Страница 8 из 23
Харбинский блокнот, 7 декабря 2017 года
Хуан Хун – он же Юра
Моё первое утро в Харбине. Началась «командировка», как я её обозвал. Поездка в производственных целях, без неё не сочинишь задуманной книги. Рабочее задание самому себе. Поэтому не туризм, а – командировка.
До гостиницы ночью добрался только часам к трём. Зря не согласился на предложение переводчика и гида Юры Хуан Хуна, чтобы он или его коллега меня встретили в аэропорту Харбина. Увы, там с такси нет такого порядка, как в Париже или Праге.
На ночной и плохо освещённой площади перед аэропортом в Харбине – несколько машин, а желающих уехать – десятки. Гвалт. Водитель набил машину нами – четырьмя пассажирами, еле закрыл багажник, переполненный чемоданами, а то, что не вошло, водрузил нам на колени. Сначала он развёз по многоэтажным окраинам всех китайцев, а уж потом и меня доставил по месту назначения – в центр Харбина, к отелю «Holiday I
Экскурсоводов мне предложил человек из Пекина. В Харбин туристы из Екатеринбурга мало летают, и работница турагентства Яна дала мне телефон пекинского гида-консультанта по имени Семён. А тот – очень отзывчивый, хорошая русская речь. Сначала я позвонил, а потом мы обменивались смс-ками на русском. С его слов, в Харбине меня сопроводит Юра, вот телефон, а в Хайларе – Оля, тоже телефон. На моё последнее сообщение: «Семён, спасибо Вам огромное!», он ответил: «Не за что».
Смешно и приятно!
Я составил перед отлётом длиннющий список всяких райончиков Харбина, всяких улочек и домов на них, где жили папа с мамой и все-все-все из нашей семьи. Предполагаю, что никаких Ломоносовских или там Поперечных улиц в огромном пятимиллионном Харбине не осталось, одни небоскрёбы, но может – что-нибудь из 70-летней старины всё-таки найдётся.
Если поеду из Харбина в Мукден, то один, без гида. Найду площадь в центре, на которой мой отец, которому тогда было двадцать четыре, позирует перед фотографом, опираясь на цепь, ограждающую высоченную стелу. Эта стела похожа на Луксорский обелиск в Париже. И я сделаю селфи у обелиска, так же, как папа, обопрусь на цепь.
Но если гид Юра мне скажет, что этой стелы в Мукдене уже точно нет, то я туда не поеду, гостиницу успею отменить без штрафа. И тогда сразу в Хайлар (Хулун-буир по-новому), а оттуда – в Барим (Булинь). Побуду там дольше. Хайлар не стал размерами с Москву, он трёхсоттысячный, его обойду пешком.
И тем более комфортно будет побродить по дачному, курортному и охотничьему посёлку Барим – десять или сколько-то там тысяч населения. В Бариме появилась на свет моя сестра Ира. Но её записали как родившуюся в Хайларе, чтобы солиднее. В Бариме папа с мамой и дочками жили в своём доме.
Когда я звонил переводчику Юре из России, то спрашивал, а как же мы узнаем друг друга в холле харбинского отеля, куда, с его слов, он подойдёт к десяти утра. Он сказал: «Я тебя узнаю, не волнуйся». У них принято сходу-слёту обращаться на «ты», хоть собеседник и вдвое тебя старше.
Ну ладно, раз он говорит «узнаю», значит, так оно и будет.
Завтрак в отеле был понятным – китайско-европейским, много фруктов. Почти все столики в большущем ресторане заняты, место себе нашёл далеко от раздачи и кофейного агрегата. Среди сотни едоков в ресторане европеоидами оказались кроме меня ещё два человека в деловых костюмах, белолицые, но не русские. Остальные – внутренние китайские туристы, отпускники, весёлые и довольные, может, кто-то в командировке. Жгуче черноволосые.
Так что когда я без минуты десять спустился на лифте в холл гостиницы, то с одного из диванчиков мгновенно поднялся мой провожатый на ближайшие дни. Юра прав, меня невозможно было не узнать, – в холле отеля один я оказался не китайцем.
– Я поведу тебя в музей, – сказал мне Юра торжественно, почти по Сергею Михалкову, глянул на часы. – Он уже открыт.
