Страница 17 из 19
Занятие подходило к концу, но воин как будто тянул время, уточняя что-то, а Анирет подыгрывала ему, задавая дополнительные вопросы. Медленно и чрезвычайно обстоятельно Нэбмераи собирал свитки, хотя и прежде отличался, как и все Таэху, бесконечно бережным отношением ко всякому хранилищу знания. Почти ничем он не выдавал себя. Но вот все свитки были уложены по ларцам и сундукам, и остался только один. Нэбмераи задумчиво покрутил его в руках, а потом передал Анирет.
– Непременно изучи эту мудрость, когда найдётся время, госпожа, – сказал он, чуть улыбнувшись. – Доброй ночи.
С поклоном Таэху удалился. Анирет развернула свиток почти сразу, как за Нэбмераи закрылась дверь и стих звук его шагов. На нескольких листах бумажного тростника, разложенных в определённом порядке, содержались изречения военачальника Сенджема, служившего ещё под началом её деда, Императора Меренреса. Но верхний лист завершался цитированием одного из посланий, обращённых к госпоже Итеки, супруге Сенджема, написанного из очередного дальнего похода.
Это была песня, которую царевна знала когда-то, но уже забыла. А ведь слова эти до сих пор иногда вспоминали столичные поэты, потому как Сенджем был знаменит своим даром в искусстве слова не менее, чем воинской доблестью.
Анирет вздохнула, с улыбкой перечитывая нежные строки, написанные другим воином для другой женщины почти век назад, но в эти мгновения предназначавшиеся именно ей.
Дни потекли своим чередом. Мастер держался ровно так, как прежде, словно посещение Внутренних Мастерских им привиделось. Но Анирет и не задавала вопросов – привыкла к тайнам, – и это их обоих устраивало.
Зато теперь она особенно ждала вечеров, когда её сердце пело и отдыхало. Нэбмераи не умел слагать песен, как сам и признался ей той давней ночью после ритуала. Но он находил способы сказать ей, не нарушая их тайны, то, что желал передать. И песня Сенджема в итоге оказалась не единственной, хотя вслух они по-прежнему говорили о политике и военном ремесле.
Как ни скрывала Анирет дар Золотой, расцветающий в ней, а всё же от подруги не укрылись перемены в ней – покой радости, обнимавший её изнутри, помогавший преодолеть и смутное тёмное неведение, и тревогу за близких.
– Давно не видела тебя такой, – с улыбкой сказала Мейа как-то утром, поднося царевне воду для умывания. – Ну, кто он? Жрец? Мастер? Ты же все дни проводишь в мастерской да на каменоломнях.
Царевна подняла взгляд на подругу, сражаясь с собой, чувствуя, что граница, которую провели между ними тайные приказы Владыки, ширится, разрастается в трещину. Мейа, её верная Мейа, смотрела так искренне, с таким участием и не без доли игривого лукавства, ведь они с юности привыкли делиться своими мыслями. Почему же единственной близкой подруге нельзя было знать?.. Кто, как не Мейа, в которой не было ни лжи, ни зависти, будет рядом с ней, когда однажды она станет Императрицей?.. И простит ли подруга, что оставалась в неведении?
Но потом Анирет вспомнила взгляд отца, не приказ его даже – просьбу, горечь и тяжесть, лишь часть которой она могла разглядеть в его глазах и постичь, всю ту надежду, которую он возлагал на неё. Теперь, когда отец по-настоящему видел её, когда их помыслы впервые стали действительно близки, разве смела она нарушить его доверие? Разве смела поставить под удар то, к чему было приложено столько сил её родных?.. Нет, она не верила, что Мейа может предать. Но даже случайно оброненного слова, неверного взгляда или жеста могло оказаться достаточно, чтобы разрушить всё. Нэбмераи понимал это и играл свою роль до конца.
И Анирет преодолела минутную слабость, встретила взгляд подруги и взяла её руки в свои.
