Страница 22 из 23
Вот и проводник вагонов Реутт в 1924-м получил от консула в Маньчжурии паспорт гражданина СССР. Чтобы сохранить работу. Да, в паспорте он уже не Ян, а Иван (но мы его продолжим называть польским именем), хоть и записан был поначалу как поляк. Подданной СССР стала и Анна, которая пишет: «Паспорт СССР имела из-за службы мужа на дороге и, кроме того, хотела поехать в СССР повидаться с родными».
Так же дружно записались в советское гражданство все из их большой семьи: Адам Адамович Реутт с женой Франциской Юлиановной и супруги Яцевичи – Иван Викентьевич с Аделией Юлиановной. В паспорта отцов впишут детей – тоже как советских подданных. Вроде бы всё в порядке. Ан нет! Потом уже, во второй половине тридцатых, и родители, и дети – все они завалят консульства СССР с требованием не считать их советскими гражданами, ведь японцы как новые хозяева КВЖД и всей Маньчжурии не приветствовали, мягко говоря, ничего советского.
Но это всё не так страшно.
Поистине драматические испытания ждали Реутт и Яцевичей летом и осенью 1929 года, когда станции Маньчжурия и Хайлар стали центром военного конфликта между совладельцами КВЖД. Вооружённое противостояние охватило всю магистраль.
А тут что за беда такая? Да просто китайские власти вдруг решили, что КВЖД принадлежит только им – целиком и стопроцентно, что «понаехавшие» советские тут лишние. И они сместили нашего генерального управляющего дорогой, взамен которого поставили своего китайца, а заодно подвели китайские войска к границе с Советским Союзом – к приграничной станции Маньчжурия, откуда ждали наступления Красной Армии.
Анна Иосифовна, у которой анкеты более точны и подробны, чем у строгого главы семейства, пишет: «В 1929 году муж в конфликт не уволился. Как наказание за то, что он не уволился во время военного конфликта с китайцами, муж в 1931 году был переведён простым рабочим на станцию Харбин Центральная».
О чём речь? Почему Ян Реутт выбирал между «уволиться» и «не уволиться»? И что за наказание?
А всё дело в том, что на захват дороги китайцами очень многие работники КВЖД ответили самоувольнением из принципа: «Китайцы отобрали у нас дорогу, и на них мы работать не собираемся». Дорога встала. Забастовали тысячи полторы возмущённых русских железнодорожников. Многих протестующих китайцы выгоняли из служебных квартир, а кого-то арестовывали и отправляли в концлагерь Сумбей, где держали в деревянных чумных бараках без пола, так что спали заключённые в грязи на голой земле. Людей пытали, калечили, они сходили с ума от неимоверных зверств. Многих казнили изуверским способом – отрубали головы. Всё серьёзно!
И тут – три непохожие истории. По очереди.
История первая. Ян Реутт на самоувольнение не пошел. Куда увольняться? Одно дело, когда протестуют холостые, а ведь у Яна четверо детей, младшему Мечиславу – всего пять лет. Из анкеты Яна Юлиановича: «Имея большую семью, я должен был служить на дороге, а не увольняться». Нельзя испытывать судьбу. Когда ближе к зиме 1929-го Советский Союз вернул свои пятидесятипроцентные права на владение дорогой, то провёл чистку советского персонала КВЖД. Тех, кто летом добровольно уволился, всячески поощрили, вернули им жильё.
И наоборот – подозрительными посчитали тех, кто оставался работать и при китайцах. Вот и Яна Реутт в 1931-м выпроводили со станции Маньчжурия и понизили из проводников в рядового рабочего. Что не стало трагедией, ведь: а) «прогнали» не в Тмутаракань, а совсем наоборот – на станцию Харбин Центральную; б) назначенные ему 80 фэн подённой оплаты на дороге не валяются, для начала тридцатых не так уж плохо.
История вторая, она про Адама Адамовича Реутт, поступившего по-своему. Он, в отличие от зятя, в 1929-м не пожелал служить китайцам и со своей должности осмотрщика вагонов на станции Куаньченцзы демонстративно уволился. Самоуволился, как это тогда называлось. Китайцы немедля включили Адама в список забастовщиков, подлежащих «изоляции», но не успели арестовать, вроде бы так. Обошлось. Но на всякий случай он жену Франциску и младшую, двухлетнюю, дочку Марию отправил за три перегона на станцию Яомынь, где училась в советской гимназии и жила в интернате их тринадцатилетняя дочка Янина. Рисковал? Несомненно. Но, быть может, рисковал как раз ради учёбы Янины в советской гимназии, откуда её могли прогнать.
