следовало бы сделать, поскольку расчет времени – вторая натура у чтеца шарльеров.

– Продолжай, – сказала Фура.

– Грохот возникает слишком регулярно, чтобы он был связан с поглотителем, если только здешний не творит чего-то такого, чего другие никогда не делают. Раз в тридцать восемь минут. И можно заметить, что грохот становился тем сильнее, чем ближе мы подходили к этой трубе. Я думаю, для этого есть причина.

– Что-то приближается, – сказала я, глядя в темные недра туннеля с новым предчувствием. – По трубе, если это труба. Вот что, по-твоему, происходит.

– Возможно, я ошибаюсь. Буду рада, если так. Но думаю, не повредит выждать и посмотреть, что случится… – Прозор снова взглянула на часы, – примерно через семнадцать минут.

– Достаточно времени, чтобы добраться до двери, – сказала Фура.

– А может, и нет, – возразила я, напомнив себе, что, хотя она спасла меня и подверглась серьезным неприятностям, я все равно остаюсь старшей мудрой сестрой.

– Я слыхала о шарльерах с такими штуками, – сообщила Прозор. – Просто никогда не сталкивалась с ними и, если уж на то пошло, не встречала никого, кто бы сталкивался. Крысиные норы, так их называют.

– Повезло, что ты вспомнила об этом сейчас, а не на полпути к двери, – сказала Фура.

– Меня грохот заставил задуматься. Эти крысиные норы чаще всего оказываются сломанными. Штуковины, которые ездят по ним вокруг шарльера, где-то застревают намертво и блокируют туннель. Тогда приходится идти длинным путем, в обход.

– Но здесь все по-другому, – сказала Страмбли.

Мы все еще стояли в туннеле, и световой росток колыхался.

– И все-таки за семнадцать минут можно успеть, – повторила Фура.

– На Мазариле, – заговорила я, – когда поезда прибывали на станцию Инсер, они создавали большой ветер впереди себя. Двигался мусор, трепетали газеты и подолы платьев, дамы хватались за шляпки, и только потом можно было ощутить сильный поток теплой дыхали, с которым приближался поезд. И это не учитывая звук. Но здесь ничего подобного не будет. Никаких предупреждений, потому что в этом туннеле дыхали нет. Ни ветерка, ни мусора. Ни звука, если не считать грохот. Эта штука просто выскочит из-за поворота, и мы увидим ее слишком поздно.