Сибирские перекрестки

– Ну, так и сказал бы! А то…

Пацан обиженно повернулся и отошел от Сергея.

Что он хотел сказать, было не ясно, но и Сергею было не до него.

Он вышел из кинотеатра и направился через скверик к переулку по направлению к дому дядьки, надеясь, что сейчас тот наверняка пришел и он застанет его дома.

Но и на этот раз дядьки не было дома.

Сергей постоял перед закрытой дверью, вышел со двора, прикрыл за собой калитку и направился снова в сторону сквера, чтобы посидеть там на скамейке. Он прошелся по скверу, нашел свободную скамейку, сел на нее и только сейчас почувствовал усталость от целого дня на ногах. Он устало протянул ноги, закрыл глаза, стараясь расслабиться. В голове снова закрутились мысли о дядьке. Он хотел его представить себе и не мог. Он просто не видел его, поэтому ничего не приходило в голову, а сама мысль о том, каков он, была слабой, нерешительной, скромной. Она раза два мелькнула и оставила его в покое… Он не заметил, как задремал… Клюнув пару раз носом, он стукнулся подбородком о грудь и проснулся… Спал он не более десяти минут, но сон освежил его, вернул силы. Он посидел еще на скамейке, достал записную книжку, чиркнув в нее, записал интересную мысль, пришедшую ему в полудреме. Эту привычку записывать что-то интересное, что иногда приходило самопроизвольно в голову или он подмечал в сутолоке обыденной жизни, он выработал в себе уже давно, и у него скопилось достаточно много записей. Иногда, просматривая их, он удивлялся их разношерстности и разнообразию, а также ценности, которые бросались сразу же в глаза, когда они были собраны в одно целое. Зачем ему это было нужно, он пока и сам не представлял, но привычка была выработана и требовала своего, а он не противился ей, находя в этом даже удовольствие.

Он сунул книжку в карман, встал со скамейки и, чтобы скоротать время и занять себя, пошел к магазину, что стоял на выходе из сквера с противоположной кинотеатру стороны.

К дому дядьки он вернулся через час, однако еще с улицы увидел все тот же замок на двери, поэтому не стал заходить во двор, повернулся и пошел теперь в противоположную сторону – на окраину поселка, в конец улицы, заметив, что по рельефу там должна быть речушка.

Речушка оказалась маленькой, каменистой и чистой.

Он присел на теплый, нагретый солнцем галечник и бездумно уставился на журчавшую у ног речушку. День клонился к вечеру, длинные тени легли на воду, прочертили полосы по широкой длинной галечной косе, на которой он сидел. На него накатило блаженное состояние. Он лег на спину, на теплую гальку, заложил руки за голову и стал смотреть в небо. Оно было, как всегда, голубое и высокое. И его от привычности и будничности неба потянуло снова в дремоту. Он прикрыл глаза и какая-то неясная тоска потянула его в сон… Но он скинул ее и открыл глаза…

К дому дядьки с реки он вернулся примерно через час. Дома уже кто-то был. Он увидел широко открытую дверь дома и какое-то оживление во дворе, хотя там никого не было. Он открыл калитку, зашел во двор и направился к крыльцу.

– Хозяева дома! – крикнул он, подойдя к крыльцу.

– Да, дома! – послышался голос откуда-то сбоку.

Сергей повернулся в ту сторону, увидел летнюю кухню, занавеска на дверях кухни колыхнулась, и через порог навстречу ему шагнул… Отец… Это было настолько неожиданно, что он в первое мгновение растерялся и, широко открыв глаза, несколько секунд смотрел и впитывал всем своим существом человека, появившегося перед ним… Дядька поразительно походил на своего старшего брата, отца Сергея. Но на того отца, которым тот был лет двадцать назад. Да, и действительно, дядька был моложе своего брата, отца Сергея на семнадцать лет.

«Однако нет, дядька не совсем был похож на своего старшего брата», – подумал Сергей, разглядев дядьку. – Нос несколько отличается. Черты лица те же и глаза, но светлее, больше, а теперь, к старости, старчески отвисли, похоже, стали слезиться.

Дядька, как узнал позже Сергей, уже давно пристрастился к кофе, пил его каждый день и в большом количестве. И от этого у него уже давно было повышенное давление, точнее, он его раскачал, поэтому его выдавали красные прожилки в глазах и набрякшие мешки под глазами.

