Страница 2 из 5
Он прожил пустую бездарную жизнь. Работа – диван (гараж) – бутылка. Ни тебе любви, ни радости, ни заботы о ближнем. Всё, чем занимался, шло вразрез с самим собой настоящим.
Жена, баба Маша, скончалась 10 годами раньше. Несчастная и уставшая от житейских забот, недопонятая, недолюбившая, не сказавшая что-то очень важное, ушла, не попросив о помощи. Уснула и не проснулась боле.
Баба Аля так и не увидела Игната в гробу, хотя и была на поминках, устроенных сыном умершего.
Этой ночью в полнолуние Игнат Фомич по своему обыкновению, как и 40 лет назад, решил зайти к соседке, но нормального разговора не получилось. Он хоть и оставался пока на Земле, и даже при желании в глазах других, если переключить внимание, мог выглядеть как молодой мужчина, а не старик, но одной ногой, хотя, нет, обеими ногами стоял на пороге очередного перехода.
А бабе Але ещё предстояли мучительные пять лет увядания. Жизни, полной разочарований и страхов, а также замаливания грехов, раскаяния, хронических болезней и душевных мук.
Глава 3
Люди приспосабливаются, а может быть, и нет
– Опять в школу! – мычал Макс, звучало эхом в голове, назойливой мухой, тиканьем часов. – Опять, опять, опять-пять-пять-ять.
– Не опять, а снова! – отрубила Лилия Петровна.
С мамой не поспоришь, тем более в этом вопросе.
Максик нехотя почистил зубы и поплёлся на кухню. Прожевал булку с маслом, запил чаем, потерялся в историях о полулюдях-полуроботах.
Мама в очередной раз поторопила его. Пришлось распрощаться со злосчастными киборгами и направиться прямиком в свой любимый ад – среднюю школу номер 48.
Голубоглазый белобровый блондин Славик, добродушный и бестолковый толстяк, с пяти лет закадычно дружил с Максом. Они были похожи и совершенно разные. Как тонкий и толстый, как быстрый и тормозной, как Тимон и Пумба из старого мультфильма, который смотрели когда-то их родители.
Вячеслав стоял, облокотившись на стену дома, под козырьком крыльца, упираясь в неё ногой и нырнув головой в телефон. Забыв обо всём, Славик в эту секунду был счастлив.
– Пошли, мы уже опаздываем!
– Да подожди ты! Щас!
– Потом доиграешь! Первым английский!
– Угу!
– Ты учил?
– Мы с Лёхой рубились вчера весь вечер, а ты?
– Я был на тренировке, потом забыл.
– Весело!
– Да не то слово!
Дождик накрапывал, прохладное утро не предвещало ничего хорошего. Пятница 13-е – угнетающее сочетание.
Два друга побрели в направлении к пёстрому зданию школы без оглядки, не смотря по сторонам, упулившись в свои экраны и общаясь через 4g, не заметив даже, как к ним навстречу поднимался дед Гнатя, похожий на зелёного змия, пожирающего самого себя.
Школьников и прочих прохожих было много, но никто ни на кого не обращал внимание, только первоклашки с родителями за ручку жадно любопытствовали.
Тела-поля́ детей и родителей такие разноцветные и чаще энергетически светлые, а умы ещё не сильно зашоренные проблемами, обидами и разочарованиями. Хотя встречались и с отяжелениями. Все проходили мимо, насквозь старика.
Через полчаса улица опустела, только змий Гнатя терзался и не хотел принять решение, какой путь выбрать дальше. Ни одно из зовущих тоннелей-окон не подходило под его запросы. Игнат чувствовал их зловещее шипение.
Он с большим сопротивлением осознавал, что не сделал главного, ради чего родился, и упустил что-то существенно важное. От этого становилось жутко, в зелёном и без того страшном теле то и дело образовывались воронки обид на жизнь, мир, жену Машку, давно почившую, и главная большая дыра – обида на самого себя. Воронки иссушали оставшиеся тела, не давая шансов. Последние дни на Земле стали тяжелейшим испытанием. Как будто Вселенная кричала:
– Поздно, Гнатя! Исправить ничего нельзя. Время истекло – жизненный урок не пройден. Придётся повторить. А пока извини, тебе дорога заказана!
