Страница 4 из 6
Обосновывая сложное взаимодействие культуры и ландшафта, И. И. Свирида анализирует происхождение лабиринта: «Естественный ландшафт повлиял на структуру лабиринта – одну из наиболее многозначных пространственных архитектурных форм. Его происхождение связано как с ландшафтными элементами, так и с мифологией. Мифология сама обнаруживает зависимость от ландшафта и его рельефа, о чем свидетельствовала крито-микенская культура с ее легендарным, как полагают ученые, лабиринтом и мифом о Минотавре» [Свирида 2007, с. 23]. Если иметь в виду, что архаическое сознание существовало в форме мифа, то можно предположить наличие глубинной генетической связи между ландшафтом и сознанием.
С другой стороны, разнообразные продукты ментального освоения пространства не только фиксируют природное в культуре, но и опосредуют восприятие ландшафта и природы. Восприятие человеком различных сторон его жизни опосредовано прошлым опытом, то есть его субъективностью. Восприятие ландшафта и его отдельных элементов опосредовано не только индивидуальным опытом, но и культурой, из гипертекста которой индивидуальное сознание «вычерпывает» свое содержание. Таким образом, и коллективное, и индивидуальное восприятие ландшафта всегда культурно обусловлено. Воспринимая ландшафт, человек неосознанно проецирует на него содержание своего культурно обусловленного индивидуального опыта. Мало кто отдает себе отчет в таком акте видения.
Использование ландшафта в психологических практиках. Реальное или воображаемое взаимодействие с ландшафтом и отдельными ландшафтными объектами давно и, на наш взгляд, достаточно эффективно используется в различных терапевтических практиках. В нашей более ранней работе содержится далеко не полный, но вполне достаточный обзор таких практик [Березин, Исаев 2009]. Направленное фантазирование (Р. Дезолье), направленное аффективное воображение (Х. Лейнер), творческие путешествия и терапия творческим общением с природой (М. Е. Бурно), ландшафтная аналитика (С. В. Березин, Д. С. Исаев), ландшафтная аналитика с собаками (Ю.В. Конопельцева), ландшафтная арт-терапия (А. И. Копытин) – все это примеры психотерапевтических методов, построенных на разных методологических основаниях и в той или иной форме использующих разнообразные феномены, возникающие в системе отношений «человек – ландшафт». С помощью различных методов (тесты, беседа, интервью, анализ дневниковых записей, шкалирование и др.) исследователи обоснованно доказали эффективность психотерапевтических методов работы в системе «человек – ландшафт». С тем, что «это хорошо работает», более-менее ясно. Неясность сохраняется в том, как это работает? К слову, вместе с добротными описаниями психотехник появляются респектабельные работы, содержащие теоретико-методологические обоснования методов и техник работы в системе «человек – ландшафт». Примером таких работ может быть исследование А. С. Белорусца и Ю. В. Конопельцевой [Белорусец, Конопельцева 2017].
Субъектификация ландшафта. Проецирование субъективного содержания коллективного и индивидуального опыта на ландшафт и его элементы наполняет их субъективностью, они начинают восприниматься как наделенные чувствами, намерениями, способностью реагировать. Психологическое содержание, проецируемое человеком на ландшафт и его объекты, как бы отчуждается от самого человека и начинает восприниматься им как проявление собственной субъективности ландшафта.
«Унылый лес…» – говорит человек, находясь в лесу поздней осенью. Ни звуков птиц, ни приятной прохлады в знойный летний день, ни буйства красок сентября – тишина в серо-коричневых пастельных тонах. Человек переживает уныние, но вместо того, чтобы сказать: «Я переживаю уныние», человек говорит: «Унылый лес». Таким образом, человек проецирует свое состояние на лес, приписывает ему свое уныние и начинает воспринимать лес как лес, переживающий уныние. Собственное уныние отчуждается от субъекта и начинает восприниматься им как состояние леса.
Процессы субъектификации ландшафта метафорически можно сравнить с разговором человека с эхом – услышав его, мы восторженно восклицаем: «Оно мне ответило!» Эхо нередко воспринимается как нечто живое, пусть и невидимое, но обладающее собственной активностью. Воспринимаемый нами сквозь призму собственных проекций и ожиданий ландшафт и/или его отдельный элемент наполняются нашей субъективностью и становятся для нас нашим альтер-эго, не идентифицируемым как таковое. Диалог человека с самим собой, где собеседник – мое другое «Я», с высокой вероятностью принимает форму берновских игр. Этого не происходит, если мое другое «Я» воплощено в ландшафтном объекте. Отраженный поверхностью Луны солнечный свет воспринимается как ее собственный, но, будучи отраженным, он приобретает иные свойства. Так и с ландшафтом: все, что мы проецируем на ландшафт, – это наше собственное содержание, но, будучи «отраженным», это содержание приобретает иные свойства.
Целый веер фантазий и эмоциональных комплексов проецируется на природные объекты, «оживляя» их. Особенно заметны процессы субъектификации в контакте человека с теми объектами, которые использовались в практике инициаций и шаманских посвящений, которые сакрализовались еще во времена глубокой архаики и как важная часть вошли в структуру мифов, ритуалов и сказок. Это означает, что процессы субъектификации ландшафта могут быть рассмотрены не только в связи с проецированием индивидуального субъективного опыта, но и в связи с проецированием коллективного опыта. В этом случае переживания «субъектности» ландшафта усиливаются тем, что подавляющее большинство людей крайне плохо дифференцируют собственный опыт и опыт коллективный: проецируя на ландшафт и/или его объекты какое-либо содержание, мы плохо распознаем в этом содержании коллективный опыт, который зачастую воспринимается как относящийся к самому ландшафту, а не к человеку.
В связи с этим нам представляются заслуживающими интерес работы В. И. Панова, который обосновывает идею «целостного представления системы «индивид – среда» как единого, совокупного «субъекта», реализующего в своем становлении самоосуществление общеприродных закономерностей становления форм материального бытия» [Панов 1999].
Актуализирующее воздействие ландшафта. В различных видах искусства и жанрах народного творчества ландшафт и отдельные элементы ландшафта присутствуют не только как эмоционально насыщенный и выразительный фон, позволяющий передать состояния и смыслы действий героя, но и как нечто, побуждающее и направляющее его мысли, чувства и поведение.
Лирический герой поэтического произведения созерцает окружающий его ландшафт, прогнозирует его сезонные изменения, погружается в эмоциональные переживания, вызванные видами природы и собственными мыслями. И в следующий момент к нему приходит озарение:
Со мной можно не согласиться, но восклицательный знак, поставленный автором в конце четверостишия, на мой взгляд, маркирует именно озарение героя: прекрасное вне тела, которое невозможно объять и в отношениях с которым невозможна измена, гораздо радостней, чем телесно ограниченные утехи, «предоставляемые» девой. Заметим, что в восприятии героем ландшафта отсутствуют процессы субъектификации – состояние героя переживается им как его собственное и не проецируется на ландшафт. В данном случае созерцание ландшафта и вызванные им переживания перемещают в фокус сознания героя материал, который находился на периферии сознания, актуализируют его. Скорее всего, когда мы говорим о субъетификации ландшафта и его актуализирующем воздействии, речь идет о разных феноменах.