Страница 6 из 20
– Спасибо, братишка, – Ромка стиснул ладонь друга. – Ты только не лезь больше на рожон. Не хочу, чтобы эти твари тебя в расход пустили.
– Не пустят, – усмехнулся Михей. – Погоди, еще отомстим этим гадам.
– Отомстим! – подтвердил Ромка и крепче сжал его руку.
Проковылял, словно дряхлый старик, еще один день. Колыхающаяся людская масса выдохнула, успокоилась. К вечеру снова посвежело, и узники готовились к долгой и холодной ночи. Смолкли проклятия, иссякли стоны и вздохи.
В желудке урчало, и Михей опять грезил щами и пирогами. Зря надеялись на ужин – видимо, сегодня вечером опять никто не собирался их кормить. Осталось тешить себя надеждами на завтрашний скудный «обед».
Михей старался больше дремать – да и чем можно было занять себя в вонючем, тесном вагоне? Но как только он закрывал глаза, в голову настырно лезли мысли о родной деревне. Они бередили душу, не давали покоя. Как ни повернись – все равно неудобно. Это не дома, на мягкой кровати. Поспит ли он когда-нибудь еще в своей постели?
Поезд натужно пер в гору. Фырчал локомотив, скрипели стальные сцепки, и Михею казалось, что это жуткое путешествие никогда не кончится. Вечно будут стучать колеса, а они – медленно гнить, пока смерть не возьмет свое.
Ночь черной птицей упала на землю, принесла промозглый холод. И парень понял, как он дико измотался. Усталость наконец взяла свое, и он провалился в сон, точно в глубокий колодец. И не мог из него выбраться до самого утра.
На исходе четвертого дня поезд все чаще стал сбавлять ход. Похоже, они прибывали в пункт назначения. За стенами вагона проплывали сопки, покрытые тайгой. Один раз, изучая в «глазок» окрестности, парень увидел большое озеро да какие-то полустанки – заброшенные, поросшие мелятником[2] и бурьяном. Он чувствовал – скоро их путешествие завершится.
Еще с самого утра в вагон ввалился караульный и велел снимать «резину». Ближайший к выходу мужик забубнил было что-то про радиацию, но тут же получил пинка в грудь и первым принялся стягивать ОЗК. Примеру последовали и остальные. Михей снял осточертевший противогаз, подавляя желание швырнуть маску в наглое лицо вертухая. Намордники покидали все в мешок, и охранник утащил его.
Все путешествие Миша с Ромкой гадали, куда же закинет их судьба. Ведь за это время проклятый поезд мог увезти их на самый край необъятной родины. Что ожидает их на новом месте – рабство или другая жизнь? Хотя в последнем Михей здорово сомневался. Да и чего хорошего можно ждать от людей-зверей с автоматами?
Поезд еле тащился, будто истратил все силы за четыре дня пути и теперь полз на последнем дыхании. Мишке казалось, что сердце стало колотиться чаще. Напряглись и остальные – стихли разговоры, словно люди молча готовились к чему-то. Наконец локомотив дал долгий гудок, завизжал металл, заскрипели железные сцепки. Состав дрогнул и замер, по вагонам прошла дрожь. Оживились за стенкой караульные.
– Кажись, приехали, – пробубнил кто-то в темноте.
– Куда нас привезли?
– Знать бы.
– Эх, была не была. Все равно пропадать!
За стенкой возились и шушукались, охранники обсуждали что-то. Наконец дверь распахнулась, и здоровяк грубо крикнул:
– Слушай мою команду, падаль! Выпрыгиваем из вагона по одному, строимся вдоль путей! Кто попробует сбежать – пристрелю, как собаку!
Молчание – знак согласия. Вертухай встал у входа, криками подгоняя ораву пленников. Узники начали торопливо подниматься, потянулись к выходу. Под прицелами трех автоматов Михей пролез к проему, поднырнул под закладной доской и спрыгнул на насыпь. Следом выскочил Ромка, заморгал, будто слепой котенок. Тяжело спустился дядя Никита, – казалось, что ноги его совсем не держат. За троицей посыпались из вагона остальные пленные – оборванные и замученные, они жмурились и жались к путям.
