Страница 6 из 16
– Это о чем говорит? – Перебил Бульмишев.
– О том, что убийцу не интересовали профессиональные обязанности Голоколенцева и в частности клемный притяжной болт, используемый при укладке рельсов на бетонные шпалы.
– То есть, он не диверсант? – Заключил Бульмишев.
Пяткин хмыкнул и, отвлекаясь от описания, предположил:
– Убийца случайно на него наткнулся. Когда уже уходил.
– На кого?
– На Голоколенцева.
Бульмишев помялся и выдвинул гипотезу: – А если убийцы не было? И все они передрались из-за женщины?
– Передрались? Ты видел когда-нибудь, чтобы так дрались из-за женщины?
Молодой и полный сил практикант-ассистент пожал плечами: а из-за кого же еще?
Возле тела одного из сотрудников Госохраны скопилась лужа блевотины. Загалдян тщательно ее изучал.
– По первым признакам содержимого желудка, наличие свежей крови и человеческих тканей не прослеживается, – сообщил он. – Вывод: этот нулевойрядовой отношения к убийству не имеет. Скорее всего, он, увидев нечто, не выдержал и опорожнил желудок себе под ноги.
– А если он держал жертву, а кровь пускал другой? – Не согласился практикант.
– Какой?
– Мало ли какой? Другой.
Загалдян поправился:
– Как минимум – не причастен к акту каннибализма.
Набрал немного блевотины в пластиковый пакет. Оглядевшись, еще раз твердо заявил:
– Все трое убиты с особой жесткостью.
– Неужели? – Мрачно отозвался Пяткин.
Присел перед одним из трупов и отогнул ворот униформы. Прочел:
– Капрал Аристоклий Галкин… – Запустил руку в один карман: – Знаю его брата. И отца его знаю. – Запустил руку в другой карман. – Ничего хорошего сказать не могу… – с кряхтением перевалил тело набок, залез в боковой карман брюк… – ни тому, ни другому. – Покосился на растерзанную женщину, лежащую чуть в стороне, и в качестве потенциального утешения родным Аристоклия добавил: – Разве что – не изнасилован.
Бульмишев тоже поглядел на труп женщины:
– Факт сексуального насилия пострадавшей пока не установлен.
– Факт не установлен. Но изнасилование было. Глаз даю. Твой.
Практикант, ценя юмор наставника, заулыбался, прищурив глаз, который шеф отдавал кому-то за свою оплошность.
Бульмишев быстро привыкал к тонкостям службы, давая основание предполагать в нем специфический талант. Он, например, не сожалел об убитых и не сочувствовал им, лишь интересовался и вникал.
Загалдян шагнул к телу женщины. Присел рядом.
– Вырваны куски мышц, печень и сердце.
Заглянул в дыры на теле женщины, оценил их размеры и сокрушенно сообщил:
– Как прорехи на рубахе! Сквозь них все видно до самой земли!
Успокоился и не без оснований заявил:
– А чего не видно, то вскрытие покажет.
Старший следователь Пяткин вытянул ногу из лужи крови, куда ступил неосмотрительно. Потряс ею. Подержал, замерев, на отвесе. И бесстрастно, скрывая за равнодушием раздражение, принялся чистить подошву о рельс.
Из темноты донесся скрип мелкой гальки под тяжелыми шагами.
Следственная группа не ждала подкрепления и встретила скрип настороженно.
В область света, расходящегося от подвешенного на стене фонаря, вступила черная фигура с красными знаками различия, в такой же униформе, в которой безвестный офицер накануне увел в этот туннель женщину, в чьих останках теперь никоим образом невозможно было различить прежнего веселья и жизнелюбия, а наоборот: лишь хладные куски тела.
Черный гвардеец, не снимая шлема, не открывая забрала на нем, хрипловато, низко и без особых интонаций произнес:
– Спецподразделение «U-707». Офицер «Мулба 01дробь07». Останки пострадавшей забираю незамедлительно.
Пяткин оробел, но все же спросил с усилием:
– Основание?
– Код доступа «ЭксЭйч».
И бросил к ногам черный пластиковый мешок с желтым шнуром у горловины.
Требовательно протянул руку:
– Материалы освидетельствования трупа женщины.
Загалдян замялся, принялся перебирать листки:
– Они в общем протоколе.
– Изымаются! – Разнеслось из-за черного стекла безапелляционно.
Пяткин приподнял плечи. Гвардеец остановил их дальнейшее движение:
– Код доступа «ЭксЭйч».
Следователь вздохнул «навсесогласно»:
– Понятненько.
