Страница 13 из 14
Следом май спешит. Залитый белой кипенью вишневых и яблоневых садов, благоухает он по разноцветью трав и цветов на лугах и в лесу, упиваясь дивными соловьиными трелями, разливающимися в предрассветной тишине прохладного утра. И не разглядеть иной раз голосистого певца среди пушистых зеленых веток, так он мал и неказист, а за самую душу берет, вывертывая головокружительные коленца своей затейливой рулады. Капризен май бывает, словно балованное дитя. То теплый и радостный, праздничный и веселый, а то хмурый и холодный, будто осенний. И холодком кольнет, и ненастьем, а иной раз и вовсе заморозком ударит, точно сердится на кого. Тогда, кто слишком на тепло понадеялся да посеялся, горе горюет: пожухнет все, почернеет – начинай заново. Наказывает чересчур торопливых – не спеши, знай всему время. Зато, как в старину примечали, холодный май – к урожаю. Вся прожорливая вредная мошкара, что из земли на свет лезет, от холодов погибает, а то нови и в радость. Май холодный – год хлебородный. И гроза майская большую пользу несет. Все, что в землю уронено, теплой дождевой водой напоится, в рост дружно пойдет, любо-дорого смотреть.
А бывает, май жаром обдаст, июльским зноем. Печет так, словно и не весна, а разгар лета. Тогда запестрят кругом яркие сарафаны и рубашки, а по берегам рек и водоемов живописно раскинутся цветастые полотенца с белыми бледными телами, подставленными щедрому горячему солнцу, обжигающему слишком уж нетерпеливых до него охотников. И вода, еще до конца не прогретая за малым временем, огласится звонким визгом и улюлюканьем купальщиков, отважившихся первыми испробовать ее девственную гладь.
Дачники, отдохнувшие за зиму от своих огородов, с пятницы запружают дороги, ведущие к их участкам, выстраивая из своих машин длинную извивающуюся гусеницу. А на вокзалах, суетясь с рюкзаками и баулами, корзинками и сумками, бегут по своим электричкам «безлошадные», сгибаясь под тяжестью своего нехитрого дачного скарба. По выходным города пустеют, зато загород кипит, как муравейник. И пустые дачные домики снова оживают и наполняются человеческими голосами, лаем собак и мяуканьем кошек, чутко ловящих своими носами позабытые за зиму деревенские лесные и луговые запахи. Все чистится, моется и готовится к лету. Вот уж и первый дымок потянул из баньки, и шашлычком пахнуло от костерка – благодать!
День прибавился намного, все успеешь. Смотришь, ежиха забрела с семейством проведать, кто тут. Зашуршит, хрюкнет сердито и бежать, не любит беспокойства. И травы пахнут терпко, медово. Майский взяток самый целебный, с самого чистого первого цвета берется. Пчелки-труженицы летают, устали не зная. С каждым цветочком дружат, с каждой травинкой, нежно по лепесточкам ползают, брюшком трутся, и нектар собирают, и цветок опыляют, помогают урожаю. У кого пчела на огороде, – тому с пустоцветом не быть, примета такая.
А рядом с ними – бабочки порхают. Они хоть и не такие труженицы, а для души радость, красота, словно цветы живые. А завечереет – тихо станет, ветерок свежий повеет, сучок под чьей-то неосторожной ногой хрустнет, говорок послышится, и опять тишина. До завтрашней утренней зорьки. Вставать рано нужно. Весна…
Зима – самое суровое и холодное время года. Промозглая и сырая осень уже надоела, и всякий раз ждешь, когда же, наконец, первые крепкие морозы скуют эту противную чавкающую под ногами грязь и накроют землю пушистым белым ковром из снега. Его девственная белизна наивна и чиста особенно теперь, когда все вокруг несет на себе печать уныния и серости, так утомительно действующих на глаза, и вдруг вновь освежает все вокруг себя этим ярким чарующим светом. Даже день кажется длиннее и солнце радостнее, когда за окном лежит белый сверкающий полог из миллиардов снежинок, подобранных одна к одной, словно петельки в хитросплетенном узоре, хотя все они разные и нет ни одной, которая хотя бы чем-то повторила другую.
