Страница 72 из 79
— Так ты знаешь? — спрашиваю я, а сама, все еще лежа к нему спиной, не решаюсь повернуться и взглянуть в его глаза.
— Да! — отвечает он, обхватывая меня в кольцо рук.
И тут меня накрывает. Чертовы гормоны, интересно, у всех так? Или это не гормоны, а мой вредный характер?
— Как давно ты знаешь? — наверное, он почувствовал, как изменился мой голос, потому что спиной я ощутила, как он напрягся.
— Малыш, успокойся, — поглаживает мой живот успокаивающе и целует в плечо.
— Я хочу знать, как давно ты знаешь?
— Эх, я узнал на следующий день, как приехал проведать тебя в больнице. Твой отец спорил с медсестрой на счет препарата. Он настаивал на том, что тебе нельзя его давать. А потом я услышал, что ты беременна. Наверное, она новенькая, потому что перепутала назначения. И я все слышал. Пришлось прижать сначала врача, тогда он раскололся, а потом я поговорил и с твоим отцом. Все подтвердилось. Маленькая?
— Так ты и с отцом говорил на эту тему?
— О, дорогая, у меня не было выбора, — смеется он. — Когда тебя припирают к стене и грозятся оторвать яйца, волей-неволей поговоришь о чем угодно. Твой отец был очень убедительным, поверь мне! — продолжает смеяться он. — Ну, малышка?
— То есть, ты поговорил со всеми про мою беременность? Врачи, медицинский персонал, мой отец! Со всеми, кроме меня? И зная, что я беременна, ты ни разу не пришел ко мне, когда я была в сознании?! К нам? Знаешь, кто ты? — обида накрыла меня опять. Скажете глупо? По-детски? Возможно! Но я, же женщина! Причем беременная! Это убойное сочетание!
Я вырвалась из захвата его рук и повернулась к нему, прикрываясь одеялом. Хотелось видеть его лицо!
— Стой, стой, не убивай меня! — поднимая руки вверх, как будто капитулируя, говорит он. — Маленькая, я приходил, почти, каждый день, пока ты спала... Я поговорил с твоими врачами. И все как один говорили мне: «нельзя!». Нельзя рисковать, вдруг что-то вышло бы из-под контроля. Воспоминания могли спровоцировать цепную реакцию... Я боялся за тебя и нашего малыша. Если бы я стал причиной твоего плохого состояния, то как бы я жил? Скажи мне?! Я и так виноват перед тобой за то, что случилось... Твой психолог настоятельно рекомендовала мне пока не появляться. Я с ней согласился. Мне пришлось. Ради тебя! Ты только начала восстанавливаться... Но я все время был рядом, — Громов взял в руки мое лицо и посмотрел в мои глаза:
— Маленькая, не накручивай, если бы было можно, я бы из твоей палаты вообще бы не вылезал. Верь мне! — он начал покрывать поцелуями шею, а потом резко опрокинул на спину, спустился вниз так, что его лицо оказалась напротив моего живота.
— Если бы я мог, я бы каждый день покрывал поцелуями твой животик, вот так, — и в подтверждение слов последовала череда горячих и страстных поцелуев. Мой живот еще никогда не был так обласкан, как сейчас. Громов гладил его, целовал, обнимал. Но страх и обида внутри меня все равно были... Я боялась сейчас как никогда! Боялась поверить в счастье, боялась довериться ему...
— Гад ты, Громов! Пользуешься тем, что мои гормоны сейчас беснуются! И не думай, что мы тебя уже простили! Мы все еще злы на тебя!
Он засмеялся, но голову от моего живота так и не убрал.
— Мы?
— Да, мы с малышом считаем, что ты сильно накосячил и тебя нужно наказать!
— О, моя дорогая, я готов искупить свою вину, — в подтверждение своих слов, он поцеловал меня в шею. — Я же на верном пути?
— Возможно, — выдохнула я от удовольствия.
— Отлично, сейчас проверим!
С этими словами, Громов стал покрывать меня поцелуями, но уже не так жадно, а медленно и очень сладко. Пока его губы изучали мои, я отвечала на его ласку, от чего он довольно рычал и улыбался. Его руки изучали и мяли мое тело, словно пластилин. Губы спустись на шею, и медленные поцелуи перешли на ключицу. Тело пылало, я уже не могла смирно лежать, пыталась извиваться и постанывала. Не заметила, как его губы уже терзали мою грудь, а руки сжимали другую. Губы схватили за вершинку и потянули, отчего тело выгнулось дугой. Поцелуи становились все ниже, прошли по животу еще ниже. Хотела свести ноги, не дали. Приятный смех, и вот крепкие руки разводят ноги шире. Я смущаюсь и заливаюсь румянцем, казалось, он уже все там видел, но не могу по-другому. Смотрю, как довольный Громов устраивается между моих бедер.
— Посмотрим, насколько ты сладкая, и, возможно, мое наказание не будет таким жестоким, — и темная макушка склонилась над моей женственностью. Горячий и влажный язык стал медленно вылизывать самое сокровенное место. Молчать не получалось совсем, как и лежать на месте. Но крепкие руки удерживали, а жадный язык стал не просто вылизывать, но и скользить по набухшим складочкам, дразня, но и входить в меня.
— А-а-а-а прошу, хватит, — стонала я. Как можно вообще вынести такую сладкую муку.
Но меня словно не слышали, продолжали терзать тело, которое уже пылало. Меня уже стало трясти, и что-то вот-вот взорвется во мне. Сильные руки приподняли бедра еще выше, а язык проник еще глубже и стал чаще входить и выходить, при этом теребя комочек нервов. Не выдержав такого напора, закричала от наслаждения, накрывшего меня. Тело било в конвульсиях. Но мне было все равно на руки, что запретили опускать, по телу растекалось тепло, и странная усталость накрыла меня.
— Какая ты сладкая, малышка моя, и такая чувственная, — его губы накрыли мои, и поцелуй получился с моим вкусом. Горячее тело придавило меня к постели, но эта тяжесть была приятной.
— Я на верном пути к прощению?
— Однозначно!
Еще никогда ночь не была такой длинной, а рассвет таким приятным…