Страница 1 из 21

Литература как жизнь. Том II

Урнов Дмитрий Михайлович

Дмитрий Урнов

Литература как жизнь. II том

«Застали мы целое и, я думаю, последнее поколение мастеров. В Малом и во МХАТе, в Театре Моссовета и Красной Армии видели профессионалов, прошедших школу безжалостной требовательности. Это было актерство как действо – говорят, поют, пляшут, – и даже мальчишками мы чувствовали: «Как говорят!» и «Как движутся!». Выразительность как нечто обязательное, когда требовалось, чтобы от каждого жеста и всякой мизансцены оставалось впечатление сделанной вещи, хорошо сделанной».

Д. М. Урнов. Фото Эрика Штарке, 2012 г.

Особые случаи

В мастерских

«Искусство должно быть легким».

Мальчиком в Магнитогорске, во время эвакуации, был я с матерью у режиссера – слово меня интриговало, а мать показывала свои эскизы костюмов к «Снегурочке». Режиссер Лев Михайлович Прозоровский перед войной был Главным в Малом театре, в эвакуации взял под свое крыло местные театры, в том числе Магнитогорский Театр им. Пушкина. Понравился ему в одном из эскизов головной убор то ли с крыльями, то ли с рогами, и он сделал взмах рукой, обозначая полёт.

С тех пор искусство для меня – усилие и легкость, когда следишь за самолётами и знаешь: рукотворные птицы тяжелее вагонов и танков, но инженерная мысль поднимает крылатых великанов под небеса и возникает видимость движения без усилий.

Так пушкинский измаранный черновик разрешается чудотворной легкостью стиха.

Тоже ещё мальчишкой вместе с матерью был у графика. Михаил Иванович Курилко – сухопарый старичок, черная повязка на глазу, будто из «Острова сокровищ». Мать сказала, что глаз ему выкололи на дуэли, тут карлик вырос во всеобъемлющую фигуру со страниц всех приключенческих книг.

Курилко учился в Мюнхене, там и дуэль, студенческая дуэль с буршами. Рассматривая его рисунки уже взрослым, я видел руку, что когда-то держала шпагу, – стальная линия.

В мастерской у Ватагина. «Ну, что Ватагин!» – услышал я от молодого анималиста. Что умел Ватагин, того не умеют свысока говорящие о нём. Летучим и точным абрисом художник не зверя изображал, а передавал смысл, приданный зверю.

Видел ли Киплинг его иллюстрации к «Маугли»? Если спросить у дочери, которой писатель рассказывал свои сказки? Василий Алексеевич дал мне фотографии рисунков. Отправил я бандероль, нет ответа, пожаловался Сноу. Пришло письмо: «Уверена, мой отец иллюстраций Ватагина не видел. Книг из России почти не приходило». Но Ватагин от секретаря Киплинга получил уведомление о доставке. Опять жаловаться Сноу? Строки начертаны дрожащей рукой, а сказки дочь Киплинга слушала шести лет.

У Николая Васильевича Кузьмина побывали мы с профессором Симмонсом, американским биографом Пушкина. Русист знал цену оригиналам, которые художник нам показывал. Иллюстрации Кузьмина к «Евгению Онегину» в стиле «пестрых глав» удивительно уместны, будто иллюстрации с текстом одно. Иллюстраторы, стараясь себя показать, своими рисунками обычно отвлекают от текста, мешая назначению книги быть читаемой. У Кузьмина соблюдена мера выразительности и ненавязчивости. Иллюстратор скромен перед чудом волшебных слов: только бы не помешать словам! Мастер знал свое место, и это знание составляло часть его мастерства.

На конюшне (Требования к лошади)

Для сборника о спортсменах в серии «Жизнь замечательных людей» мне был заказан очерк о Лилове. Он принял меня в конно-спортивную школу «Труд», годы спустя терпел на манеже ЦСКА, хотя умения сидеть в седле у меня не прибавилось.

Борис Михайлович Лилов – шестрикратный чемпион СССР и победитель международного приза в парижском Парке принцев, где он был ещё и особо награжден за обаяние в езде. Слава Лилова неразрывна с гнедой «Диаграммой». Решил я спросить у его соконюшен-ника Андрея Максимовича Фаворского (племянник художника), что приходится на долю всадника и коня на конкуре, в соревнованиях по преодолению препятствий,

Привожу речь, записанную ещё в прошлом веке, но слова мастера, я думаю, со временем не потускнели. Обстановка нашей беседы: конюшня, амуничник, где хранятся седла и прочее снаряжение, Олимпийский чемпион по выездке Иван Кизимов чистит удила, ветфельдшер готовит таинственную смесь для втираний.