Над головами – исполосованное слоистыми облаками, будто шероховатое, небо. Неродное, неласковое. Какие-то приземистые строения за «железкой» – выстроились в ряд вдоль высокой ограды, словно вросли в землю по самые окна. Рыжим лоскутом пламени вспыхнуло вечернее солнце на стекле одной из домушек, и стало совсем уж тоскливо. Впереди – забор из бетонных плит с «колючкой» по самому верху, справа – строения какого-то завода, полосатая труба, воткнутая в вечернее небо, причудливые сооружения вдали. А за далеким лесом догорает весенний закат – тревожный, неспокойный. И такой чужой.
Шеренга растянулась на сто с лишним метров. Михей жмурился и пытался разглядеть своих, деревенских, но так никого и не сумел увидеть. Неподалеку стоял, пошатываясь, дядя Никита. Выглядел он плохо – глаза слезились, руки дрожали. Ромка встал рядом, постарался поддержать мужчину. Вдоль насыпи бродили крепкие вояки с автоматами наперевес. Мимо шеренги прошелся мордастый здоровяк, пересчитывая людей, внимательно разглядывая каждого. Мишка про себя назвал его «свинорылом» – уж слишком противной оказалась харя у вертухая. Сосчитав и изучив пленных, мордастый крикнул:
– Загоняй стадо в перевалочную! Тихонов, рассортируешь этих – и по баракам. Мне еще в лесную бригаду отбери самых крепких.
– В шеренгу по трое вдоль путей – СТРОЙСЬ! – прозвучала новая команда. Измученные узники кое-как слепились в неровную шеренгу. Подгоняемая криками и пинками, нестройная колонна пленных потекла вперед, к высоченным стальным воротам с узорами ржавчины. Через минуту они шагнули на территорию зоны. Михей осторожно вертел головой, разглядывая новое обиталище. Тут и там виднелись приземистые бараки, старые и унылые. Парень насчитал с десяток дозорных вышек, на смотровых площадках торчали часовые с оружием. Территорию зоны опоясывал забор из бетонных плит, тесно подогнанных одна к другой. Поверх ограды – щетинистая «колючка» в три ряда – не перелезть, не удрать. Лязгали где-то колодезные цепи, звонко ржала лошадь, долетали громкие команды надзирателей. А еще Михей видел людей – оборванных, грязных и жалких. Ручейки зэков с котелками в руках стекались от бараков в общую реку, и та устремлялась к центральной площади – похоже, подошло время ужина. Дохнул легкий ветерок, и вместе с вечерней прохладой и дымом печей повеяло грустью и безнадегой.
«Перевалочную» парень приметил сразу. Кособокий барак с прохудившейся крышей, без единого окна. Потемневшая гнилая дверь болталась на одной ржавой петле. Подстегиваемая командами, колонна пленников доковыляла до входа в строение.
– Внутрь и по нарам! – рявкнули сзади. Теснясь и толкаясь, нестройная толпа стала просачиваться в «перевалочную». Михей больно ударился головой о низкий косяк и нырнул в сырой полумрак барака вслед за Ромкой. За ними проковылял дядя Никита.
Одна дохлая лампочка еле выжимала скудный свет, и повсюду лежали густые тени. Мишка словно вернулся в темный вагон. Смрад, теснота и мрачное ощущение безнадеги. Сырой земляной пол, вдоль стен – узкие дощатые нары в два яруса. Во многих местах доски уже прогнили и потрескались.
– Ну все, ребятушки. Теперь это ваш дом родимый, тут и помрете, – ляпнул кто-то из угла барака. У нар в сумраке маячила неясная тень.
– Да не собирались пока вроде, – мрачно отозвался Михей.
– Да тут никто не собирается, – говоривший оказался тщедушным мужичком с бельмом на одном глазу, руками-плетьми и кривым ртом, он непрерывно дергал головой. – А приходится. Отсюда еще никто не убегал.
– Куда мы вообще попали? – спросил мужика Ромка. Тот криво усмехнулся и присел на гнилые доски нар.
– Тюрьма тут, – выплюнул «бельмоглазый». – Сейчас вас рассортируют, а завтра уже на работы погонят.
В барак набилось народу – не продохнуть. И ни единого окна – лишь рваная дырка в потолке, в которую заглядывало сизое вечернее небо. Прихромал дядя Никита – замученный до полусмерти, со вселенской грустью в глазах. Его мотнуло, и мужчина вцепился в плечо Михею.
– Ребята, куда нас притащили? – еле выдавил дядя Никита. Казалось, он сейчас рухнет на пол. Миша поддержал его, помог сесть на нары.
2
Мелятник – мелколесье.