Головой показал криминалисту – «отдай».
Незаметно перевел дух.
– А этих? – Кивнул на трупы охранников.
– Они ваши.
– А тот? – Мотнул головой по направлению вглубь туннеля, на обходчика. – Его куда?
Черный гвардеец, не проявляя явственно раздражения, все же озлился, и сипло указал:
– Покатай на карусели.
– Как?
– С музыкой. Спой ему песню на ночь. Но не страшную. Подари своей жене на день рождения. Да хоть сожри, зажарив на костре, обложив тыквой баттернат.
Ни слова более не говоря, склонился над растерзанным трупом.
Рваные ткани плоти; черный мешок; желтая пластиковая завязка; невнятный запах чего-то хладнокровного – свежей рыбы или моллюсков – через минуту ничего этого уже не было.
По сумрачно желтевшему в свете малого паровозного прожектора железнодорожному пути литерный спецназовец «Мулба 01/07» шагал к выходу, все так же скрипя щебнем, унося шуршащий мешок и шипящее дыхание, от которого каждый из троих оставшихся испытал одинаково гадливое чувство омерзения и страх.
…
С утра экраны трансляторов были полны одним – Чугунным Воином. Он лился через край. Выскакивал из мглы и врывался в пространство самых несовместимых с его напористым воем кусочков жизни. Мчался в аптеке на старуху в затертой фуражке, получавшую законную норму коры вяза; несся на рабочих в заводской столовой; надвигался на человека, застывшего с бумагой в руке на унитазе станционного туалета:
– Чугунный Воин на посту! Сомнет! Раздавит! Уничтожит!
От резкости экранного утверждения и восторга, человек съежился и скользнул по фаянсу, вжавшись в унитаз. До дна. Сопровождая свои действия истомой на лице и всасывающим звуком снизу. Возможно, так звучало счастье.
Тем невероятнее был странный разговор, не услышанный ни одним из городских счастливцев. Разговор опасных сумасшедших.
У огромного серого дома, перед ступенями, поднимающимися к зеркальной двери, висела огромная спина, покрытая льном пиджака. Она твердо, с заметным презрением басила кому-то, стоящему за ней:
– Пищат как дети. Сопли льются.
– Хуже. Как нищие на паперти. Им сунули конфетку за щеку, они слезами залились. Их держат всех за низменное место.
– За дотлевающую похоть?
– За желудок.
– И обещают мир. Мир будет их! Они его получат!.. Уроды!
– Да что об этом. Вы готовы?
– В любое время.
– Послезавтра.
– На Портомойне?
– Нет, здесь же. На Сенной. Давайте в полдень. Пусть забавляется пока своей железкой. Раз он блажит, то это значит, он выходит из ума.
…
Кабинет следователя Пяткина был из тех кабинетов, которые не хочется описывать в виду отсутствия индивидуальности и художественной ценности его интерьеров и обстановки. Лишь кадка с пальмой и посмертный портрет Кышытмского Карлика на стене над сейфом отличали его немного от других служебных кабинетов. А на сейфе, невидимая, лежала схема внутренностей Карлика в разрезе и нечеткие отпечатки лба, поскольку с пальцев снять отпечатков не удалось. При жизни Карлик был отвергнут органами за отсутствием интереса. А после смерти слишком высох. Пальцев, считай, и не осталось. В свободное время Пяткин думал о нем, о непонятом загадочном Карлике.
– Еще заявление! – Многозначительно сказал Пяткин Бульмишеву.
– Еще? – Практикант попытался заглянуть следователю через плечо.
Тот прикрыл лист бумаги, но тут же сам стал читать, местами скороговоркой, подобно отцам церкви, сообщающим пастве неизбежные формальности и безоговорочные формулы Святого Писания.
– От Сигизмунда Смелкова (цех «R», творческое племя) в Канцелярию Приората по ведомству Криминальной полиции. Тааак… «…довожу до сведения…» Угу-угу… так, вот, ага! Вот. «Вчера в 15.04 из кухни нашей государственной квартиры общей планировки во время просмотра репортажа «Несокрушимый Чугунный Воин», сопряженного с приготовлением пищи из концентрата «Ураган Вкусов», пропала моя жена Виола Смелкова (категория «L», административная служащая). Шума, криков и иных посторонних звуков не наблюдалось. Мебель и утварь в кухне, равно как и в квартире, на месте. Дудочка пропала бесследно…» – Пяткин оторвался от листа. Он недоумевал: – Дудочка? Какая дудочка? Он разве музыкант?