В музей так в музей, два квартала от гостиницы, рядышком. В десять с минутами мы уже поднимались на крыльцо красивого двухэтажного старинного здания. Глянул на вывеску, там, кроме иероглифов, увидел ещё и дублирующую надпись, но не на латинице и не на кириллице, а на чём именно, я так и не понял.
Народу – никого, мы оказались первыми и единственными. Не касса, а столик рецепции, за ним – строгая китаянка-распорядительница бальзаковского возраста. Когда я покупал билет, то Юра что-то произнёс, и дама сразу заулыбалась мне, засияла, приложила ладонь к груди и даже чуть поклонилась.
Юра уточнил у меня:
– Я ведь правильно сказал, что твои родители – харбинские евреи?
Ей, распорядительнице, он мой растерянный ответ переводить не стал. И служащая музея продолжала мне улыбаться, но уже чуточку с сомнением. Психолог, почувствовала: что-то не так.
Да, это мы пришли в Харбинский еврейский исторический музей. А мои родные – они не евреи, они эмигранты русского происхождения. Но работодателями у них нередко оказывались именно предприниматели-евреи. Например, мой дедушка Павел Никитич Усачёв, как только приехал с семьёй в Харбин, так сразу устроился в шапочную мастерскую к Палею. Папины родные всегда считали, что лучше всего семья жила тогда, когда дедушка работал у Берха Палея.
Вообще, еврейская община в Харбине в начале прошлого века, ещё задолго до большевистской революции, доходила по численности до 20 тысяч человек. Это следствие массового переселения евреев в Китай – бежали из Польши, России, Балтии, где евреев тогда притесняли и преследовали, придумывали всякие «черты оседлости».
КВЖД и Харбин колоссально выиграли от этого переселения. Градостроительство, архитектура, медицина, образование, банки, адвокатура, ювелиры, театры, музыкальные школы, прачечные и кондитерские, кафе и рестораны, гостиницы, пресса, реклама, торговля, ремёсла, культура взаимоотношений между людьми. Всё это в Харбине логично и умно развивалось во многом благодаря еврейской диаспоре. Без евреев Харбин вырос бы другим. Похожим, но другим. Таким же хорошим.
Разглядываю выставленную конторскую мебель из тех, из тридцатых. Так и хочется усесться за стол с пишущей машинкой, чтобы перенестись в обстановку приёмной того же БРЭМа, куда вызывали моего отца и всех родных. Похоже, что и фортепьяно могло дополнять-украшать рабочий кабинет, в музее это смотрится гармонично. Останавливаюсь у стендов, читаю и конспектирую подписи к фотографиям. Ищу улицу Конную.
Конная улица – она в районе Пристани не продольная, не сбегающая к реке. Она поперечная, а все поперечные короче.
Среди «домашних заданий», которые я задал сам себе, – найти дом, в котором сто лет назад была скорняжная мастерская Берха Ицковича Палея. На одной из фотографий, ура, вижу в подписи похожий адрес – Ko
Быстренько сравниваю со своими записями. Да, магазин мехов и готового платья у Палея был на Китайской, 112. А его скорняжная мастерская – на коротенькой улице Конной. Ага, получается, что дедушка шил шапки рядом с домом, который на музейной фотографии, то есть рядом с Начальной религиозной школой для мальчиков – Талмуд-Тора имени Скидельского.
Про Л. Ш. Скидельского в музее встречаю много упоминаний. Лейба Шлёмович – купец первой гильдии, строительный подрядчик, владелец заводов, газет, пароходов, домов, концессий на Дальнем Востоке и в Маньчжурии. Умер в Одессе в 1916 году. Оставил наследникам огромное состояние.
На одном из стендов в еврейском музее – фотография рекламного плаката:
Вот так, филиал в Лондоне, не шутка!
И на том же стенде ещё одна реклама:
Сахар продают «вагонами» – чего мелочиться!
Я ещё перед поездкой в Харбин, походив по сайту myharbin.name, записал в свой блокнот: «Конная – это в самом центре Пристани, престижней района не придумаешь – между Китайской и Артиллерийской. На Артиллерийской улице (угол тоже с Конной) – синагога, а на самой Конной улице – Духовное Еврейское училище». Всё совпало.