– Это не то, о чём ты думаешь, – с улыбкой покачала головой царевна и закончила полуправдой: – Просто наконец, после такого долгого пути и стольких вложенных сил мне удалось то, к чему я стремилась.
Мейа улыбнулась в ответ, и Анирет не была уверена, что её выдержки хватило на то, чтобы подруга поверила ей до конца.
– Ну, расскажешь в свой срок, – сказала Мейа. – Что бы ни было, если это даёт радость твоему сердцу, то и я рада.
В груди кольнуло, но подруга говорила искренне, как и всегда. Анирет крепко обняла её, пообещав себе, что объяснит всё сразу же, когда только будет можно, и надеясь, что к тому мигу трещина не превратится в бездну.
– Ну а как обстоят дела у вас со стражем? – заговорщически шепнула царевна, едва не пожалев о своём вопросе.
Мейа мягко рассмеялась и мечтательно закатила глаза.
– По-прежнему хорош, всё так же неустанен. Но я всё больше убеждаюсь в твоей правоте – жрец он и есть жрец. Его мысли… Знаешь, иногда я чувствую, что он как будто не со мной. Молится он что ли прямо в моих объятиях? Вот ни капли не удивлюсь.
Анирет ощутила смесь тревоги и радости. Как и ей самой, ему всё труднее было скрывать. А безмолвное признание царевны пробило брешь в его щите.
– Вернёмся в столицу – посмотрим. Может статься, мне и правда стоит обратить внимание на кого-то из придворных? Не для меня, похоже, ни жрецы, ни воины, – весело сказала подруга, блеснув глазами, и тихо добавила: – Но на ложе с ним и правда мало кто может сравниться. Жаль будет…
– Ну всё, всё, – отмахнулась Анирет со смехом. – Ты мне и так рассказала за всё это время столько, словно это не ты, а я сладко коротала с ним ночи в Хенму! Если он так хорош, то отчего же вспомнила придворных? Ты всегда находила их скучными, не приняла даже ухаживания сына управителя Кеваба.
– Может статься, чуточку скучно, зато спокойно. Как раз то, что надо… Да ты не бойся, не обижу я твоего стража! – подмигнула Мейа. – И если уж угодно будет Богам, что мы расстанемся скорее, чем предполагали оба, я не сделаю ему больно. Сделаю так, чтоб обо мне остались самые что ни на есть приятные воспоминания. В конце концов, нам обоим ещё предстоит служить тебе много, много лет.
Анирет оставалось только развести руками. Спросить напрямую у Нэбмераи она бы не решилась.
Тем вечером пришли вести из столицы. Унаф, верный писец Великого Управителя, доставил письмо, и не одно. Второе предназначалось Нэбмераи.
Анирет не спрашивала, решив, что он расскажет сам, если того пожелает. Вместо этого она распорядилась, чтобы писца достойно разместили в доме, и пригласила его к ужину. За трапезой она и узнала, что отец отбыл в паломничество, чтобы подготовиться к Ритуалу Разлива, и теперь делами управляет мать. Ренэф вернулся в Апет-Сут буквально вчера, но никаких подробностей о молодом царевиче Унаф не знал и сообщить ей не мог – сказал только, что брат её пребывает в добром здравии, но отряды его значительно поредели. Анирет понимала, что узнает больше лишь когда вернётся – даже слухи ещё не успели разнестись, тем более сюда, а Хатепер, похоже, торопился направить вестника.
– Пора и тебе уже возвращаться, госпожа моя царевна, – проговорил писец. – Спешки нет, но быстроходная ладья всё же идёт отсюда до столицы немногим меньше декады. Мой господин Великий Управитель просил, чтобы ты завершала свои дела и велела снарядить его «Серебряную» в путь.
– Так и сделаю, – кивнула царевна, сдерживая радость и волнение.
Учитывая всё случившееся, она и правда хотела попасть домой. Ну а вернуться к обучению она успеет уже после Разлива.