Страница 11 из 20
– Мне все мамка твоя не давала рассказывать. Боялась, что ты побежишь отца искать. А куда бежать-то? Там места гиблые, зверье, радиация. Муж пропал, не хотела Ленка еще и сына потерять. Вот и пришлось тебе врать. А вот сейчас рассказал – и хоть на душе полегчало. Боюсь, недолго мне осталось, а то так и унес бы с собой в могилу.
Договорить им не дали. Рявкнул охранник, ткнул дядю Никиту стволом под ребра. Так и разошлись, не закончив разговор. Михей весь вечер молчал, глядя в дощатый потолок. В голове бродили разные мысли, не давали покоя. Да и что он мог сейчас изменить? Столько времени прошло, да и сам он теперь на волосок от смерти. Парень закрывал глаза, и ему виделась одна и та же картина – ночной лес и отец, истекающий кровью, умирающий. Батя полз по ковру из прелых листьев и хвои, а за ним двигалось нечто… То была его смерть.
В эту ночь Михей так и не смог уснуть.
На следующий день он встал совершенно разбитый. На улице только занимался немощный рассвет, и охранники с привычной злобой и жестокостью поднимали зэков на работы. По дороге в лес Михей еле тащился в хвосте колонны, и Ромка подбадривал товарища, когда тот сбавлял темп. Конвоиры то и дело пинками и криками подгоняли бредущих сзади «отставал». А потом они работали до изнеможения…
Вечером парень валился с ног от усталости. Он все чаще останавливался передохнуть и уже получил несколько предупреждений от охраны. Наконец Батя дал команду закругляться. На землю пали сумерки, и вечерний морозец сковал лужи ледком. Михей покачнулся и едва не упал, вовремя схватившись за дерево. И вдруг замер. Ему показалось, что в сумраке леса между деревьями шевельнулась неясная тень. Будто мелькнула чья-то фигура и растворилась в густеющей тьме. Парень присмотрелся – ничего. Привиделось?
– Мишань, чего там углядел? – Ромка тронул товарища за руку.
– Не знаю даже, – пожал плечами тот. – Кого-то вроде видел вон там, за соснами. Может, показалось?
Ромка тоже пригляделся, но ничего не увидел. Сзади долетел крик вертухая:
– Эй, быдло, хорош лясы точить. Живо стройся!
Через пять минут лесные бригады уже топали в сторону зоны. Волочившийся в хвосте Михей снова обернулся и глянул на полоску леса. И сердце почему-то заколотилось чаще, а по спине пробежал холодок.
К чему бы это?
– СТААА-Я-ЯТЬ! – противный надтреснутый голос стегнул по ушам. Глаза охранника рыскали с ненавистью по толпе оборванцев. На лице даже не улыбка – мерзкий оскал, словно вертухай смотрел на дерьмо. Михей устало глянул на далекие бараки и плац, куда стекались к ужину заключенные. Опять этот обыск. Достало! ДОСТАЛО!
– ПРИГОТОВИТЬСЯ К ДОСМОТРУ!
Зашевелились зэки, перетасовались, словно карты в колоде. Вдоль ограды вытянулась длиннющая шеренга. Некоторые шатались, будто пьяные – тяжелая работа высосала все силы.
– Опять мурыжить будут, нелюди, – зашушукались в толпе. – Изо дня в день одно и то же. Было бы чего искать!
– Снимай верхнюю одежду!
Оборванцы принялись стягивать бушлаты и затертые фуфайки. «Ищейки» работали быстро, но в то же время – внимательно. Охлопывали и прощупывали складки одежды, заставляли выворачивать карманы, подсвечивали фонарями. Напротив лица Михея повисло рыло вертухая. Караульный смотрел так, что хотелось харкнуть ему в наглую рожу. Парень стиснул зубы, и руки сами поднялись. Обыскав его и Ромку, охранник собрался идти дальше. И вдруг на Михея накатила такая дикая ненависть, что парня затрясло. Усталость смешалась со вчерашними переживаниями, злоба вскипела и хлынула через край.
– Начальник, в жопу еще загляни, там не проверял! – ядовито выплюнул парень в спину досмотрщику.
Все произошло в мгновение ока. Вертухай обернулся и вмазал Ромке прикладом в лоб. Товарищ охнул и повалился на землю. Подоспели еще двое, рывком выдернули его из шеренги и принялись что есть мочи охаживать ногами.
– Это не он! – завопил Михей, но сильный удар тут же повалил его наземь. Цветастые круги поплыли перед глазами.