По ночам мороз крепчает, разрисовывает окна причудливыми узорами и распушает ветки деревьев тонким серебристым инеем. Глянешь поутру – и сердце замрет: сказка да и только! Берендеево царство – волшебное, красочное, чудесное! Так и ждешь чего-то необычного, таинственного и сказочного… А то вдруг на первом пушистом снежке покажутся маленькие следочки осторожных птичьих лапок. Дунет ветерок – и присыпает эти легкие следы, как будто их и не было, и опять все ровно и гладко.
Птиц на зимовку осталось мало. Да и те в лютые морозы предпочитают отсиживаться где-нибудь на веточке, нахохлившись и запрятав свой носок поглубже в перышки. Голодно бедолагам! Потому и слетаются они поближе к человеческому жилью: здесь-то поживиться легче, чем в лесу. По скверам рябины с морожеными гроздьями стоят, ждут своих гурманов-снегирей, прохожие ли хлебушка покрошат или посыпят зерна – вот уж и жив будешь. А в лесу только на себя и надейся. Хмуро, опасно, мрачно в такую пору. Стоит он черный да голый, по колено, а то и по пояс в снегу, спит тяжелым глубоким сном. Живность вся притаилась: которая на зиму спать залегла, а которая попритихла, на белом-то снегу, ох, как все заметно, и не спрячешься. Пробежит ли кто, пропрыгает – и вот уж на тебе – все, как на ладони. Крупному зверю и то не по себе, а уж мелкоте и подавно! Всех голод к жилью гонит да к теплу. Лихо зверюшкам зимой!
И реки покрылись толстым пластом льда. Не журчит теперь весело вода, и не бежит, увлекая за собой, речка куда-то вдаль – все примолкло и дремлет, окутанное холодом снега и ледяными кандалами. Берега стоят запорошенные, с голыми раскоряченными деревьями. И только елки да сосны зеленеют по-прежнему своей колючей хвоей, словно дразнятся на мороз – поди-ка раздень нас, как остальных! Смеются над морозом – все им нипочем, не властен он над ними, не сладит! То-то мороз и запушает их в длинные до земли просторные шубы, скрывает их зеленый наряд за своими горящими искрами снежными одеяниями – знай, мол, и наших! А чуть дунет ветерок посильнее или заденет зверь ветку – и слетит морозный дурман с их пушистых разлапистых ветвей, и опять зеленеет изумрудом их природная красота.
Солнышко встает позже и не греет уже так горячо и сильно, как весной или летом. Тоже надо понимать: и ему отдохнуть надо. А уж когда выглянет, то все словно жаром загорится! Тут тебе и серебро, и золото, и изумруды с яхонтами, и бриллиантовые брызги, так что глаза болят, и тысячи искр разных цветов и оттенков! Сказочное богатство, несметное – да и только! Даже воздух и тот переливается алмазной пылью, сверкающей в лучах солнышка. Снежок под ногами хрустит, точно разговаривает с тобой, так и хочется с ним заговорить, и на душе тоже чисто и светло. Диво дивное, одним словом!
Ребятишкам тоже раздолье – с горки прокатиться, на катке побывать, шайбу погонять или встать на заветные «фигурки», представив себе будущую славу чемпионов. И как знать, может быть, и сбудется эта мечта, покорившаяся трудолюбию и отчаянному упрямству некоторых мальчишек и девчонок! А малышам и того проще: знай себе катайся на санках да лепи снежную бабу! Сколько их было слеплено в детстве и не сосчитать! В каждом дворе стояла своя дородная, с носом морковкой и глазами пуговками или угольками, с нахлобученным на голову ведром необыкновенная и шикарная баба. А для смеха воткнут ей в прилепленные снежные руки ребятишки метлу, стянутую у дворников, или домашний веник, что стоял дома в углу, и уж совсем красота! И что до того, что потом дворник на весь двор ругает детвору и остервенело рвет из рук бабы свой драгоценный инструмент, или мать шумит вечером, не обнаружив веника в углу. Все нипочем по сравнению с тем, что сейчас во дворе стоит эта диковинная снежная краля и сторожит, как хозяйка, весь их двор, удивляя оглядывающихся прохожих, восхищенно кивающих головой. А снежные городки, когда сначала всем двором дружно он строится, а потом стенка на стенку штурмуется под дикий крик «Сарынь на кичку!», и ватага ребятни врубается в снежную крепость, размахивая палками, словно настоящими саблями! И не беда, что где-то потом шишка или синяк – пройдет. Главное – взять сейчас крепость и прокричать торжествующее «Ура!!!», почувствовав этот сладкий и неповторимый вкус победы!