Открывшиеся для него две недели назад коридоры вариантов гудели, и это жужжание приводило Гнатю в состояние глубокого ужаса от всего происходящего. Но он ещё цеплялся за свои отмирающие тела и старался не попасть ни в одно из окон. Игнат всё искал оправдание своим поступкам.
– Как такое случилось? Как?
Вот он, пятилетний мальчонка, босиком бежит к речке… Вот мамка обнимает его, а батька зовёт складывать солому… Вот Зойка – первая любовь… Армия… Прощай, родной колхоз… Я в строители пойду – пусть меня научат… А потом – нелюбимая жена… Сын – балбес… Своя просторная квартира (уметь надо!)… Собутыльники… А дальше – пропасть.
Жизнь пролетела как во сне.
– За что? По какому праву?
– Поздно, – кричала Вселенная, – ничего нельзя исправить! Ты умер! Тебя уже две недели нет!
– Поздно, – шипело из открывшихся тоннелей-окон.
– Я не виноват! – оправдывался и утешал сам себя Гнатя.
Внезапно поднялся ветер, и начался ливень. В лужах запузырилась вода. Казалось, как будто упавшие в них жёлтые листья варились в кипятке.
Глава 4
Не врезайся в неё!
В кабинете горел яркий свет, было тепло, и только удары ливня по подоконникам напоминали, что за окном беспробудная осень пытается не сдавать бразды правления, но напрасно. На календаре декабрь. Застарелая заноза-зима давно нарывает и вот-вот прорвётся.
Прозвенел звонок. Зашумело.
Макс со Славиком вышли из класса и направились в раздевалку.
– Ты успел?
– Нет.
– Ладно, не парься!
– Поиграем вечером?
– Не могу! Скоро соревнование.
Спускаясь по лестнице, он проводил взглядом идущую в столовую Лину, голубоглазую блондинку из 6-го «А», от которой сносило башню всей параллели шестиклашек.
Манерная недотрога любому врезалась в память. Она нравилась почти 100 % мальчикам. Ей завидовали и мечтали дружить почти все девочки. И вот эти почти и все особенно смущали Макса. Он, как все, поддавался соблазну, но почти осознал, что Лина ему особо не интересна. Произвести на неё впечатление – это как доказать себе и окружающим, что ты крут.
Лина с удовольствием общалась с Максимом. Славик и другие пацаны завидовали молча. Это был просто бальзам на душу, который тешил самолюбие. Только и всего.
Поэтому, проводив Лину взглядом, он повернул налево и рванул в раздевалку, сразу же забыв о ней, как о пустом стакане на столе.
Алексей Тихомирович кому-то грозно свистел в зале. Макс переоделся, находясь в сладком предчувствии скорой игры в волейбол.
– Так-с, кажется, я сейчас оторвусь! – решил он. – Лишь бы Тихомирыч не передумал и не отправил заниматься подтягиванием или прыгать через козла – то ещё удовольствие.
Учитель физкультуры Алексей Тихомирович Саблежуев – высокий здоровяк спортивного телосложения с дурацкой фамилией и странным отчеством, был не таким уж и тихим-мирным, но дети любили его за весёлый нрав и добродушие.
Звонок прозвенел.
– Класс, стройсь! Равняйсь! Смирно! По порядку рассчитайсь!
– Первый! – прокричал грозно акселерат Митяй.
– Второй! – скрипнул долговязый Купченко.
–Третий! – выдавил нехотя Вячеслав Куницын.
– Четвёртый! – черканул Серёжа Смирнов.
– Пятый! – уверенно произнёс Максим Маврин.
…
Всё это время Тихомирыч не поднимал глаз от журнала, заполняя нужные столбцы…
– Тридцать первая! Расчёт окончен, – как бы извиняясь, промямлила курносая Оля Захарчук, сделав шаг вперёд.
…
Дождь кипятился, стучал в окна, как игроки в волейбол, пытаясь перекричать, перешуметь, перетянуть внимание на себя, но класс был слишком занят происходящим у сетки. И всем глубоко параллельно, что там за пределами площадки.
Дети имеют удивительную способность не обращать внимания на декорации. Главное – это происходящие события на сцене жизни.
А если ты сегодня победитель, то мир вращается вокруг тебя. Ты тот самый центр Вселенной, которому фиолетово всё, что остаётся за кадром, на периферии.