Тем более, что именно в этой гимназии осенью вынужденно и неожиданно оказалась и двоюродная сестра Янины – Регина, дочка Аделаиды Юлиановны и Ивана Викентьевича Яцевичей.
Это третья история – история Яцевичей. Вот как об этом рассказывает Регина, коротко и ёмко:
«В 1927 году мама Аделаида и папа Иван Викентьевич отправили меня учиться в Цицикар, в железнодорожную гимназию. Во время советско-китайского конфликта на КВЖД в 1929 году мне нельзя было учиться в Цицикаре, и я вернулась к родителям на станцию Чжалайнор. 17 ноября советские войска заняли Чжалайнор, и отца и мать, как советских подданных, вывезли со всеми ж/д служащими в Читу. А я успела уехать на станцию Куаньченцзы к тётке и поступила в советскую гимназию на станции Яомынь, которую и окончила. В 1932 году отец и мать вернулись в Маньчжурию нелегально. Они шли в феврале из Приморья сопками через Уссури до китайской деревни, оттуда приехали ко мне в Харбин, где я уже училась в Харбинской зубоврачебной школе Фон-Арнольд. Отец выхлопотал себе пенсию в 1933 году и нигде не служил».
Конец цитаты.
Вот так жестоко советско-китайский конфликт 1929 года ударил по семьям железнодорожников. И вообще по судьбе жителей охваченного войной города Хайлара, о чём в следующей главе под названием «Учитель английского».
К наступлению зимы Красная армия разгромила китайцев.
22 декабря 1929 года с подписанием Хабаровского протокола Китайско-Восточная железная дорога снова стала совместной собственностью СССР и Китая.
Всё успокоится. Прасковья Усачёва вернётся на службу в железнодорожную полицию (уборщицей), дочка Клава перейдёт с 1 января тридцатого года во второй класс высшей народной школы, а сына Мишу приютят в советском приюте. Тишь и благодать. До поры до времени.
Судьба эмигрантов
Учитель английского
Когда мы с гидом Юрой Хуан Хуном топали по Большому проспекту от универмага Чурина в сторону управления КВЖД, то я поглядывал и на противоположную сторону широченной улицы. Где-то напротив Чурина должен стоять «громадный двухэтажный дом», про который написала в газете «На сопках Маньчжурии» Вера Ивановна Куклина. «Громадный» и в то же время «двухэтажный»? Но ведь этот дом Верочка впервые увидела шестилетней, то есть тогда, «когда деревья были большими».
В том «громадном» доме под № 56 на Большом проспекте квартировала в начале тридцатых её семья – папа с мамой, Верочка и её сестрёнка Надюша. На первом этаже ещё были зубоврачебная клиника и кабинет «Красота» доктора Гайснера.
На переименованном Большом проспекте дома, в основном, не снесены. Нумерация сменилась. Есть красивые двухэтажные особняки, не то чтобы громадные. Улицу не переходили, найти дом – для меня это не так важно.
Вера Куклина – она невольно изменила судьбу моих родных. Мои тётушки Нина Анатольевна и Ольга Анатольевна. Они дочки той самой Татианы Толстиковой, см. главу «Счетовод» прислали мне из Харькова эту газету «На сопках Маньчжурии», № 160 за февраль 2010-го. (В выходных данных издания – Петренко Анатолий Георгиевич, г. Новосибирск, Россия).
Я запросил дело Веры Куклиной из архива БРЭМ. Прочёл и о семье Куклиных, а не только о Вере. Её отец, Иван Александрович, – учитель английского в Хайларской Русской Гимназии. Родился в 1890-м в селе Кыр Забайкальской области – это село прямо на границе с Монголией, оно возникло триста лет назад как пограничный казачий караул. Окончил школу прапорщиков во Владикавказе. Из его анкеты: «Воевал против турок во время Великой мировой Войны и против большевиков в гражданскую войну». Младший офицер и командир кавалерийской сотни в Даурском конном полку Белой армии. Этот полк входил в знаменитую дивизию, которой командовал российский военачальник генерал Роман Фёдорович фон Унгерн-Штернберг.