Страница 21 из 335
Оцу лишь слабо покачала головой.
– Все посходили с ума из-за твоего отсутствия. Я везде тебя ищу. Пойдем, Оцу! Я знаю, тебе не хочется, но сегодня действительно надо поработать. Придется прислуживать самураю. Настоятель вне себя от гнева.
– У меня... болит голова, – прошептала Оцу. – Такуан, нельзя освободить меня сегодня, всего на один вечер?
Такуан вздохнул.
– Я считаю, что ты вообще не должна наливать сакэ этому типу, но у настоятеля другое мнение. Он зависит от бренного мира. Он не тот человек, который мог бы своим благочестием добиться того, чтобы к храму относились с уважением. Он считает, что главу отряда надо поить, кормить и ублажать каждую минуту.
Такуан легонько похлопал Оцу по спине.
– В конце концов, настоятель тебя вырастил и воспитал, ты ему обязана. Будем надеяться, он здесь надолго не задержится.
Оцу пришлось согласиться. Такуан помог ей встать. Она подняла на него заплаканное лицо и сказала:
– Я пойду, но обещай мне, что все время будешь рядом.
– Я бы пошел, но господин Чахлая Борода, меня не жалует. Мне ужасно хочется сказать ему, какая у него дурацкая физиономия с этими усишками. Ребячество, конечно, но ничего не могу с собой поделать.
– Одна я не пойду.
– Там будет настоятель.
– Но он всегда исчезает, когда я прихожу.
– Плохо. Ладно, пойдем! А теперь умойся и постарайся взять себя в руки.
Уже подвыпивший самурай встрепенулся, когда Оцу появилась в комнате настоятеля. Он поправил съехавшую набок шапочку, выпрямился и стал требовать одну чашку сакэ за другой. Скоро его физиономия побагровела и выпученные глаза налились кровью. Он хотел бы наслаждаться сполна, но ему мешал посторонний в комнате. По другую сторону лампы согбенно сидел, как нищий, Такуан и читал книгу, раскрытую у него на коленях. Приняв его за храмового служку, самурай ткнул в его сторону пальцем и прохрипел:
– Эй, ты!
Такуан продолжал читать, пока Оцу не подтолкнула его. Такуан посмотрел отсутствующим взглядом и спросил:
– Вы меня?
Самурай грубо приказал:
– Да, тебя! Ты мне не нужен. Пошел вон!
– Но я не имею ничего против того, чтобы остаться здесь, – ответил Такуан с невинным видом.
– Не имеешь ничего против?
– Абсолютно! – ответил Такуан, снова погружаясь в чтение.
– Но я имею! – взорвался самурай. – Читающий здесь человек портит вкус сакэ.
– Прошу простить меня, – забеспокоился Такуан. – Как бестактно с моей стороны! Сейчас же закрою книгу!
– Меня раздражает само присутствие читателя!
– Хорошо, я попрошу Оцу унести книгу.
– Я не о книге, болван! Я говорю о тебе. Портишь мне настроение.
Такуан сделался серьезным.
– Это уже сложнее. Я пока не святой By Кунг, чтобы обратиться в струйку дыма или насекомое и примоститься на краешке вашего подноса.
Шея самурая побагровела, и глаза выкатились еще больше. Он теперь походил на рыбу-шар.
– Вон с моих глаз, дурак! – закричал он.
– Слушаюсь, – с поклоном ответил Такуан и, обратившись к Оцу, сказал: – Гость предпочитает остаться один. Любовь к одиночеству – отличительное свойство мудрецов. Пойдем, не будем мешать.
– Почему... почему ты...
– Что-то не так?
– С чего ты взял, что Оцу должна уйти с тобой, чучело? Такуан скрестил руки на груди.
– Путем многолетних наблюдений я пришел к выводу, что большинство монахов и священнослужителей не отличается красотой. Это относится и к самураям. К вам, например.
– Что? – заорал вояка, глаза его чуть не выпрыгивали из орбит.
– Вы когда-нибудь думали о своих усах? Я имею в виду, вы когда-нибудь смотрели на них беспристрастно?
– Ублюдок! – взревел вояка, хватая прислоненный к стене меч. – Берегись!
Пристально глядя на вскочившего самурая, Такуан невозмутимо ответил:
– Как мне беречься?
Самурай, сжимая вложенный в ножны меч, орал не помня себя:
– Хватит болтать! Сейчас ты мне за все ответишь! Такуан рассмеялся.
– Неужели вы хотите отрубить мне голову? Если да, то лучше откажитесь от этой мысли. Страшно неблагодарное занятие.
– Неблагодарное?
– Ну да. Я не знаю ничего более занудного, чем отрезать голову монаху. Она свалится на пол и будет смеяться над вами. Невелик подвиг. И потом, какой вам с этого прок?
– Мне будет довольно и того, что ты раз и навсегда заткнешься! – проревел самурай. – Без головы тебе будет трудно продолжать свои нахальные речи.
Он был из тех, кому храбрости придает оружие в руке. Зловеще засмеявшись, он сделал угрожающий выпад вперед.
– Не надо горячиться!
Невозмутимость Такуана настолько взбесила военного, что его рука, державшая зачехленный меч, затряслась крупной дрожью. Оцу встала между ними, чтобы защитить Такуана.
– Что ты болтаешь, Такуан? – вмешалась она в надежде разрядить обстановку. – Нельзя так разговаривать с воинами. Извинись сейчас же! Попроси прощения!
Такуан и не думал отступать.
– Отойди, Оцу! Не волнуйся! Неужели ты думаешь, что меня может обезглавить этот олух, который, имея в распоряжении десятки хорошо вооруженных людей, вот уже двадцать дней не может поймать полуголодного, обессиленного беглеца? Если у него не хватает ума поймать Такэдзо, было бы странным ожидать, что он сладит со мной.
– Ни с места! – скомандовал самурай. Его распухшая физиономия побагровела. Он выхватил из ножен меч.
– Отойди, Оцу! Разделаю этого служку пополам! Оцу упала в ноги самураю и взмолилась:
– Ваш гнев совершенно справедлив, но проявите снисходительность. У него не все в порядке с головой. Он со всеми так разговаривает. Не соображает, что несет.
Слезы брызнули из глаз Оцу.
– Что ты, Оцу! – вмешался Такуан. – Голова у меня на месте. И я совсем не шучу. Я просто говорю правду, которую не любят слушать. Он – олух, и я называю его олухом. Ты хочешь, чтобы я лгал?
– Ты слишком много болтаешь, – прорычал самурай.
– Буду говорить столько, сколько хочу. Кстати, вашим солдатам безразлично, сколько времени они потратят на поимку Такэдзо, но для крестьян это страшная обуза. Понимаете? Им нечего будет есть из-за ваших облав. Вам, вероятно, не приходит в голову, что они забросили полевые работы, отправившись на ваши бестолковые поиски. И вы им не платите. Это возмутительно!