Слезы Африки

– Кого ты собираешься подвергнуть испытанию? – язвительно спрашивала она. – Ни искренность моей веры, ни тем более веры тех миллионов, кто обожают тебя больше, чем я, не смогут компенсировать все те страдания. И целой вечности, что я проведу в аду, не хватит, чтобы расплатится за мучения этих детей… – и в тоне ее голоса звучало горькое порицание, без намека на надежду. – Зачем тогда все это?

Насилие, жестокость и месть – чувства далекие от понимания для такой бесконечно доброй женщины, как сеньорита Маргарет, которая даже тогда, когда до нее долетал смрад смерти и ворчание гиен, спорящих вокруг трупов на противоположном берегу реки, с великим трудом верила в то, что подобное варварство имело место, и все, что она теперь просила у своего маленького Бога – это проснуться и не видеть более всего этого кошмара, и чтобы мир вернулся к своему простому и мирному состоянию, каким он был три ночи назад.

Но неожиданно усталость обрушилась на нее, словно сокол на добычу, и как бы глубоко не был надломлен дух, но наступает такой момент, когда телесные силы преобладают, и она уронила голову и провалилась в сон, до того момента, когда короткий, но сильный тропический ливень не обрушился и не промочил ее до последней нитки.

Светало.

Она открыла глаза и сразу не смогла понять где находится, а когда, наконец, сообразила, встревожилась, увидев как крошечная фигурка удаляется по направлению к берегу, а дождь лил с такой силой, словно стена из воды.

Она сорвалась с места и побежала следом, догнала почти у самой воды, а когда схватила за руку и повернула к себе, увидела огромные глаза Надим Мансур, кто, как показалось, даже обиделась из-за того, что ей помешали.

– Оставьте меня! – попросила она, отдергивая руку.

– Куда ты идешь?

– Домой.

– Ты не можешь идти туда, – заметила ей сеньорита Маргарет, голосом ровным и нежным.

– Почему?

– Дома нет, его разрушили.

Малышка, которая едва лишь пару недель назад отпраздновала в веселой компании, там же в школе, свой восьмой день рождения, размышляла над сказанным лишь мгновение и сразу же ответила совершенно уверенно:

– Мой папа отремонтирует его. Он всегда ремонтирует его.

Сеньорита Маргарет опустилась на колени перед ней и в смущении смотрела на девочку, поскольку полагала, что к этому моменту все дети осознали – их родители мертвы, а деревню разрушили.

В горле у нее все пересохло, и она в который уже раз спросила своего кроткого Бога, зачем он заставляет ее пройти через все эти испытания, и, собрав всю свою волю и мужество, прошептала срывающимся голосом:

– Твой папа, малышка, умер. Вся твоя семья умерла.

Последующий вопрос был самым обескураживающим из тех, какие опытный учитель получал и на которые отвечал в течение почти тридцати лет.

– И если вся моя семья умерла, то почему я должна продолжать жить?

– Потому что Господь этого хочет.

– Тот же самый, что пожелал, чтобы вся моя семья умерла?..

И ничего ей не пришло в голову, чтобы ответить на этот вопрос, а всего лишь взяла малышку за руку покрепче и вместе с ней вернулась в школу.

На крыльце она заприметила худую и высокую фигуру Менелика Калеб, про которого все знали, что он просыпается самым первым в деревне.

– Займись ей, – попросила она. – Хотела вернуться к себе домой.

Потом прошла внутрь школы, в самый большой из классов, и обвела взглядом лица детей, и спросила саму себя, а не лучше ли было, чтобы они вот так продолжали спать до скончания века, чем выйти навстречу тяжелым испытаниям, безо всяких сомнений ожидавших их.

И наконец подошла к большой карте, висевшей на стене, и внимательно рассматривала ее, пытаясь понять в каком направлении нужно им идти, чтобы добраться до моря, не пересекая по пути области, где, как она слышала, идут самые кровопролитные бои.

