Белая Богиня

– Да знаю я!

Их крики прервал деликатный стук – Джон барабанил по столу кончиками пальцев, и этот раздражающе монотонный звук окончательно взбесил Дину.

– Перестаньте стучать! – рявкнула она. – Анна, почему мы орем друг на друга, когда надо орать на него?

– Послушайте меня, – негромко произнес Джон. – То, что я сейчас скажу, очень важно, – он замолчал.

Анна уже знала его манеру делать паузу перед тем, как сказать неприятное. И чем дольше пауза, тем страшнее то, что следует за ней. На этот раз Джон молчал невыносимо долго.

– Ну? – не выдержала Анна.

– Я никому не велел за тобой следить.

Теперь паузу пришлось взять ей.

«Как это? А кто же, не особо скрываясь, ходил за мной все лето? На блошиный рынок, по лавкам на Руа ду Бенформозу. Кто заходил в соседний вагон электрички каждый раз, когда я ехала в Синтру? Кто доводил меня чуть не до виллы и растворялся в лесу, чтобы снова возникнуть на станции?»

– В любом случае, дорогая, это не мои люди.

– А чьи? – у Анны сел голос.

– Я тоже очень хочу это знать.

Он выглядел озабоченным, но не испуганным, и это придало Анне немного уверенности.

– А я хочу знать – зачем, – Дина говорила сдержанно и спокойно, как всегда верно оценив серьезность ситуации. – Зачем кому-то следить за тобой? Разве все не закончилось весной?

«Вообще-то весной все только началось, – мысленно возразила Анна. – Я приехала в Португалию по документам, которые, пожалуй, можно назвать поддельными – срочный рабочий контракт и бизнес-виза, непонятно как полученные в закрытой на жесткий карантин Москве. Путешествие из Москвы в Лиссабон было организовано человеком, за которого я собиралась выйти замуж. Серьезно ведь собиралась, дурища! А человек оказался редкой скотиной, которого интересовали только мои деньги».

Деньги. Как раз весной Анна узнала, что у нее есть деньги. Вернее, нечто, стоящее больших денег – дом в Синтре, двухсотлетний особняк «Ласточка», семейное гнездо рода Оливейра, который перешел ей по праву прямого наследования. То есть, перейдет, как только будут должным образом оформлены документы.

– На этот счет у меня не очень хорошие новости, – вздохнул Джон. – Адвокаты работают, но вступить в права наследства ты сможешь в лучшем случае через год.

– Через год? – Анну словно ударили по голове.

– И это еще очень быстро, – неохотно признала Дина. – У нас и в обычное время бюрократия работает… э-э-э… по скрипу. А сейчас… сама видишь.

– И еще новость: дальние родственники старика не будут претендовать на наследство.

– Чего это? – удивилась Анна.

Она хорошо помнила, как заходился в криках тот тип, как называл ее мошенницей и грозился вывести всех на чистую воду. Он ведь уже мысленно продал «Ласточку», а на вырученные деньги мысленно уехал жить в Майами. А ведь сам-то он старику Оливейре даже кровным родственником не был – всего лишь муж внучатой племянницы.

– Их совершенно добровольное решение, – Джон произнес это таким тоном, что сразу стало ясно: добровольное, как же.

Методы Джона решать проблемы вызывали у Анны моральный дискомфорт. Этот эвфемизм она использовала для замены слова «страх». Ведь это нормально – бояться человека, способного на холодную просчитанную жестокость. А Джон совершенно точно на такое способен.

Страх, невольное восхищение, желание заслужить его одобрение и чувство безопасности, когда он рядом. Обида. Короткие вспышки ненависти. Весь этот тугой клубок взаимоисключающих эмоций мучил Анну до тех пор, пока Дина не сказала: «Да ты относишься к нему как к отцу». И еще сказала: «Но он тебе не отец. И он тебе никогда не причинит вред, по крайней мере, пока у него будет выбор».

Дина говорила сквозь зубы, словно признавала за врагом что-то хорошее. И ко всем Анниным чувствам добавилось еще одно – доверие. Она доверяла Джону, несмотря ни на что. Даже на то, что не знала его настоящего имени.

– Значит, это не родственнички, – заметила Дина. – И значит, дело не в доме.

