Страница 84 из 335
– Мусаси вон там! – закричал Дзётаро.
Выбежав на дорогу, мальчик увидел удалявшуюся фигуру учителя, который был слишком далеко, чтобы слышать их крики.
Оцу и Дзётаро бежали из последних сил. Они уже охрипли от крика. Голоса эхом перекатывались по полям. На краю долины они потеряли из виду Мусаси, который нырнул в густой подлесок у подножия горы.
Оцу и Дзётаро остановились, как заблудившиеся дети. Над ними проплывали безмятежные белые облака, бормотание ручья подчеркивало их одиночество.
– Он сошел с ума, Мусаси безумец! Почему он бросил меня? – воскликнул Дзётаро, топнув ногой.
Оцу прислонилась к старому каштану и дала волю слезам. Ее безграничная любовь, ради которой она пожертвовала бы всем на свете, не удержала Мусаси. Оцу была озадачена, огорчена и рассержена. Она нала цель его жизни и понимала, почему Мусаси избегает ее. Знала с того памятного дня на мосту Ханада. Оцу, однако, недоумевала, почему он смотрит на нее, как на преграду к заветной цели. Почему своим присутствием она могла повредить его целеустремленности?
Может быть, это лишь предлог? Вдруг он вовсе не любит ее? Тогда его поведение объяснимо. И все же, все же... Оцу поняла характер Мусаси, когда он висел на дереве в Сипподзи. Такой человек не может лгать женщине. Будь она безразлична ему, он без обиняков сказал бы ей, но на мосту Ханада он признался, что очень любит ее. Она с горечью вспомнила те слова Мусаси.
Сиротство научило Оцу настороженному отношению к людям, но, раз поверив человеку, она доверяла ему беззаветно. Она чувствовала, что только ради Мусаси стоит жить, лишь на него можно положиться. Предательство Матахати преподало ей суровый урок, приучив осмотрительно относиться к мужчинам. Но Мусаси – это не Матахати. Оцу твердо решила, что посвятит себя одному Мусаси, чего бы это ни стоило, что она никогда не раскается в своем выборе.
Но почему он не сказал ни слова? Недоговоренность угнетала Оцу. Листья каштана вздрагивали, словно старое дерево сочувствовало девушке.
Чем больше сердилась Оцу, тем сильнее была ее любовь к Мусаси. Она не знала, предначертана ли любовь судьбой, но истерзанная душа говорила, что без Мусаси жизнь ее лишена смысла.
Дзётаро, взглянув на дорогу, пробормотал:
– Монах какой-то бредет.
Оцу не обратила внимания на его слова.
К полудню небо стало прозрачно-синим. Спускавшийся по склону монах казался небожителем, сошедшим с облака. Монах приблизился к каштану и увидел Оцу.
– Что случилось? – воскликнул он. Оцу узнала голос.
– Такуан! – закричала она, в изумлении раскрыв опухшие от слез глаза. Такуан Сохо явился как спаситель. Оцу казалось, что она грезит наяву.
Девушка была удивлена появлением Такуана, но встреча с Оцу подтвердила монаху одно из его предположений. В его появлении не было ничего чудесного или случайного.
Дружеские отношения не один год связывали Такуана с домом Ягю. Их знакомство началось в ту пору, когда он был молодым монахом в обители Сангэнъин храма Дайтокудзи и в его обязанности входила уборка кухни и приготовление бобовой пасты для супа мисо.
В те времена Сангэнъин был известен, как «Северный придел» Дайтокудзи, где собирались «необыкновенные» самураи, самураи, которые имели склонность к философским размышлениям о смысле жизни и смерти, увлекались познанием духовного, равно как и овладением техникой боевых искусств. Самураев оказалось больше, чем монахов школы Дзэн, поэтому храм обрел славу рассадника мятежных идей. Среди самураев, часто посещавших Сангэнъин, были Судзуки Ихаку, брат Коидзуми, князя Исэ, Ягю Городзаэмон – наследник дома Ягю, брат Мунэнори. Мунэнори и Такуан быстро сошлись и с той поры оставались друзьями. Такуан не раз гостил в замке Коягю, знал и глубоко уважал Сэкисюсая. Тот полюбил молодого монаха, подававшего большие надежды на будущее.
Недавно Такуан побывал в Нансодзи в провинции Идзуми, откуда он послал письмо в Коягю, справляясь о здоровье Сэкисюсая и Мунэнори. В ответ он получил длинное послание от Сэкисюсая, в котором, в частности, говорилось:
«Последнее время счастье улыбается мне. Мунэнори получил пост при дворе Токугавы в Эдо. Внук, оставив службу у Като, князя Хиго, занялся постижением знаний и достиг заметных успехов. Ко мне на службу поступила прекрасная молодая девушка, которая не только хорошо играет на флейте, мы беседуем, занимаемся чайной церемонией, икэбаной, сочиняем стихи. Она – утешение моей старости, цветок, распустившийся в холодной и заброшенной старой хижине. Она говорила, что жила в Мимасаке, недалеко от твоих родных мест, что воспитывалась в храме Сипподзи. Полагаю, вы знаете друг друга. Какое наслаждение пить сакэ вечером под нежные звуки флейты! Сейчас ты ' поблизости от Коягю, поэтому приглашаю посетить нас и разделить мою радость».
Такуан и так бы принял приглашение, но его желание побывать в Коягю возросло, когда он узнал в описываемой девушке Оцу.
Монах, Оцу и Дзётаро направились к домику Сэкисюсая. Оцу, не таясь, отвечала на вопросы Такуана. Рассказала о своей жизни с тех пор, как они виделись в последний раз в Химэдзи, о событиях того утра, о своих чувствах к Мусаси. Такуан сочувственно кивал, слушая ее грустное повествование.
– По-моему, женщина способна выбрать жизненный путь, невозможный для мужчины. Ты, как я понял, ждешь от меня совета, как жить дальше, – сказал он, когда девушка замолкла.
– Нет!
– Тогда...
– Я решила, что мне делать, – ответила она, замедлив шаг. Такуан внимательно посмотрел на потупившуюся Оцу. Она была в глубоком отчаянии, и все же Такуан уловил решимость в ее голосе, что заставило его взглянуть на все с новой стороны.
– Если бы я сомневалась в своих силах, то давно бы все бросила. Никогда бы не ушла из Сипподзи, – сказала Оцу. – Я обязательно встречу Мусаси. Вопрос лишь в том, не наврежу ли я ему, не приношу ли я ему несчастье своим существованием. Если я обременяю Мусаси, то придется исправить положение.
– Каким образом? – настороженно спросил Такуан.
– Не могу сказать.
– Не делай опрометчивых шагов, Оцу!