Страница 51 из 97
Ни у одной винтовки не было затвора, пулемет оказался без замка. Их нашли позже, под обломками очага. Перед смертью Горенков и его товарищи испортили оружие, что бы оно не могло послужить басмачам.
На стальном замке пулемета было нацарапано чем-то острым:
«Умираем, но не сдаемся! Прощай, Родина! Андрей Горенков, Семен Ванников, Николай Жуков, Иван Бердник, Петр Гребешков, Николай Кузнецов, Панас Онуфриенко, Валерий Свищевский, Петр Сутеев, Иван Одинцов».
Неподалёку насчитали почти восемьдесят басмаческих могил…
Эрнст Хейнкель. Конструктор. 1932 год.
После возвращения в Германию я с новой энергией окунулся в работу над проектами новых машин. Тормозило только то, что по-прежнему соблюдались Версальские ограничения. А ещё мне один «геноссе» мешал, так называемый. Да вы все его знаете, Вилли Мессершмидт. Мы с ним в первый раз ещё на совещании у фон Секта сцепились, когда он золотые сундуки наобещал, да ничего не выполнил к сроку, вот и пришлось нашему рейхсверу мои старые «Хе-46» пока использовать. Правда, базировались они в России. Не знаю, как там они эту афёру провернули, но было это. С той поры у меня отношения с профессором испортились. И начались проблемы. То одно не так, то другое. Достали меня партайгеноссе своими придирками. Да и дела плохо пошли. Заказов меньше стало, продажи упали. Тяжёлые времена наступили. Однажды вечером сижу я у камина, сигарету курю, ищу выход из сложившейся ситуации. Вдруг звонок телефонный. Трубку снял, а там голосок такой приятный женский:
— Герр профессор Хейнкель?
— Я, — отвечаю, — слушаю.
— Вас беспокоят из русского посольства. Не могли бы вы прибыть к нам завтра в 12.00?
Подумал я, помолчал немного — в трубке вежливо ждут. Потом согласился. С утра велел машину мне подать, смокинг одел, цилиндр. Всё, как полагается. Поехали. Добрались до особняка посольства, водитель ещё посигналить не успел, как ворота распахнулись, а там почётный караул, да ещё ковровая дорожка и сам Посол встречает. Я с ним давно знаком был, ещё по России.Помогал он мне заказ один протолкнуть вне очереди. Спасибо графу Игнатьеву за это. Ладно. Прошли мы наверх, на второй этаж в кабинет посольский, сели по креслам, и приступил господин посол к делу. А суть его такова: зная осложнения, возникшие у меня в последнее время, Верховный правитель России Лавр Георгиевич Корнилов делает мне необычайно щедрое предложение. Обеспокоенный фактическим отсутствием у России промышленных мощностей на Дальнем Востоке он предлагает мне построить заводы к новом городе Герогиевск-на-Амуре, который уже заложен. Финансирование — русское. Мой взнос — рабочие и мозги. В смысле, инженеры. Кроме того Верховный гарантирует, что без заказов мы не останемся. Ну и все вытекающие из этого. Посидел я, подумал. И согласился. Сразу всё завертелось, закрутилось. Русские, они, когда надо, очень быстро всё делают. Через два дня я уже на холме над Амуром стоял и на панораму стройки любовался. Такого я ещё не видел: народу — тысячи. Кто землю возит, кто лес пилит. Экскаваторы коптят, благо, спиленного леса для топок навалом, бетономешалки крутят. Там холм сносят, тут овраг засыпают. Слева уже фундамент заливают, справа — пристань огромную строят. Никогда такого масштаба не видел! Чуствуется, что истинно по-русски, с размахом! Понравилось мне здесь. А природа какая… Просто словами не описать, до чего красиво! Настоящее море, без конца и края перед глазами колышется… Только зелёное…
Я когда главному архитектору Щусеву старые проекты своего предприятия показал, германские, Алексей Викторович на них посмотрел и один вопрос задал:
— Скажите, господин Хейнкель, сколько вы собираетесь машин выпускать?