– Здравствуйте, Яков Ильич! – широко улыбнулся Сергей и протянул дядьке руку.

– Похож, похож! – воскликнул тот, оглядывая Сергея. – Вылитый Ефрем! Как с картинки! Мироновы, ты смотри-ка, как похожи! Кость наша! – аристократическая! Тонкая, но крепкая – на крестьянской закваске мешана!..

Он пристально вглядывался в лицо дядьки, как будто старался разгадать загадку о самом себе. Отец был не в счет, его он знал с малых лет, постоянно видел, и он для него не представлял интереса, так как из-за привычки видеть его постоянно не мог заметить его сущности. Отец был привычным и казался понятным. Дядька – другое дело. Его он ни разу не видел в жизни до сих пор, и он был той ниточкой, соединявшей его с прошлым, как и отец. И его, дядьку, надо было обязательно встретить и внимательно рассмотреть, заметив сразу, на волне чувства первой встречи с новым незнакомым человеком, его какие-то глубинные черты, которые, как он подозревал, должны быть общими с дядькой, передаваться из поколения в поколение, и должны сказаться в нем, определить и его жизнь. Но не только это тянуло его на встречу с дядькой. Было еще какое-то чувство вины перед кем-то за то, что он, вот уже почти прожив половину жизни, так ни разу и не побывал у родственников, хотя их у него было много. У отца было два брата и сестра, а сейчас у него, Сергея, была уйма двоюродных братьев и сестер.

Дядька был среднего роста, как и все в роду Мироновых, и, как все Мироновы, тонкий в кости и стройный, подтянутый, сейчас уже по-старчески сухой, но все еще сильный, жилистый и подвижный, как и отец Сергея, которому уже стукнуло восемьдесят лет. Отец Сергея, несмотря на столь преклонный возраст, до сих пор ходил в тайгу. Не только за ягодами и за грибами, но и отмеривал иногда десятки верст в поисках коровы, которая, по своему своенравному характеру, частенько отбивалась в тайге от стада и не возвращалась по нескольку дней домой.

Дядька тоже оказался шустрым, подвижным, но несуетливым. Ходил он уже сейчас стариком, мелкой, но быстрой, семенящей походкой, которая, однако, не была суетливой.

– Ну-у, дядя Яков, я-то похож на отца! Но и вы тоже, удивительно… В молодости, должно быть, можно было спутать?

– Ну что же, проходи, Миронов, проходи! – похлопал дядька по спине Сергея и легонько подтолкнул его к дверям дома. – А! Ты, может, хочешь посмотреть мое хозяйство?! – воскликнул он и остановился. – Тридцать лет здесь живу! Вот посмотри – врос! Хм! Оброс здорово! Свой, давненько уже стал своим в этих краях… Еще с войны. Тут недалеко, на заводе пацаном работал: самолеты собирали – У-2! Слышал о таких?..

– Слышал.

– Потом, после войны, вернулся сюда. Осел насовсем. Теперь уже все… Вон – вишь, летняя изба. Там все – и кухня, и баня, и гараж… А там огород, – махнул он рукой куда-то в сторону, за сени, по другую сторону дома. Ну, ладно, проходи в дом, – пригласил он Сергея, открывая марлевую занавеску на входной двери.

Дом у него оказался просторным, с чердачной жилой комнатой, с четырьмя жилыми комнатами, в одной из которых, маленькой и узенькой, стояли кровать и телевизор, была комната самого дядьки.

И Сергей удивился странному совпадению: отец его тоже жил в маленькой и узенькой комнате и тоже с одним телевизором, так же как и его младший брат.

«Хм! Какое удивительное совпадение. Даже в мелочах. Неужели это и есть судьба? – подумал он. – И это ждет меня!.. Не уйти!.. Вот и стало все на свои места… Хм! А жаль, что так получилось. Ясно, просто и тоскливо от понятности своего будущего… Да не может этого быть! Хм!.. Это же не черт наплел, и не бог указал…»

Дядька провел Сергея по дому, показал ему свои хоромы, которые оказались просторными, светлыми и по-деревенски домашними. Чем-то веяло от них чистым и умиротворенным, как на закате жизни обычно утихают страсти, уступая мудрости и примирению с миром, в который в молодости человек вламывается, полагая неразвитыми мыслишками, что жизнь начинается только с него. А она существовала и до него, и ей нет дела до него, как и до всех остальных…