Парень на короткое время словно выпал из реальности, копошась на земле, пытаясь прийти в себя. Встал на четвереньки, сплевывая кровавую слюну, и увидел, как охранники подхватили сникшего Ромку и поволокли в сторону карцера. Вертухай повернулся к шеренге зэков. Он щерился и тяжело дышал, свирепо глядя на толпу.
– А ну, суки, одежду – снимай! Ползком в барак, падаль!
Зэки, дрожа, принялись стягивать с себя рванье. Кто-то мешкал, и тогда охранник подходил к нерасторопному и ударом ноги валил наземь. Голые и несчастные, скомкав одежду, зэки со стонами опускались на холодную землю.
– Живее, твари! Поползли!
Путешествие до бараков показалось Михею вечностью. Ледяная земля впивалась в кожу тысячами острых игл. Ломкий лед на лужах расцарапал ноги до крови. Заключенных трясло от холода, но они упрямо ползли. Охранники охаживали отстающих ногами и подгоняли угрозами. Дрожа и стуча зубами, зэки кое-как доползли до барака и принялись натягивать одежду. Мишка поднялся, трясясь от холода, и тут же ощутил на себе недобрые взгляды. Антон, парень из соседней бригады, подошел ближе и сплюнул ему под ноги.
– Сука, – процедил он с ненавистью. И вдруг стиснул кулаки и двинулся на Мишу. Тут же между ними вырос Батя.
– Отставить! – рявкнул бригадир, и Антон остановился, скрипя зубами. Видно было, что злоба клокотала в нем, но идти на Вячеслава он не осмеливался.
– В барак иди, – тихо и грозно рыкнул Батя, и парень повиновался. Остальные натягивали одежду, пытались согреться.
– Чтоб ему, падле, в карцере сгнить, – прошипел кто-то справа. Похоже, не все заметили, что вертухаю надерзил не схваченный Ромка, а Михей. А те, кто видел, поглядывали на Мишку исподлобья, недобро.
– Пойдем, – хмуро сказал Вячеслав. Парень набросил на плечи бушлат, посмотрел на бригадира. Тот глядел с укором, но не злобно.
– Херня это все, – бросил он. – Смелый ты, но тут этим ничего не докажешь, а только подохнешь скорее. Завязывай выпендриваться, если жить хочешь.
Михей промолчал. На смену ярости пришли обида и дикое чувство вины. Это он виноват в том, что Ромку бросили в карцер, из-за его амбиций пострадал товарищ. А что он доказал себе и этим нелюдям? Да ничего! В бараке он забрался на нары, ощущая, как ноют изодранные в кровь ноги. Совесть и тревога глодали его, и парень чувствовал, как от обиды дрожат губы. Что там с другом? Он здесь, а Ромка – в холодном подвале, и все по его вине.
Подошел Эстет, тронул Михея за плечо.
– Не вини себя. Они не любят, когда им вызов бросают. Могли бы и убить.
Парень промолчал – говорить не хотелось.
– Батя мне сказал, – Леха мотнул головой в сторону бригадира. – Злобу на тебя затаили ребята.
– И что мне теперь? – вскинулся Михей. – Извиниться и в жопу их поцеловать?
– Да зачем сразу так? – развел руками Эстет. – Просто повнимательнее будь. Как бы «обратка» не прилетела.
– Спасибо, учту, – бросил Мишка. Рядом застонал сосед. Вытянул жилистые руки вдоль тела, глянул мимо парня взглядом, исполненным вселенской тоски.
– Эх, жизнь поганая, – сплюнул мужик на пол, укрываясь драным бушлатом. – Сдохнуть бы, что ли, скорее!
– Да кто мешает-то, – злобно бросил Михей. – Иди да сдохни.
– А шел бы ты, – озлился сосед. – Самый умный да говорливый, что ли?
– Тихо вам! – шикнул Эстет и повернулся к Мише: – Успокойся и отдохни, утро вечера мудренее. Завтра что-нибудь придумаем.
– Слушай, Леха, а как там, в карцере? – тихо спросил парень.
– Жопа полная, – расстроенно сказал Эстет. – Туда лучше не попадать. Сейчас еще терпимо, а вот зимой – кранты. Комнатка два на два метра, холодрыга – как на улице. Жрать дают только вечером – холодную баланду. За неделю там копыта можно откинуть.
Михей задышал – тяжело, нервно. Он представил Ромку – избитого, замерзающего. Свет погасили, но картина, нарисованная Эстетом, не давала парню покоя. Рядом возился старый Рафик, долго бубнил и вздыхал в темноте. Наконец и его сморило. А Михей все лежал и слушал беспокойную тишину барака, перемежаемую стонами измученных рабов. День, словно котомка, доверху набитая событиями, уходил в прошлое. Утекали заботы и усталость. И только мысли деть никуда не получалось.