Фатальная встреча

— У тебя есть сын? — ловлю взгляд Патрика, высокого худощавого темноволосого с голубыми, но очень печальными глазами. Он кивает мне на самого младшего. Дани. — Привет, малыш, — но тот в ответ только пытается вымученно улыбнуться.

— Он у нас не говорит, хотя всё понимает. Это ребёнок щит, — поясняет мне Пат.

— Он родился немым?

— Нет, перестал говорить года два назад, наверное, потому что увидел слишком много зверств для своего возраста. Его мать убили у него на глазах, — сжимая челюсти, выдавливает Патрик, сдерживая свою боль, послав мне проникновенный взгляд.

Они все здесь словно загнанные изможденные звери — без надежды, без сил, без дома. На них нельзя смотреть и не чувствовать, как сердце обливается кровью. Мне хочется реветь, оплакивать эти ещё живые души, заживо себя похоронившие. Так не должно быть! Это неправильно! Дети не должны так ужасно страдать!

— У меня есть только одна идея, — спустя долгую паузу, произношу я. — Просить помощи в Сентхолле.

— Тебе может и да, ты одна из них. Шудры держатся колониями, но мы для них чужие, между нами нет единой связи, хоть мы и одного вида. Твоему отцу, да и вашему главе рода Ледмеров на тебя не плевать, но ради нас они рисковать не станут. Я бы не стал. — Возражает Лесли в ответ на мои слова. — Тем более, за пределами поля нашего модуля, даже в Сентхолле — мы уже не сможем принять человеческий облик, и нам снова придется прятаться.

— Зато вас никто не будет пытаться убить!

— А ещё сложнее докричаться до этого Сентхолла, — смотрит на меня Пат, своими умными грустными глазами. — Если у тебя даже есть телефон, париты не дадут тебе времени на разговоры. В этом районе плохая связь, и чтобы поймать антенну придется лезть повыше, а это всё равно, что на ладонь к паритам.

— Тогда мне нужны люди и интернет.

— Нет Вэл, люди Мелвуда тоже охотятся на нас, они посвященные паритами, от них помощи не дождёшься.

— Тогда возвращаемся к телефону. Я понимаю, что вы меня предостерегаете, но я сделаю это, чего бы мне это ни стоило. Иногда я бываю чертовски упрямой, а временами просто злой.

— Если так, то лучше идти прямо сейчас пока темно. Мы с Вандой пойдём с тобой.

— Нет Лесли, ты не обижайся, но одна я привлеку меньше внимания.

— Ты не поняла, это не обсуждается, глава этой маленькой колонии я. И я сам решаю, куда и когда мне идти. Поэтому мы идём прикрывать твою задницу крошка, раз уж ты у нас в гостях, а на обратном пути попытаем счастья захватить чего-нибудь съестного.

Выбираясь на поверхность, мы остаёмся теми же загнанными крысами, осторожно крадучись темными переулками. Силой взгляда, Ванда забрасывает меня на пожарную лестницу здания, и я как можно незаметней, забираюсь на крышу, прячась в тени от лунного света. «Только бы он взял трубку! Только бы взял!» Если у меня сядет телефон, где я потом его заряжу?! Я чуть не поседела, пока ждала ответа.

— Валери?

— Слава богу, папа! Спаси меня! У меня нет времени, слушай внимательно! Я в Северной Дакоте, в городке Мелвуд. Совершенно случайно наткнулась на орду паритов, их около тысячи, и они все мечтают меня убить! Такой же модуль, но здесь шудры проиграли свою войну. Их осталось всего десять, трое взрослых и семеро детей, они голодают и ждут своей смерти в канализации, папа! Это какой-то ужас, я не хочу так погибнуть! Нас загнали и не дают выбраться, это какие-то кровожадные звери, а не париты. Если можешь, пришли посвященных людей, с оружием, с транспортом. Помоги нам, прошу тебя. Боже, мне так страшно!

— Я сделаю всё, что возможно, Вэл! — голос отца собран и до жути напряжен. — Постарайся остаться живой и держи при себе телефон, по нему мы тебя вычислим… — тут я слышу сигнал Лесли, спешно отключаюсь и прыгаю. Ванда ловит меня, люблю телекинетиков, и мы бежим. Рассредоточились. Мне следовало возвратиться в канализацию, как велел перед этим Лесли, но я продолжаю следовать за Вандой, потому что я тоже сама решаю, куда и когда мне идти. И не зря! Вся обрушившаяся на неё свора летит впечатываясь в забор — это делает Ванда, я лишь блокирую способности паритов.

