Страница 3 из 6
Но Никита не готов идти мне навстречу. Он даже не пытается скрыть раздражение.
– Мне кажется странным, что мы не можем понять друг друга в таких элементарных вопросах. Я думал, у нас с тобой гораздо больше общего. Извини, но мне кажется, что несмотря на свои тридцать лет, ты не вполне готова к серьезным отношениям. Твое ребячество ставит меня в тупик. Не обижайся, но мне кажется, что будет правильно на некоторое время отложить подачу заявления в ЗАГС и пожить отдельно. Мне неприятно это говорить, но нам нужно сначала понять, что этот брак разумен.
Меня уже тошнит от слова «разумный». И от Никиты, кажется, тоже.
– Хорошо, что мы еще не сообщили никому о предполагаемой свадьбе, – добавляет он, надевая пальто, – пришлось бы что-то придумывать, оправдываться. Если ты не возражаешь, за своими вещами я заеду завтра. Сейчас, боюсь, я не в состоянии об этом думать.
Я знаю, что он говорит это сгоряча. Завтра он поймет, что раздул из мухи слона, и будет готов помириться. Но мне уже тоже вожжа попала под хвост.
Я открываю ему дверь и, нацепив на лицо улыбку, вежливо сообщаю:
– Если не трудно, позвони перед тем, как приехать. Мы с Дашей идем в театр. Я надеюсь, ты не собираешься взять с собой ключи?
Он демонстративно кладет ключи на тумбочку и, укутав шею шарфом, выходит из квартиры. Я едва сдерживаюсь, чтобы с шумом не захлопнуть дверь.
4
– Ты с ума сошла! – восклицает Даша, и глаза у нее делаются круглыми, как блюдца.
Не понимаю, чему она удивляется. Я всего лишь проявила характер – совсем так, как она и хотела. И пусть мы с Никитой поссорились не из-за Турции, а из-за Парижа, но какая разница?
– Ты что, позволила ему уйти? И сегодня ему не позвонила? Не понимаю я тебя, честное слово. Вы так долго налаживали отношения. И вот теперь, когда дело вполне могло дойти до свадьбы, ты ведешь себя как идиотка.
Если бы она знала, что на этой неделе мы с Ником собирались подавать заявление в ЗАГС, она ругала бы меня еще сильнее.
– Надеюсь, ты понимаешь, что в тридцать лет найти мужчину, которого ты можешь заинтересовать дольше, чем на одну ночь, весьма непросто? Конечно, Никита – не идеал, с этим я не спорю. Но он – серьезный и надежный. Он не из тех, кто бегает за чужими бабами, и каждую копейку он несет в семью.
Я нахожу в себе силы хихикнуть:
– Именно, что копейку!
Даша отвлекается от бокала с белым вином и смотрит на меня с удивлением:
– У тебя что, есть другие кавалеры? Которые зарабатывают больше, чем он, и готовы осыпать тебя бриллиантами?
Нет, таковых у меня нет. Да и откуда им взяться, если все выходные я сижу с Никитой дома и, пока он возится со своими балансами, кормлю его завтраком, обедом и ужином? Поразительно, почему он при всех своих бухгалтерских способностях не хочет найти более высокооплачиваемую работу? Он давно уже вырос из своего крохотного ООО и вполне мог претендовать на должность главбуха в какой-нибудь солидной конторе. Я спрашивала его об этом, и не раз, но вразумительного ответа он мне так и не дал. Наверно, новая работа пугает его ничуть не меньше, чем новое путешествие.
– Не глупи, Женька! Если цена вопроса – поездка к его сестричке на дачу, так наплюй на всё и поезжай.
– На дачу? – зачем-то переспрашиваю я.
Даша наливает себе еще вина, и кивает:
– Да, Женечка, на дачу! И не фыркай, пожалуйста! Ты спросила его про Париж – не спорю, может быть, нужно было попытаться. Но не стоит настаивать на этой бредовой идее. Он не из тех мужчин, которые готовы потратиться на миллион алых роз. И это даже правильно. Потому что романтичные художники хороши только в песнях и в книжках. А в семейной жизни главное – чтобы было тепло и сытно. А Париж – это не для нас, Женечка! Он – для таких, как вот она, – и Дашка кивает на уже набившую мне оскомину белокурую стерву из «Cosmopolitan».
И почему я еще не выбросила этот дурацкий журнал?