– А может, они согласились не претендовать для отвода глаз. А сами хотят накопать на меня компромат, пойти в суд, забрать «Ласточку», а меня – в тюрягу!

Джон вскинул руки в примирительном жесте.

– Анна, я абсолютно уверен, это никак не связано с наследованием дома. «Ласточка» – твоя, и это факт, который лишь осталось закрепить юридически. Кстати, ты можешь ездить туда на совершенно законных основаниях.

– Я могу там жить?

– Можешь, если хочешь, никто тебя не выгонит. Но это же развалины.

– Зе живет, – возразила Анна, уже много десятилетий. – У него там теплая и сухая комната, нормально все.

Она и сама не знала, зачем упрямилась. Очевидно же, что жить в полуразрушенном особняке без электричества и воды, с прохудившейся крышей, выбитыми окнами и ветром, гуляющим по коридорам, невозможно. Чтобы чувствовать себя нормально в таких условиях, нужно быть сумасшедшим.

Собственно, Зе, старый мажордом, такой и есть – граница между прошлым и настоящим в его голове стерлась то ли от старости, то ли от потрясений. Он носил воду из колодца, грелся у дымящего камина и экономил свечные огарки в заплывших воском тяжелых шандалах. Он жил в своем личном Средневековье, а когда Анна попыталась вытащить его в городскую квартиру, сопротивлялся, словно дикий кот.

Она навещала их каждую неделю – старика и дом. И всякий раз, шагая по заросшей подъездной аллее, вспоминала слова Леандру: «Сохрани его, не продавай».

Но пять миллионов евро, которые предлагали за «Ласточку», огромные деньги. О продаже Анна думала с тоской и обреченностью, понимая, что отремонтировать и содержать поместье не сможет.

«Да и зачем такой домина мне? Кто в нем будет жить? Мне за тридцать, семьи нет, детей тоже, нет даже собаки»…

Эти печальные мысли, удивительное дело, уступали место другим, стоило Анне оказаться в запущенном саду «Ласточки». Например, что будет трудно добиться именно того земляничного оттенка, который выбрал для своего дома первый Оливейра. Или что несколько мраморных балясин парадной лестницы нуждаются в замене – всего несколько, потому что мрамор для них везли с каменоломни в Вила Висоза, а кто не знает, что там лучший мрамор в Португалии.

– …они в любом случае ничего бы не добились. Анна наследница, оспорить это невозможно. И, Дина…

Джон говорил негромко и, кажется, впервые назвал Дину по имени, а та не огрызнулась.

– Плохо дело, да? – голос у Анны дрогнул. – «Ласточка» тут действительно ни при чем. Все дело в алмазах?

Это была вторая часть ее португальского наследства: ангольские камни на десятки миллионов евро. «Кровавые алмазы», пропавшие тридцать лет назад. Кровавые и в прямом, и в переносном смысле.

– Анна, твой отец заплатил за них жизнью. Ты имеешь право на эти камни, ты их заслужила. К тому же мы не знаем, кто владел ими до тебя.

– Так может, владелец и объявился, а, Джон? Может такое быть?

Джон кивнул неохотно.

– И когда он придет забрать свое, что я ему скажу? – Анна почти кричала. – Ведь камней-то у меня нет! И я понятия не имею, где их искать! За целое лето мы не продвинулись ни на шаг. Мы вообще об этом не думали!

– Да это все звучало как бред, – неуверенно возразила Дина. – Увлекательный, даже веселый, но бред. Вы серьезно думали, что мы возьмем и найдем алмазы, пропавшие столько лет назад?

Джон сидел с непроницаемым лицом.

– Ну, что бы мы там ни думали, – Анна встала из-за стола и подчеркнуто аккуратно свернула салфетку, – придется их найти. Я не хочу, чтобы меня грохнули из-за алмазов, которые я в руках не держала, ясно?

Она взглянула на Дину, на Джона, в надежде, что они поднимут ее на смех: мол, да кто тебя будет убивать, что ты несешь, это же не голливудский блокбастер…

Но они молчали. И Анне стало по-настоящему страшно.

Он ждал следующего звонка, потому что решил: пришло время ответить. И сильно удивился женскому голосу в трубке.

– Теперь вы работаете напрямую с нами, – сообщила женщина. – Мы решили обойтись без посредников.