Накануне

"До встречи с Лавочкиным ещё полчаса".

– Да, конечно, попросите выписать разовый пропуск.

– Я сама занесу его по дороге… – медлит секретарь в дверях. – и ещё, спасибо вам за жильё.

"Подумаешь, выделил комнату в коммуналке напротив проходной, за то она теперь с утра до ночи у меня под рукой"…

– Разрешите? – Через пять минут в открытую дверь заглядывает Паша.

– Заходи-заходи, блудный… брат, – поднимаюсь ему навстречу. – с чем пожаловал?

– Алексей, – мучительно кривится Ощёпков, не принимая моего шутливого тона. – с Любой беда…

– Что такое?

– …Ты же помнишь, мы полгода назад после её освобождения в Ленинград перебрались: я сразу устроился лаборантом в электротехническую лабораторию Индустриального Института, а Люба хотела на "Светлану", но её не приняли, предложили место электрика в домоуправлении, она отказалась. Помыкалась так месяц без работы, попереживала…

– Почему ты мне не позвонил?

– …и какой-то нервный срыв у неё произошёл, – продолжает Паша. – из комнаты не выходит, не разговаривает. Соседи рассказывают, что она начала сама с собой говорить… дальше хуже начались у неё видения, ночные кошмары…

– Погоди, я Аню приглашу, она у нас медик… – хватаюсь за трубку. – быстро, ко мне…

– … да, конечно, пусть послушает… она же медик, – запоздало кивает он головой. – хотя кому только я её не показывал и профессор из военно-медицинской академии её смотрел, и из института экспериментальной медицины тоже…

– Так что у Любы за видения? – Вижу Оля останавливается в дверях.

– Будто она в Ленинграде идёт по разрушенной улице Красных Зорь, кажется, и на перекрёстке с Большой Пушкарской…

"Твою же мать"…

– … её останавливают какие-то бандиты… на бронеавтомобиле! – Ощепков хватается за голову. – Ты можешь себе это представить? Какой-то мужчина бросается её спасать, в него стреляют из пушки… снаряд его разрывает на части… каждую ночь одно и то же.

Лицо Оли помертвело, на глаза навернулись слёзы.

– Потом Люба видит, что профессора ей не могут помочь, обратилась к медиумам, – устало бубнит Паша, обхватив голову руками. – есть в Ленинграде один знаменитый, Лосев – отец нашего Олега. Квартира стала проходным двором: какие-то экзальтированные девицы с расширенными зрачками, старухи в балахонах, старики бородатые собираются на спиритические сеансы. Выяснили, что Люба оказывается – автара тибетская, попавшая к нам через тоннель в кинотеатре "Арс". Я чуть сам не рехнулся вместе с ними, но недавно к нам брат Любин зашёл, увидел он это сборище, выгнал их всех из квартиры и сказал к тебе ехать, что ты уже однажды…

– Где Люба? – Перебивает его подруга.

– З-здесь напротив в общежитии у знакомой. – Вздрагивает от неожиданности Ощепков.

– Фамилия знакомой?

– Мишуткина…

Слышится хлопок закрывающейся двери приёмной.

– Чего это она? – Оборачивается Паша.

– Комнату наверное вам пошла организовывать, – добавляю оптимизма в голос. – не волнуйся, друг, устрою Любе консультацию с лучшими специалистами, вылечим её не сомневайся.

– Правда? – С надеждой смотрит на меня.

– Правда, – поспешно меняю опасную тему. – ты лучше мне скажи, ты и дальше собираешься на подсобных работах перебиваться?

– На другую не берут. – В глазах Паши появляется вызов.

– Брось ты это! – Рублю рукой воздух. – Тебя оправдали, ты – чист перед законом. Вон у меня половина бывшего Управления Связи РККА и почти весь НИИС работает, многие остались после освобождения. Будем перевооружать армию на новую технику в том числе на ту, что ты сам разрабатывал, работы там много для инженера электрика. Брось уже эти свои обиды, ты же видишь на примере Любы к чему это может привести…

"Какой упёртый".

