Страница 9 из 13
Сам Павсаний прямо говорит, что царская власть в Элиде была упразднена много раньше, и Оксилиды, согласно местной же элейской традиции, были частными лицами (Paus. V.4.5), к тому же представления науки о монархии в эпоху архаики за последние сто лет были сильно скорректированы (Андреев 2003: 118–125; Drews 1983; Kõiv 2016a, Kõiv 2016b; Crielaard 2011). По справедливому замечанию ряда исследователей, в элейской исторической традиции фигура Оксила играла роль, аналогичную той, которую Тесей сыграл в традиции афинской: к Оксилу возводились основание города Элиды (Strab. VIII.8.5), первый синойкизм (Paus. V.4.3), аграрный закон, запрещавший залог минимальной части первоначального надела (Arist. Polit. 1319a (Bekker)); в Элиде классического времени было несколько памятников, связанных с Оксилом: статуя самого Оксила в городе Элиде, на постаменте которой имелась стихотворная надпись, называвшая Оксила основателем города и свидетельствовавшая о его родстве с Этолом (Strab. X.3.2)[19], на агоре в Элиде имелось сооружение, которое во времена Павсания отождествляли с могилой Оксила (Paus. VI.24.9), в воротах, ведущих из Элиды в Олимпию, локализовали могилу сына Оксила Этола (Paus. V.4.4), с женой Оксила, Пиерой, связывали источник на границе Элиды, водой которого совершали очищение распорядители и участники празднеств в честь Зевса и Геры.
Вопрос об историчности Оксила и достоверности связанной с ним традиции является весьма важным во многих отношениях. Некоторые исследователи склонны доверять традиции об Оксиле и приходе этолийцев в Элиду вплоть до мелочей (Блаватская 2003: 96–97, 118, 186). Для других он является символической фигурой, обозначающей новую волну мигрантов – северо-западных греческих племен и дорийцев, пришедших из Этолии на смену эолоязычным эпейцам, в этом исследователи склонны видеть т. н. «рациональное зерно» легенды об Оксиле (Swoboda 1905: 2380). Иногда предпринимаются попытки проверить отдельные вопросы ранней истории Северо-Западного Пелопоннеса, в связи с чем фигура Оксила и связанные с ним сообщения традиции как будто получают косвенное подтверждение (Eder, Mitsopoulos 1999) или, напротив, становятся фактом мифологии и пропаганды (Link 1991: 147; Demand 1990: 26). В целом же, в большинстве специальных работ, посвященных истории Элиды, эта фигура устойчиво сохраняет за собой эпитет «легендарный» и выносится за скобки, по ту сторону собственно истории. Остается только пожалеть, что до сих пор легенда (или легенды) об Оксиле не сделалась (сделались) объектом специального рассмотрения в качестве явления истории элейского самосознания, поскольку сам факт, что в историческое время к этой фигуре, видимо, неоднократно обращались, на наш взгляд, вполне заслуживает того, чтобы быть осмысленным в историческом контексте.
По всей видимости, род Оксилидов действительно восходит к переселенцам из Этолии, в эпоху Темных веков он занимал среди них ведущее положение и в результате миграций обосновался на территории среднего Пенея, где в классическое время помещалась столица элейского полиса (Eder, Mitsopoulos 1999: 1–40). Представитель этого рода Ифит в элейской традиции рассматривался как личность, с деятельностью которой связывалось «восстановление» агонов в Олимпии и учреждение священного перемирия – экехейрии, что позволяло принимать участие в Олимпийском празднестве представителям разных политических общностей, которые в повседневной жизни могли враждовать друг с другом (Евдокимов 2014: 173).
В более позднюю эпоху память об основателе этого элейского рода актуализировалась в связи с масштабными структурными изменениями внутри элейского полиса (серьезное преобразование урбанистического полисного центра – Элиды-на-Пенее, синойкизм, демократизация политического строя и принятие аграрного закона, запрещающего ипотеку первоначальных наделов), с которыми были связаны преобразования в порядке проведения Олимпийского праздника (введение обязательного срока предварительной тренировки в гимнасиях Элиды, установление культов героев Оксила, его сына Этола и жены Пиеры в качестве общеполисных и связь с церемониями начала Олимпийского празднества). Эти нововведения были легитимизированы путем привязки их к герою легендарного прошлого, что в целом является достаточно широко распространенным средством для традиционных обществ. Надпись римского времени фиксирует, что род Оксилидов в Элиде не пресекался и его потомки занимали видное место в полисе (IvO. 456). Таким образом, вероятно, что и указанные изменения в Элиде в конце VI – начале V в. до н. э. могли происходить при активном участии представителей этого рода, однако подробности нам остаются неизвестными.
