Неподвижно лишь солнце любви

Он, конечно, мог задать вопрос, волнующий его, и, наверняка, получил бы искренний и правдивый ответ. Но такой вопрос он задавать не хотел, ибо вообще считал, что мужчине не следует ничего знать о прошлых увлечениях женщины, поскольку эти знания непременно станут непреодолимой преградой на пути к безоблачным чувствам и отношениям.

Теремрин давно вышел из юношеского возраста, когда чистота девушки являлась безусловной необходимостью для построения семьи. Уточним, счастливой, прочной семьи. В зрелом возрасте законы в этом отношении мягче, поскольку судьба может свести и с уже побывавшей замужем, разведённой женщиной, а то и с замужней. В таких случаях Теремрин не только не интересовался деталями прошлого, а, напротив, пресекал всякие попытки своих возлюбленных что-то рассказать о былых встречах и увлечениях. Он пояснял, что никогда и никому неведомо, во что могут вылиться их отношения, а коли так, для чего же снабжать друг друга информацией, мягко говоря, не слишком приятной.

Но в данном случае пред ним было юное создание, причём, по его мнению, неискушённое в делах любви. Замужем Ирина не была, а коли так, то и не должна была иметь с кем-то близких отношений. Во всяком случае, он считал именно так. Правда, здесь волей неволей возникало противоречие: а как быть с тем, что произошло у Ирины с ним самим? Но об этом мужчины обычно не задумываются, считая себя исключением из правил. Точнее, то, что допустимо с данным субъектом, то есть с ним самим, недопустимо ни с кем другим.

Впрочем, задумываться над всеми этими тонкостями у Теремрина в тот вечер времени особенно и не было. Что-то такое, порой не совсем приятное, мелькало в голове, но он прогонял подобные мысли. Было хорошо, и слава Богу. Он предпочёл плыть по течению, особенно не задумываясь, куда его вынесет река этой новой и яркой его любви.

Они протанцевали все танцы до самого последнего, потом снова вышли на улицу, чтобы прогуляться перед сном. Под воздействием прекрасной музыки, замечательных танцев, ибо Теремрин был на редкость хорошим партнёром, постепенно и Ирине расхотелось касаться щекотливых тем. И она, подобно Теремрину, решила: будь что будет. Уже на улице сказала ему доверительно-мягким тоном:

– Я не знаю, как ты смотришь на наши отношения, и какие у тебя в отношении меня планы. Хочу, чтобы ты был спокоен и рассудителен в принятии любого решения.

Она замолчала. Молчал и он, обратившись в слух и стараясь предугадать, что она ещё скажет и куда клонит. Ирина же коснулась этой темы намеренно. Не случись с нею того, что случилось с Синеусовым, может, она и не стала бы говорить то, что сказала сейчас, а, может, и вовсе не возникло нужды в подобном разговоре. Мало того, быть может, и самой этой поездки не было.

– Ты не думай, – продолжала она, – что, если у нас вдруг что-то не сложится, будто ты разбил моё сердце. Я давно мечтала о настоящей любви, мечтала, как Асоль о принце. Но принц всё не являлся.

– Положим, и я не принц, – с усмешкой сказал Теремрин. – Или на безрыбье и рак – рыба?

– Не надо так говорит. Ничего подобного я не имела в виду. Я вовсе не собираюсь тебя сравнивать с принцем из «Алых парусов». Время иное и возможности иные. Но чувства, которые испытала к тебе в Пятигорске и которые испытываю сейчас, поверь, нисколько не меньше, чем у той девушки, дождавшейся своего принца. И я могу сказать, что тоже дождалась своего принца. Моя жизнь ведь очень обыкновенна и проста. Школа, институт, теперь вот снова школа, только в ином качества. То была ученицей, а теперь вернулась туда же учительницей. В школе коллектив в основном женский. Ну а к случайным знакомствам я всегда относилась скептически.

Видимо, она ждала с его стороны какого-то вопроса. Ну, хотя бы об институте, о студенческой жизни, о студенческих компаниях, но он ни о чём этом не спросил. Они вышли на пляж. В разных его уголках сидели парочки. Кто-то плескался в полумраке, громко восхищаясь водой, которая, по возгласам, была теплой, как парное молоко.