Фаворский (сидя на сундуке с овсом). Лошадь должна быть талантлива. У неё должны быть душа, ум, сердце и другие природные данные, необходимые в нашем деле. Диаграмма у Бориса была талантлива. Мой Крохотный талантлив. У Лисицына Пентели, небольшой, лещеватый, а талантливый, просто талантливый! Порода? У нас в конкуре свое понятие о породе. Конкур – не скачки, паркур (маршрут) – не ипподром. Скакуну нужна резвость и ещё раз резвость, все остальное постольку-поскольку. А конь конкуриста должен обладать такими свойствами, что они вроде бы взаимоисключают друг друга. Резвость и в конкуре нужна: иначе не наверстаешь время, упущенное при повалах. Но резвость – нервы, а с чрезмерными нервами на манеже делать нечего. На паркуре от коня и седока требуется прежде всего расчет. Борис всю жизнь ехал по маршруту: всегда в посыле! По улице шел и высчитывал темп прыжка до каждой лужицы. Он даже во сне брал барьеры. В чем заключался его секрет? Нет сомнения – руки. Ну, и голова, конечно. Чувство лошади! Как никто, чувствовал он, когда нужно «снять» лошадь и поднять её перед препятствием на прыжок. В этом Борис не знал себе равных…

В конюшенном коридоре слышен шум. Кажется, ругают кого-то. «Терентьич ребят отчитывает», – поясняет Фаворский. Выглядываем в корридор: тренер сборной Григорий Терентьевич Терентьев говорит: «Ездить надо уметь! Повод держать как следует и в седле по-настоящему сидеть». Сколько раз мне приходилось слышать то же самое! Но разве перед Терентьевым стоят… новички? Нет, олимпийские чемпионы Иван Калита и Елена Петушкова. Вот уж что называется «Век живи – век учись».

Фаворский (вернувшись на сундук, продолжает). Борис понимал лошадь, но и лошади его понимали. И Бриг, и Атлантида, а уж Диаграмма в особенности. Она, кстати, поступила в спорт со скачек, но скакала бесцветно, а на манеже нашла себя. Темпераментна была – в меру. Она обладала природным сбором: от рождения была ей дана гармония движений, а в прыжке это – всё. Трудно было в самом деле уловить, кто же из них двоих рассчитывает, как действовать, когда шли они с Борисом на препятствие – одно, другое, третье, система и всякие разноперые стенки. С любого положения, с любой ноги эта небольшая кобылешка взлетала, как мячик. Была незлопамятна. Борис никогда её не наказывал, но ведь напряжения приходилось выдерживать страшные. А с кобылами, известно, как бывает: отобьешь душу, переработаешь и – конец! Но Диаграмма была отходчива. Умела себя беречь, сама распределяла свои силы, без лукавства и без отлыниванья. Открытая сердцем, откровенная по езде, да что говорить, талантлива была…

Эликсир театральности, или Театр на дому

«Зачем в его скромном кабинете толпились тузы…».

Все те же слова из «Былого и дум» снова и снова воскресали в моей памяти, когда поднимался я по лестнице на второй этаж, идя к другу-однокашнику. Все школьные годы мы с ним сидели за одной партой. В школе его звали «Пашкой», домашнее прозвище – Буба, а имя ему Халил. «У меня папа перс», – мой друг объяснял, откуда у него экзотическое имя. Мать моего друга, Елизавета Владимировна Алексеева («Лёличка» для домашних, а мы, мальчишки, называли её «Тётичкой»), актриса, дочь переводчика иностранных оперных либретто Владимира Сергеевича Алексеева, племянница Константина Сергеевича Станиславского. Две творческие традиции, театр и генетика, проявились у Бубы различными способностями, разносторонне одаренный, он преуспевал, за что ни брался. Был чемпионом Москвы по плаванию, мастером парусного спорта, не выучив урока по математике, вызванный к доске умудрился придумать свое собственное доказательство теоремы, мог бы стать актером, математиком, а стал… домовладельцем, вышедший из купечества вернулся к наследственным корням. «У нас был дом», – ещё в школе говорил мне мой друг, имея в виду доходный дом у Красных ворот. Когда мы с ним ссорились, что бывало очень редко, Буба говорил: «До семнадцатого года ты бы у меня в дворниках не числился!» Все-таки мой дедушка у его дедушки выходил, пусть статистом, на прославленные подмостки.