Страница 7 из 16
Поддержку работе фракции оказывали лидеры большевиков, в том числе и В. И. Ленин, юрист по образованию, а также И. В. Сталин, недоучившийся семинарист, террорист-экспроприатор, набиравшийся в те годы опыта политических манёвров, или интриг, кому какой термин больше нравится. (Сами революционеры предпочитали учёные слова, они говорили не «ограбление», «грабители», а «экспроприация», «экспроприаторы», не «интриган», а «пропагандист», не «передёргивать», а «маневрировать», и т. п.)
По многим вопросам фракция выступала консолидировано с фракциями меньшевиков, имевшей в Думе 7 мест, и «трудовиков», имевшей 10 мест.
22 апреля 1914 года депутаты всех трёх этих фракций даже были исключены на 15 заседаний за обструкцию, устроенную с целью помешать обсуждению бюджета. Это послужило предлогом для спровоцированных социалистами забастовок протеста в Санкт-Петербурге, в которых приняли участие около 80 тысяч рабочих, и Москве, где забастовало свыше 25 тысяч рабочих.
В Думу «левые» депутаты вернулись после вынужденного «отпуска» только 7 мая, а на следующий день председатель фракции большевиков Р. В. Малиновский без объяснения причин сложил с себя депутатские полномочия и в тот же день уехал за границу. Во фракции осталось пять человек.
Судя по тому, рассказывается в книге, большевики из рабочих не смогли, или, скорее даже, не захотели понять отличие Государственной думы от профессионального союза, и использовали потенциал её трибуны не для принятия законов, которые могли бы улучшить жизнь рабочих, и страны в целом, а для фрондирования, взбивания пены и раскачивание государственной лодки. Депутаты других фракций постоянно смеялись над их безграмотностью, возмущались тем, что они говорили не по делу и долго, мешали конструктивной работе Думы.
В конце концов, чтобы ограничить по времени их выступления, думцами были приняли меры:
«…Черносотенцы ограничили для нас самую возможность пользоваться думской трибуной… Они выработали новый наказ, по которому время для выступления по запросам ограничивалось всего десятью минутами… Авторы наказа заявляли, что он направлен против тех запросов, которые, мол, вносятся без всякой надежды на то, что их примет Дума. Именно такой характер и имели все наши запросы, которые вносились большевистской фракцией исключительно в целях революционной агитации с думской трибуны. Новый наказ пытался как можно больше урезать нас в этой возможности».
О как: депутатам Думы – членам других фракций («черносотенцам») надоело слушать длинные речи членов большевистской фракции, которые, по признанию самого Бадаева, вносили запросы «исключительно в целях революционной агитации». И они предложили установить максимум для пустой болтовни – десять минут. Не казнить, не посадить, не сослать, не вырвать языки, не выпороть и даже не дать коленом под зад, а просто установить предел в 10 минут для болтовни не по делу. О ужас, ну просто кошмар! По мнению большевиков, им тем самым «ограничили возможность пользоваться думской трибуной».
Наверняка стоявшие за рабочими-депутатами вожди большевиков, по крайней мере, те из них, которые имели хоть какое-то образование, понимали, что фракция в Думе не работает, в том смысле, в каком она обязана была работать, ради чего рабочие отдавали свои голоса за депутатов, надеясь, что те будут защищать их права. Вместо этого фракция разжигала страсти, использовала любую зацепку для провоцирования митингов и стачек, что вызывало недовольство других фракций Думы, мешало работе депутатов и Государственной думы в целом.
Единственной социальной инициативой, которую большевики проявили в Думе за два года, с 1912-го по 1914-й, было предложение ввести в Российской империи восьмичасовой рабочий день. Не знаю, возможно ли это было сделать; также не знаю, требовалось ли для этого решение на законодательном уровне, или это можно было решить с помощью профсоюзов. В любом случае, в Думе это предложение не прошло, что стало ещё одним поводом для большевиков обвинить Думу в том, что она является «антинародной», «черносотенной» и т. п.