Та война, тот абсурдный конфликт, опустошавший страну вот уже в течение четырех долгих лет, и принесший с собой для большинства ее жителей лишь голод и отчаяние, до вчерашнего дня был лишь не более, чем далекими слухами, что приносили с собой редкие «Рассказчики истории», которые время от времени случалось забредали в затерянную долину, и все, что сеньорита Маргарет знала про войну, это что расползалась она в основном вокруг больших городов и плодородных долин, поскольку для всемогущих Господ никакая победа в этой Войне не имела смысла, если не приносила с собой хороших трофеев, с помощью которых можно было бы компенсировать затраченные солдатами усилия.

Горы, джунгли и долины, расположенные на периферии, все это время оставались вне пределов столкновений, но трупы на противоположном берегу ярче всего показывали, что, в конце концов, конфликт перевалил через все границы, и теперь невозможно было определить в каких регионах сохранилась еще мирная жизнь, а в каких шла война.

Но, тем не менее, она попыталась разобраться в запутанной, похожей на лабиринт, карте, покрытой мушиными следами, и найти путь, что привел бы их к морю, в обход тех мест, где идут бои, но, сколько бы она не всматривалась, найти такой дороги не получалось.

Их деревня и долина даже не были указаны на той карте, и река, по которой они намеревались спуститься, возможно, была изображена в виде одной из тех голубых линий, извивающихся среди того, что, предположительно, должно быть высокими горами.

Сеньорита Маргарет не имела точного представления где они вообще находятся, и уж тем более каким путем следовать, чтобы выбраться из этого лабиринта, но единственно, в чем она была совершенно уверена, так это в том, что ни при каких обстоятельствах не могла позволить, чтобы жизнь этих несчастных существ наполнилась насилием и закончилась в рабстве.

Где-нибудь там, на востоке, должно же быть море.

Море!

И наконец, глубоко вздохнув, собравшись с духом, взяла в руку длинную линейку, что внушала страх всем ученикам, с размаху ударила ей несколько раз по столу, как имела обыкновение делать, когда хотела навести порядок в расшалившемся не в меру классе.

– Вставайте! – приказала она. – Все вставайте! Мы идем к морю.

Мальчишки постарше, Менелик Калеб, Бруно Грисси и Ахим Биклия, еще раз вернулись в деревню, где к своему удивлению нашли старика пастуха, всю ночь он копал глубокую могилу, куда сбрасывал части человеческих тел, которые очень часто приходилось ему отбирать у гиен, грифов и шакалов.

– Уходите! – закричал он им. – Я не хочу чтобы вы видели это.

Бруно Грисси хотел было в последний раз взглянуть на то, что осталось от его родителей, но увидев бесформенную кучу пепла, в которую превратился некогда массивный дом на холме, пришел к заключению, что их останки смешались с этим пеплом, и ограничился тем, что открутил один из тяжелых шаров, украшавших изголовье кровати, на которой когда-то родился, чтобы унести его с собой, как память и о доме, и о своей семье.

Смутные предчувствия указывали ему, что начиная с того момента, домашний очаг его будет в какой-то другой, далекой стране, по ту сторону моря и далеко от Африки, и что вся его семья теперь состоит из сестры Карлы и брата Марио, которых он должен оберегать любой ценой и всем своими силами.

А потому ограничился тем, что пробормотал короткую молитву, стоя перед уцелевшей дверью, через которую столько раз выбегал на улицу, и пошел обратно, разыскивая Менелика и Ахима, а они тем временем стаскивали к пирогам разные вещи, одежду и продукты, какие удавалось найти среди руин.

В неглубокой нише, внутри того, что некогда было хижиной великана Суллема, они отыскали старую винтовку, в удивительно хорошем состоянии, и коробку с патронами, которые огонь пощадил, и мысленно поблагодарили смелого деревенского охотника за то, что всегда был человеком предусмотрительным и аккуратным, что прятал свои ружья и патроны подальше как от сырости, так и от детей.

Спустя пару часов, когда пришли к заключению, что вокруг не осталось ничего мало-мальски полезного, помахали на прощание пастуху, поглощенному своим занятием, каждый из них забрался в свою пирогу, позволив течению нести их плавно вниз по реке.