– … Война на пороге… – бросаю тяжёлый камень на чашу весов, Ощепков отводит взгляд и хмурится и молчит… я разговаривал недавно с Сергеем Седовым… да-да сыном Троцкого, так он рвётся свой работой доказать всем, что сын за отца не отвечает. У него поболе твоего есть за что на Советскую власть быть обиженным… Не очень у него правда выходит по части открытий и изобретений, но готов с радостью выполнять любую порученную ему работу… значит ошибся я в тебе. Всё ступай, думаю Аня уже распорядилась насчёт комнаты в общежитии.

– Ты не думай, Лёша, – Паша останавливается на выходе. – я всё понимаю, просто Любе будет тяжело здесь…

– Как думаешь что с ней? – Стоим у приоткрытого окна, из-за которого доносятся громкие строительные шумы (отделочные работы на объектах СКБ с нового года идут круглосуточно).

– Мне тогда не хватило буквально нескольких секунд чтобы закончить запись, – накручивает на палец прядку волос Оля. – видно остался кусок моей памяти у неё в голове.

– У неё в голове хранятся обе копии памяти и твоя, и её собственная, – качаю я головой. – мы же планировали, сделать рибут через неделю… тогда выходит, что пострадали последние секунды именно её образа.

– Выходит так…

– Так давай сотрём этот кусок! – Хватаю Олю за руку.

– Сдурел, что ли… сотрём, – вырывает она руку. – а лишнего не сотрёшь? И вообще как это ты мебе представляешь?

– Просто…. – наклоняюсь поближе к ушку подруги. – соберу схему из 16-ти инструментальных усилителей, их входы прилажу к вратарской перчатке и запишу сигналы твоей памяти на самописец. Возьму с запасом целую минуту… Потом повторю операцию с Любой. А потом стану сличать результаты и найду то место, с которого твоя и её диаграммы совпадают.

– И что дальше? – Теперь Оля сжимает мою руку.

– Дальше, узнаю адрес этого сбоя, сформирую информационный пакет а в его пэйлоад помещу нули… – подруга непонимающе смотрит на меня. – не заморачивайся, покажем Любе диафильм в тёмной комнате, где картинка будет состоять из чёрных и белых квадратиков.

Из приёмной раздалось деликатное покашливание.

– Мне к товарищу Чаганову. – Невысокого роста плотненький человек в тёмном костюме застыл в нерешительности на пороге кабинета.

– Здравствуйте, Семён Алексеевич, – жестом приглашаю посетителя вовнутрь. – Я – Чаганов…

Оля быстро закрывает окно и выключает генератор белого шума у меня на столе.

– … знакомьтесь, товарищ Лавочкин, это лейтенант госбезопасности Мальцева. Присаживайтесь.

– Семён Алексеевич… – Карие глаза конструктора тревожно заблестели.

– Я пригласил вас… – начинаю без предисловий. – чтобы предложить вам должность главного конструктора авиационного КБ….

Ни один мускул не дрогнул на лице Лавочкина.

– … которое создаётся при НКВД на аэродроме в Подлипках, по соседству с вашим заводом.

– Я слышал, товарищ Чаганов, – высокий лоб конструктора заблестел от пота. – что Владимир Антонович уходит от вас со своей бригадой…

– Да, это так, – подставляю стул Оле, после нее садится и Лавочкин. – но к нам переходит большая часть КБ Григоровича, вот их то я и предлагаю вам возглавить.

– А как же Дмитрий Павлович? – В голосе конструктора послышались твёрдые нотки. – Как я буду ему в глаза смотреть когда он поправится?

"Поправится…. такое возможно с больным лейкемией"?

– У товарищ Григоровича белокровие… – поворачиваю голову к Оле.

– Он давно заболел? – С полоборота включается она.

– Скоро год. – Приходит мне на помощь Лавочкин.

– Как он себя чувствует сейчас?

– Товарищ Мальцева студентка медицинского института… – отвечаю на недоумённый взгляд конструктора.

– Я был у Дмитрия Павловича неделю назад, – понимающе кивает конструктор. – ослаб он сильно, из дома почти не выходит, но его лечат лучшие врачи…

– Что ж раз так, то до воздоровления товарища Григоровича предлагаю вам стать временно исполняющим обязанности главного конструктора, так вас устроит?

– А можно ему позвонить? – Лавочкин кивает на мой столик с телефонами.

– Пожалуйста, звоните. Вот городской… – передаю трубку подскочившему со стула конструктору.