Таким образом, наиболее вероятным из вариантов «политической» гипотезы, положенной в основу объяснения факта появления второго устроителя игр в 580 г. до н. э., остается предположение, что руководство Олимпийскими играми сначала находилось в руках одного рода, а затем было изъято у Оксилидов, превратившись в собственно магистратуру – выборную полисную должность, на которую избирались по жребию граждане Элиды. Принимая во внимание общепризнанную роль греческой знати в социально-политических процессах эпохи архаики, элитарный характер греческой атлетики и агонистики (Зайцев 1985: 89–111), руководящую роль аристократических родов во многих культах (в той же Олимпии на протяжении всей ее истории руководство оракулом осуществляли аристократические роды Иамидов и Клитиадов (Parke 1967: 166–175)), а также то огромное почитание, которого удостоился Ифит в Олимпии, такое положение дел на раннем этапе видится вполне приемлемым. В этом случае появление двух распорядителей действительно должно объясняться превращением Игр из частного мероприятия Оксилидов в достояние элейского полиса, а точнее – корпорации элейской знати (поскольку, вероятнее всего, именно знатные элейцы были теми, кто, как свидетельствует Павсаний, участвовали в жеребьевке на право занимать пост судьи и распорядителя Игр). Такое важное изменение произошло, очевидно, в результате не известной нам в подробностях борьбы между представителями знатных элейских родов в VII – начале VI в. до н. э.
Слабым местом данной гипотезы является отсутствие прямых указаний источников на факт такой борьбы внутри элейской знати, в то время как имеются сведения о том, что в указанную эпоху шла борьба другого характера, а именно борьба за распорядительство Играми между элейцами и писейцами, в которую на определенном этапе включился также Фидон Аргосский (Hdt. VI.127). В связи с этим была выдвинута другая гипотеза происхождения второго гелланодика. Согласно этой версии, вплоть до 580 (или 572) г. до н. э. председательство на Играх осуществлялось совместно представителями Элиды и Писатиды, а после утраты Писатидой самостоятельности в связи с антиэлейскими выступлениями писейского царя Пирра оба поста руководителей Игр заняли представители элейской полисной общины (Gardiner 1925: 83; ср.: Swoboda 1905: 2386). В качестве косвенных подтверждений справедливости данного предположения можно привести такие факты, как принадлежность святилища на протяжении длительного времени писейцам и двойной элейско-писейский контроль над проведением Герей (Paus. V.16.5–8). Однако, как было уже сказано выше, сам по себе факт владения святилищем еще не означает, что писейцы проводили там спортивные агоны в честь Зевса, т. е. игры в том виде, в каком они существовали и развивались после Ифита. Даже если допустить, как это склонны делать некоторые исследователи, что писейцы на самом деле некогда осуществляли деятельность по подготовке и проведению Игр (Gardiner 1925: 83; Scott 2010: 31, 147), из этого напрямую не вытекает, что с распространением элейского влияния на долину Алфея элейцы стали проводить панэллинские игры, разделяя власть над ними с прежними хозяевами.
Гипотеза о совместном управлении Играми и втором гелланодике исходит из вполне логичного предположения о необходимости для элейцев учитывать интересы писейских общин, которые обитали в непосредственной близости от Олимпии, не мирились с ростом элейского влияния в святилище и регионе в целом и при благоприятных условиях неоднократно пытались взять руководство Играми в свои руки. При этом подразумевается намеренное умолчание восходящей к захватчикам Олимпии – элейцам – традиции, нашедшей отражение в сочинениях Аристотеля, Эфора, Страбона, Павсания и Юлия Африкана.
19
В этолийском Термоне стояла статуя Этола с парной эпиграммой, также свидетельствующей об элейском происхождении этолийцев.