Я не в состоянии объяснить ей, что дело вовсе не в Париже. Дело в его отношении к моим желаниям, моим мечтам. И вообще ко всему, что лично ему не кажется «разумным».
– Ты что, думаешь, если ты с Никитой расстанешься, тебе кто-то Париж на блюдечке преподнесет?
Она спрашивает риторически и от меня ответа не ждет. Она считает себя мудрой замужней женщиной, имеющей полное право давать советы наивной подруге, так и не сумевшей еще никого окольцевать.
Она говорит что-то еще – я вижу, как двигаются ее накрашенные ярко-розовой помадой губы, – но я не слышу ни слова. Я думаю о том, что она сказала две минуты назад. Париж на блюдечке! Правильно!
– Дашка, ты – гений! – и я чмокаю ее в нарумяненную щеку.
– Что? – не понимает она.
– Ты совершенно права! – я с удовольствием допиваю свое вино. – И как я раньше об этом не подумала?
На улице по-прежнему идет дождь, но мне кажется, что в комнате вдруг стало светлее. Я подхожу к окну и замечаю хорошенькую беседку в парке через дорогу. Интересно, как давно ее там построили? И как давно я не смотрела в окно?
Дарья требует:
– Да объясни ты, наконец!
Она уже изрядно пьяна. Впрочем, я – тоже.
– Я поеду в Париж одна! Ты понимаешь, да? Это же элементарно! Почему я должна подстраиваться под Никиту, если он один-единственный раз не захотел подстроиться под меня?
Дарья, забыв о толстом слое помады, нервно облизывает губы.
– Ты сейчас шутишь, да? А, нет, я догадалась – ты хочешь сказать Никите, что поедешь в Париж одна? Но на самом деле ты ведь не поедешь, правда?
Я удивляюсь:
– Да при чём здесь Никита? Забудь ты о нём хоть на полчаса! Пусть составляет свои декларации. Или пусть едет в Вологду к Насте. Если ему нравится такой отдых, то я за него рада. А я поеду в Париж.
Что может быть логичнее? Я несколько месяцев копила деньги на эту поездку. Он отказался ехать. Ну, и прекрасно! Можно сэкономить на его путевке. А что? Это даже разумно!
Я хихикаю. Слово «разумно» уже не так меня раздражает.
Дарья трезвеет на глазах.
– Женя, я понимаю, мы много выпили. К вечеру ты протрезвеешь и перестанешь говорить глупости. Во сколько он должен приехать? Ах, да, он должен позвонить. Приведи себя в порядок – накрась ресницы, губы. И не собирай волосы в пучок! Ты выглядишь, как школьница!
Она даже не понимает, что делает мне комплимент. Сама Даша на школьницу не похожа – впрочем, худышкой она никогда не была.
Она распахивает балконную дверь и кладет пустую бутылку в свою сумку.
– Ему не нужно знать, что ты пила. И когда будешь разговаривать с ним, думай над каждым словом. Не вздумай сказать, что ты проплакала из-за него всю ночь. Но намекни, что тебе было грустно. Он – не дурак, и сообразит, что ты просишь его остаться. И наверняка останется – вряд ли ему будет так комфортно в двухкомнатной квартире с родителями и младшим братом. Хотя, конечно, он может снять квартиру…
Я фыркаю – для Никиты снимать квартиру в одиночку при нынешних ценах на рынке недвижимости – это еще большее безумие, чем поездка в Париж.
Она дает мне еще несколько дельных, по ее мнению, советов, требует позвонить, как только я пообщаюсь с Ником, и удаляется, заметно покачиваясь на каждом шагу.
5
Никита приезжает только на следующий день – дает мне возможность обдумать ситуацию как следует. И это срабатывает на сто процентов. Я уже полна раскаяния, а вчерашнее заявление о самостоятельной поезде в Париж мне самой кажется бредом сивой кобылы.
С чего я взяла, что смогу поехать в Париж одна? Это я-то, которая по-английски двух предложений без ошибок составить не может! А по-французски, кроме «Бонжур, месье!» я не знаю вообще ничего.
Словом, он прав – как обычно. И хотя я не намерена вот так сразу признавать его правоту, я готовлю ужин к его приезду и застилаю расправленный диван новым шелковым постельным бельем. Я даже достаю из комода роскошный кружевной пеньюар, но надеть его всё-таки не решаюсь.