– Это что за строение? – поинтересовалась Ирина, указав на башенку, отдалённо напоминающую рубку корабля.

– Лодочная станция. Завтра, если хочешь, можем покататься на лодке.

– Можно, – ответила Ирина, – давненько не каталась на лодке.

– А нам, пожалуй, пора уже домой. Корпус-то вот-вот закроется.

– И здесь, как в Пятигорске? – спросила Ирина.

– Порядки везде одинаковые.

Вернувшись в номер, они ещё долго стояли в лоджии, обнявшись, и любовались подсвеченной фонарями берёзовой аллеей. Мошки вились над фонарями. По аллее проходили парочки, но уже не прогулочным, а торопливым шагом, поскольку спешили в корпус. Где-то вдалеке, в пансионате «Клязьма» или даже в «Берёзках», которые были чуть подальше, играла музыка, а вокруг всё постепенно затихало и замирало, словно готовясь ко сну. Ирина положила ему на плечо свою голову, и он трепетно перебирал пальцами её золотистые завитки волос.

А вечер был удивительным и неповторимым, и ещё более удивительной и неповторимой обещала быть ночь.

Отдых в «Подмосковье» был безмятежным и прекрасным. О Синеусове Ирина почти и не вспоминала. Всё, что происходило с ней и в Пятигорске, и в Кисловодске, и теперь здесь, в доме отдыха, казалось ей сказкой, поскольку прежде судьба не баловала её. Отец оставил семью давно, и, кроме незначительных элементов, никакой помощи от него не было. А ведь девочку, вырастающую в девушку и со временем превращающуюся в женщину, должен воспитывать отец, даже в большей степени, нежели мать. Ведь это воспитание должно основываться на строгом благочестии. Важен и своеобразный личный пример. Недаром многие девушки выбирают себе в мужья юношей, которые чем-то походят на их отцов. Ведь если отец настоящий, достойный уважения, девушке есть с кем сравнивать своего избранника. Строгость отца ограждает от ошибок, помогает своевременно разгадать коварных ловеласов и предостеречь от общения с ними.

Ирину воспитывала мать, воспитывала одна, а это не так-то и просто, особенно если учесть загруженность учительницы и невысокое материальное обеспечение этого воспитания. Мать привила Ирине скромность, ответственное отношение к порученному делу, уважение к нелегкому, но считавшемуся в те годы почётным и благородным труду учителя. Круг общения был таков, что в него неоткуда было попасть претенденту на руку и сердце. Ирина была красива, но красота привлекала, порой, не того, кого надо, привлекала тех, кто хотел просто позабавиться с эффектной девушкой. Особенно это было заметно во время учёбы в Москве, когда за Ириной пытались ухаживать сокурсники с вполне определёнными целями. Историко-архивный институт был весьма престижным учебным заведением, и учились там студенты из семей, занимавших в обществе солидные места. Вряд ли кто-то из пытавшихся ухаживать за ней, рассматривал её в качестве возможной спутницы жизни. Ну а после института она влилась в сугубо женский коллектив. И вдруг такая встреча в Пятигорске! Справедливости ради надо признать, что Синеусов был для неё, провинциальной девушки, вполне достойным, даже завидным женихом. Ну, а уж Теремрин и подавно. Впрочем, Ирина специально не искала себе женихов. И Синеусов, а потом и Теремрин появились на её пути случайно. Оба они, а особенно Теремрин, выгодно отличались от всех её прежних знакомых, которые вертелись в поле её зрения, не трогая сердца.

Тому, как относился к Ирине Теремрин, могла позавидовать любая из её подруг. Да, что там подруги-провинциалки!? Этому могли позавидовать и многие её прежние московские сокурсницы. Одно волновало, как мы уже видели: имели ли эти отношения серьёзную перспективу. Елена, соседка её по номеру в санатории, как-то сказала, что для Теремрина самым главным в жизни было всегда лишь творчество. Всё остальное являлось приложением к литературной деятельности. Но Ирина тогда подумала, что по отношению к ней всё будет иначе.

Глава пятая

Для Александра Синеусова те дни были не самыми лёгкими и удачными в жизни. Да, он справился с заданием главного редактора, да, очерк о генерале Стрихнине был напечатан и понравился тому, кто заказывал его. Но радости этот мнимый успех не доставил, потому что успехом его публикацию считало только начальство.