Сквозь слезы к звездам

Дагфинн не знал, как он сумел вынырнуть из наслаждения, в котором утопал. Ирис, его Цветочек, вздрагивая, лежит под ним. Обвивает его во всех необходимых местах, соприкасаясь так тесно, как только это возможно. Лишь ткань «призраков» разделяет их. Но его изнывающее от похоти тело воспринимает тончайшую преграду как чертову бетонную стену. И именно присутствие этой стены позволило ему вернуть себе хоть какой-то намек на разум, и он отстранился от Ирис. Ощущение от этого было сродни жесточайшей пытке. С каждого сантиметра его кожи, который он был вынужден оторвать от ее тепла, словно срывали кожу, тут же окуная в лютый холод.

Дагфинн содрогнулся, переворачиваясь на спину, и не сумел сдержать мучительного стона. Как же это больно – останавливать себя, когда ты нуждаешься так невыносимо сильно. Ирис со всхлипом потянулась за ним, испытывая его так трудно дающееся самообладание на прочность. Но как бы ни скручивало его тело в жестоком вожделении, Дагфинн помнил, где они и что их окружает. Даже с учетом того, что «ЭП» и защищал от всех поисковых сканеров, но если они с Ирис сорвутся сейчас, то тем, кто их ищет, достаточно иметь уши, чтобы моментально их найти.

Дагфинн сжал зубы, вспоминая, какой шумной была его Ирис в моменты их близости. Каким низким и крышесносно чувственным становился ее стенающий голос, когда он толкался в ее тело. Только от одних этих звуков можно было кончить так сильно, что глаза долго ничего не могли видеть после такого фейерверка. Да и мог ли он ручаться, что, сам добравшись до тела Ирис, будет способен как-то управлять своими стонами? Ведь раньше ему никогда не удавалось совладать со своими реакциями на нее, и он помнил, как саднило его горло каждый раз после оргазма от собственных хрипов и почти животного рева. И, судя по тому, как его крючит от невыносимого желания от одного лишь их поцелуя, ничего не изменилось. Разве что стало еще острее и ярче.

Черт возьми, он не должен себе позволять думать об этом, вспоминать, как это было. Нужно хоть немного прояснить голову, чтобы понимать, что происходит вокруг. У них будет время, много, много времени. Они выберутся отсюда, и тогда он заставит Ирис вспомнить все. Каждый их стон, каждое движение, каждый поцелуй. Вспомнить и повторить. И сделать еще лучше. Раз за разом. И снесет любого, кто попытается встать на его пути.

Ирис прижалась к его боку, уткнувшись лицом ему в плечо. Ему хотелось затащить ее на свое тело, но это очень скоро закончилось бы тем, что они бы стягивали с себя костюмы, целуясь и кусая друг друга, как голодные животные.

– Я не знала, что ты жив, – хрипло прошептала Ирис.

Дагфинн коснулся пальцами ее губ, накрывая.

– Не надо ничего говорить. Теперь я все знаю. Федор рассказал мне, – сказал он.

– Сказал о чем? – приподняла голову Ирис.

– О том, что теперь уже не важно. – Дагфинн обхватил затылок Ирис, возвращая себе ее прикосновение.

– Почему не важно?

– Потому что я теперь понимаю, что сам во всем виноват. Я не должен был оставлять тебя одну. Чего я ожидал, исчезнув из твоей жизни на несколько лет, тем более так некрасиво расставшись?

– Может, что, несмотря ни на что, я буду ждать тебя?

– Нет, Ирис. Я умер для всех. И для тебя тоже. Ты должна была жить, должна была растить наших детей. А то, что Федор так поступил, когда я вернулся… Знаешь, если честно, будь я на его месте, черт его знает, не поступил бы я сам так же. Он ведь прилетал ко мне, когда я буйствовал в изоляторе, и, пожалуй, решил, что сделает благо, оградив тебя от этого зрелища и вообще от меня. Не могу сказать, что готов хоть когда-то простить его. Но, по крайней мере, мне больше не хочется убить его. Хотя бы потому, что ты сейчас снова рядом со мной. Только это по большому счету имеет значение.

– Если бы я знала, что ты жив, я бы прилетела к тебе в тот же миг, Марко. Думаю, Федор знал это всегда. Он знал, что ничто меня не остановит.

– Вот потому-то он и поступил так. Потому что отчетливо понимал, что потеряет тебя в один миг. А я могу тебе сказать, что обладать тобой и отпустить… Нет, это просто выше человеческих сил, Ирис. Поэтому я даже не буду ненавидеть Соколовского. Он и так сейчас пребывает в своем личном аду. Потому что я не отдам тебя ни ему, ни кому-либо другому. Ты моя теперь на веки вечные, так что привыкай, – усмехнулся Дагфинн.

– Ну да, это при условии, что мы вообще отсюда выберемся, Синеглазка ты самоуверенная! – боднула его в бок Ирис.

– Ты во мне сомневаешься? – Дагфинн беззаботно рассмеялся в темноту, наслаждаясь самой этой неожиданно вернувшейся и давно забытой способностью – просто смеяться, радостно и даже, может, беспричинно. – Ирис, я выжил совсем один на проклятой планете ради того, чтобы вернуться к тебе. Неужели ты думаешь, что теперь, когда у меня есть все, что только можно желать в этой жизни – ты и дети, я позволю нам пропасть в этой чертовой пустоши? Да я чувствую себя каким-то супергероем, почти всемогущим, когда ты снова так близко и опять моя. Нет ничего, чего бы я не смог!

– А что, ты когда-то чувствовал себя по-другому? – рассмеялась вместе с ним Ирис. – Насколько я тебя помню, ты всегда страдал чрезмерной самоуверенностью и комплексом бога.

– Ну, что же поделать, если я и правда лучше всех? – хмыкнул Дагфинн. – Будь я не самым лучшим, разве ты выбрала бы меня?

– Глупый ты. Я тебя полюбила, а не выбрала.

– Я знаю, Ирис. Всегда знал. Просто всегда до трясучки боялся, что недостоин, и ты однажды это увидишь и уйдешь. Наверное, поэтому и рвался постоянно что-то доказывать. – Он уткнулся лицом в волосы Ирис, с каждым вдохом желая все больше пропитываться ею.

– Тебе не нужно было быть достойным… Достаточно просто было быть со мной, – грустно ответила Ирис, прижимаясь к его боку плотнее.