Когда я ему ответил, он долго смеялся, и посоветовал мне увеличить это колличество раз в десять, а лучше — в двадцать. Россия — страна огромная, и самолётов ей нужно во столько раз больше, во сколько она больше Германии. А затем посоветовал себя не ограничивать, а привыкать мыслить другими масштабами. Вот я и стал привыкать. Мой «Хе-112» основной самолёт русской армии. Выпускаем его по тридцать штук в день. Да моторный завод может по пятьдесят двигателей делать. Аналогов же моему опытному предприятию вообще в мире нет: представьте себе завод, занимающий почти сто квадратных километров. Представили? То то. Вот это — масштаб и размах. И работалось мне здесь просто вдохновенно. В 1936 году я вообще подданство России принял. Так что пускай Геринг одному Вилли мозги крутит, а мне и здесь хорошо.
Диверсант Алексей. Бэйпин. 1933 год.
По возвращении из Средней Азии меня отравили в Китай. Руководство Интернационала было очень озабочено усиленным строительством, развёрнутым Россией на Дальнем Востоке и мы должны были всячеки мешать этому. Нас разместили на японской военной базе недалеко от Бэйпина, где мы отдыхали между выходами на территорию Корниловской России. Задания? Разные вообще-то. То железку взорвать, то склад спалить. Вредить, вобщем, как только можно. Япония в этом всячески нам помогала. Ну, они всегда на Дальний Восток зарились. Ещё со времён войны. Так вот и работали. Наших товарищей то много было русских. И какие люди! Герой Польского похода Григорий Иванович Котовский, к примеру. Я же под его началом воевать стал. И он меня помнил, не забыл молодого добровольца. Когда прибыл к нам, обрадовался. Хорошо мы тогда посидели… А вот недавно он у наших начальников иностранных фильм добыл в посольстве. Новый, Чарли Чаплина. Гений! Одно слово, гений! И фильм у него просто замечательный! Как только его капиталисты снять разрешили? «Великий Диктатор»! Про Гитлера! Правда, в фильме он Аденоидом Хинкелем назван, но суть то от этого не меняется? Ведь правда? Хотя я бы лучше про Корнилова снял! Но это просто мне наши русские проблемы ближе, чем немецкие…
Мы выходим из Красного уголка, смеясь и обсуждая фильм. Давно мы уже так не расслаблялись, по доброму. Выходы на задание держат нас в постоянном напряжении, и снять его не позволяет даже водка. У крыльца нашего барака я останавливаюсь покурить. Великолепные сигареты. «Верблюд». Что умеют делать британцы — это сигареты. Почему их не делали раньше в России? У меня постоянно от папирос болело горло и связки, а с сигаретами — ничего. Я стою и выпуская ароматный дымок любуюсь на звёзды. Здесь они отличаются от наших, русских. Кажется, даже рисунок созвездий другой. Чу! Звук мотора. Противный, гнусавый. Характерный звук японского грузовика. Меня разбирает любопытство. Открываются ворота нашего лагеря и неярко подсвечивая синимаи фарами появляется тентованная машина. Она тормозит возле штабного домика. На его пороге в луче света, выбивающегося из полуоткрытой двери появляется характерная фигура Григория Ивановича. Крышка тента откидывается. Из автомобиля появляются люди. Ого! Кажется нам пополнение. Полюбопытствовать что ли? Отшвыриваю окурок в обрез бочки с водой и лениво бреду к новичкам. Те уже выстроились, Котовский что-то объясняет им, бурно жестикулируя. Когда я приближаюсь, то до меня доносятся трескучие фразы: «Огнём и мечом», «»Пролетариат», «Угнетённые народы». Стандартная накачка. Ладно. Наконец Григорий Иванович замечает, что все пяляться за его спину и поворачивается, замечает меня.