А провоцируемые и организуемые членами большевистской фракции митинги и прочие акции на промышленных предприятиях страны, разумеется, приводили к ответным мерам со стороны властей, которые становились поводом для последующих митингов и стачек. Большевики понимали, что раскачивают лодку всё больше и больше, – но именно это и было их целью.
Справедливости ради надо сказать, что столь же контрпродуктивной была в Думе деятельность и других «социалистических» и «рабочих» фракций.
28 июля 1914 года Австро-Венгрия объявила войну Сербии. Этот день считается началом Первой мировой войны.
29 июля в России была объявлена мобилизация пограничных с Австро-Венгрией пограничных округов.
1 августа, после отказа российского правительства прекратить мобилизацию, Германия объявила войну России, а 3 августа – Франции.
4 августа Англия объявила войну Германии.
Опыт проигранной Россией менее десяти лет назад русско-японской войны свидетельствовал, что поражение усиливает в обществе протестные настроения и создаёт предпосылки для революции. Поэтому радикальная часть российских социалистов взяла курс на проигрыш войны.
«Ко мне на квартиру, – рассказывает Бадаев, – во время обычного приёма рабочих ввалились гурьбой журналисты всех петербургских газет, которых интересовало, какую позицию займут в вопросе о войне «рабочие депутаты».
Учитывая, что большевиков в Думе было менее полутора процентов (1,4%), представляется странным, чтобы их мнение так уж заинтересовало журналистов «всех петербургских газет», что они «ввалились гурьбой» в квартиру Бадаева. Видимо, это – пропагандистское мифотворчество. Ну да ладно, суть не в том.
«– Рабочий класс, заявил я, – будет бороться всеми силами против войны. Война не в интересах рабочих. Наоборот, всем своим остриём она направлена против рабочего класса всего мира. На международном социалистическом конгрессе в Базеле было принято решение от имени пролетариата всего мира в случае объявления войны повести против неё решительную борьбу. «Война войне» – вот наш лозунг. За этот лозунг мы, действительные представители рабочего класса, будем бороться».
После этого фракция большевиков приняла решение выступить на заседании Думы, на котором должно было состояться голосование по военному бюджету страны, со своей декларацией, осуждающей войну и категорически отвергающей какую-либо поддержку её со стороны рабочего класса. Они хотели сделать это консолидировано с фракциями меньшевиков и «трудовиков», однако и те, и другие отъехали, и большевикам пришлось устраивать демарш в одиночку.
Правда, в отсутствии большевистских трибунов, – кто-то был в ссылке, кто-то в эмиграции, – декларация получилась так себе. Она содержала обычную болтовню и невнятные угрозы в адрес неназванного «источника насилия и угнетения». Сам Бадаев (или некто, писавший за него) охарактеризовал её как имеющую «расплывчатый характер». Тем не менее фракция ею гордилась:
«Несмотря, однако, на расплывчатый характер декларации, не ставившей коренного вопроса о превращении войны империалистической в войну гражданскую (о как: не ставившей! Пока. Запомните, уважаемый читатель, этот момент, позже мы к этой теме ещё вернёмся. – Авт.), все же на общем ура-патриотическом фоне она прозвучала как резкий протест против военного безумия…»
Когда Государственная дума от «торжественно-декларативной части» перешла к вотированию (голосованию) военного бюджета, фракция в знак протеста покинула заседание.
«Наша декларация и наш отказ от участия в голосовании бюджета вызвали бурю протеста и негодования среди думского большинства. Как бешеные, набросились на нас в кулуарах депутаты всех фракций, не исключая левых кадетов и прогрессистов.
– Что вы делаете? Вы, представители рабочих, ведёте за собой массы, тянете Россию в бездну, в пропасть. Вы погубите народ… (А ведь так и произошло. – Авт.).
Наше выступление против войны в Думе, ставшее широко известным рабочим массам, явилось основным стержнем для всей противовоенной работы партии. Постепенно мы стали снова развертывать подпольную работу, направленную теперь главным образом на организацию масс для борьбы против войны».