— Я могу убить их всех, — быстро бросаю я, мельком окидывая взглядом, сыплющих в нас оскорблениями паритов. — У одного из них способность поднимать температуру жидкости. А ведь кровь — это тоже жидкость. Мы можем их просто вскипятить.

— Ты даже не представляешь, как бы я этого хотела, — шипит Ванда с явным разочарованием. — Но, если мы оставим трупы — они возьмут человеческое оружие и выкурят нас из канализации. Пока им просто нравиться охотиться и забавляться с остатками нашего вида, они играют. Но за смерть своих они порвут наших детей на куски. Пойдём!

Лесли с Вандой удаётся раздобыть каких-то объедков. Я отказываюсь от своей доли, не то, что я не могу есть полу гнилые яблоки и покрытые плесенью сухари, просто мне кусок в горло не полезет, даже если бы мне предложили сейчас кусок шоколадного торта. Невозможно представить, как на фоне благополучия внешнего мира, со всеми этими кондитерскими, ресторанами, центрами развлечений — живые существа могли существовать в таких страшных условиях геноцида. Своей травлей париты искалечили их психически. Разве дети себя так ведут? Сидят по углам, тихо сгорбившись, ни болтовни, ни улыбок, в глазах застывший взгляд смертников. Я смотрю на них, и мне хочется кричать, понимаю, что плачу, когда Патрик своей культяпкой вытирает мне щёку.

— Они не поймут твоих слёз, дети приняли свою судьбу, они состарились, не успев вырасти, — тихо шепчет он мне, гладя по голове спящего сына.

— Дани успел увидеть нормальную жизнь, кровать, дом, игрушки?

Патрик с озлобленным сожалением качает в ответ головой:

— Он вырос в яме. Его пугает смех и громкие голоса. Дани не знает, что такое сказки и мультфильмы. А я корю себя, что люблю его недостаточно сильно, потому что мне не хватает духу забрать его жизнь! — столько боли в его глазах невозможно постигнуть. Это настолько глубоко трогает мою душу! Глубже, чем смерть моей мамы или расставание с любимым человеком. Теперь я понимаю, что есть боль гораздо страшнее, и хуже этого уже ничего не может быть — когда для родителя акт любви и милосердия, это собственноручно убить своего ребёнка.

Я сжимаю его плечо, а потом, поддавшись порыву, обнимаю.

— Ты очень стойкий и сильный, и ты очень любишь своего кроху. Я чувствую, что у тебя огромная душа, и, несмотря на боль и ужас — большое сердце, — шепчу, и я действительно ощущаю, что он необыкновенный шудр.

Так бывает в минуты тяжести, когда не видно выхода. Я знаю, так случалось во время войн, когда встретившиеся на поле смерти во время затишья парень и девушка отдавались страсти, почти ничего не зная друг о друге, просто почувствовав единство в порыве. Когда нет будущего, а есть только «сейчас». И не важно, что на нём грязные лохмотья, что он порос густой щетиной, я этого не замечаю. Мы уходим вглубь подземных тоннелей, прижимаясь друг к другу. Патрик ловит мои губы. Истосковавшийся по ласке, стараясь покрыть поцелуями каждый сантиметр моей кожи. Он очень нежен со мной, и я отдаюсь ему полностью, своё тело, распахивая душу. Вспышка этой любви похожа на падающую звезду. Мы занимаемся любовью, ещё и ещё. Я никогда не узнаю прикосновения его пальцев, но его горячие губы повсюду. Я прижимаю к себе его голову и кричу от страсти, и вижу в его глазах на секунду мелькнувшее счастье.

Мне всё равно, что думают остальные, хотя я не вижу в глазах Лесли или Ванды неодобрения, по-моему, они даже с облегчением вздохнули, потому что без зазрения совести теперь могут нежничать и сами. Я сижу на коленях у Патрика, а ко мне на руки вскарабкался Дани, и Патрик обнимает нас обоих. Время от времени я целую их по очереди, малыша в лоб, Пата в губы. Когда ты не знаешь, будешь ли ты жив на следующий день — чувства особенно ярки и сильны. Мы почти не разговариваем, слова и не нужны. В считанные минуты я словно перемахнула Кордильеры, у нас не было времени на узнавания и притирки, мы просто вдруг стали вместе, и вот теперь ради него я, не раздумывая, уже могу отдать свою жизнь.