Страница 78 из 113
— И это была адская пародия на жизнь. Я хочу, чтобы ты понимала меня, осмыслила, почему я сделал то, что я сделал. Почему я так упорно трудился над созданием превосходного двора, превосходного королевства. Я добился успеха, ведь так, Лирика? — он ошарашивает меня вопросом, словно ему важно, что думаю я или кто-то другой. — Ведь так? — настойчиво повторяет он, и я осознаю, что ему неважно, но во имя Богини, он хочет аплодисментов. Он хочет похвалы, и мне намекают на это.
Вот какова истинная цель экскурсии по его королевству. Меня подталкивали восклицать и хвалить его множественные достижения, благоговейно смотреть на него, пока он водил меня мимо творений, призванных продемонстрировать его превосходство как короля; я уверена, что провалила этот тест.
— Как долго ты здесь прожил? — когда я дрожу, он обхватывает меня одной рукой, давая тепло за счёт жара его крыла. В древней, безжалостно холодной тюрьме Невидимых сплошные утёсы морозного, губительного чёрного льда торчат под тошнотворно неправильными углами, разделённые глубокими узкими расселинами и впадинами. Входы в тысячи жилищ высечены в холодном неподатливом льду, и тошнотворное синее свечение исходит из ущелья под нами, которое кажется бездонным и извергает серный сине-чёрный туман. Арктический ветер обрушивается на нас сверху, пронизывая меня до костей.
Я запрокидываю голову. Здесь никогда не взойдёт луна. Здесь не увидеть проблесков звёзд. Никакой свет не снизойдёт на это пустынное, заброшенное место. Это венец жестокости первой королевы. Она создала чудовищное уродство, хотя могла сотворить множество чудес или хотя бы найти время, чтобы передать преемнице мелодию древней Песни Созидания.
Я ошеломлена тем, что она создала такой ужас. Сам воздух кажется тяжёлым и горько холодным, он пропитан останками боли, голода и бездонной нужды тех, кто когда-то обитал в ледяных кельях, и всё это окрашивается подспудными нотками сокрушительной правды — в этом месте никогда не найти удовлетворения.
Тщётность здесь вместо кислорода. И в воздухе нет больше ничего, если сам воздух вообще существует.
И я осознаю, что тюрьма Невидимых — это моя противоположность, несмотря на то, что я наполовину Невидимая. Это противоположность жизни для такой, как я. Я чувствую, как она кормится от энергии Светлого Двора в глубине меня, ненасытным языком лижет мою плоть и кости, пытается поглотить меня, и я инстинктивно знаю, что не проживу здесь долго. Задрожав, я гадаю, зачем он в действительности привёл меня в это место. Я должна ахнуть от ужаса, выразить сожаление и восхвалить многие грандиозные вещи, которых он добился? Это намёк на очередные аплодисменты?
Нахмурившись, я задаюсь вопросом, почему на инстинктивном уровне тюрьма кажется какой-то знакомой, даже помимо того, что я читала в книгах. Словно я когда-то ощутила вкус этого отчаяния, и он выжегся в памяти, заставляя меня самозабвенно принять свою светлую сторону.
Хоть я и наполовину Невидимая, я светлая, яркая и, несмотря на мою бесконечную раздражительность, я счастлива жить, испытать ещё один день, прочитать ещё одну книгу, увидеть ещё один сон, возможно (особенно в последнее время) даже завести ещё одного нового знакомого. Я в особенности счастлива работать с маленьким союзом, который попросил меня о помощи и который никогда не заберёт у меня всё, не дав ничего взамен и заперев где-нибудь вновь.
Смерть — мой защитник.
Сама королева светлая, яркая и сильная, и она говорила о том, чтобы освободить меня.
— Три четверти миллиона лет, — бормочет Круус. — Вот как долго я страдал в этом аду. Но идём, мне нужно показать тебе кое-что ещё.
Я могла бы сочувствовать ему. Он хочет этого. Но я не сочувствую. Потому что он только что признался мне — хотя все остальные Невидимые были заточены в ловушке, он мог уйти. Он всегда мог уйти и жить, даже когда все остальные этого не могли. Я знаю, что он уходил. Я знаю, сколько мне лет. Он отправился к Видимым и соблазнил там кого-то, пока все остальные Невидимые были заточены в этом аду.
И я появилась на свет. Моя мать была кем-то из Светлого Двора.
— Принцесса Лета, — бормочет он после этого.
Я резко перевожу на него взгляд. Он может читать мои мысли?
— Ты думаешь абсурдно громко, Лирика. Ты всегда была такой. У тебя всё на лице написано. Каждая эмоция, даже правда твоего происхождения.
Я дочь Лета и Войны. Неудивительно, что я недовольный и бойкий лучик света. Я задаюсь вопросом, зачем он на самом деле привёл меня сюда?
— Я привёл тебя сюда, потому что хочу, чтобы ты понимала, как много всего я преодолел. Учитывая то, откуда я начинал, я мог бы стать монстром, как он.
«О, отец, — думаю я, но спешно запихиваю эту мысль в глубины сундука, — как ты можешь так заблуждаться?»
— Но я не монстр. Я создал двор прекрасных существ. Лишь прекрасное создание может сотворить такое. Я увижу, как мои дети выходят на свет, бродят по миру, не скрываясь. Я увижу, как Видимые склонятся перед ними, встанут на колени и будут умолять оставить их в живых. И я буду смотреть, как Светлый Двор умирает один за другим, пока в мире не останется лишь единственный достойный двор. И мы захватим всё Фейри, мои дети и я.
— Это включает и меня?
Он одаряет меня ещё одной из тех странных, отрешённых улыбок.
— Ах, Лирика, ты всегда будешь частью меня и моих планов.
Это дискомфортный и вовсе не успокаивающий ответ. Как? Он намеревается выдернуть мне зубы и, возможно, носить их на шее как ожерелье после того, как избавится от меня каким-то ужасным образом?
Я дрожу. Мне надо выбираться отсюда. Возможно, я драматизирую (эти ледяные, тёмные утёсы постоянно и торопливо приглашают меня скатиться по множеству скользких склонов паранойи), но я чувствую, будто какой-то ужасный план моего отца вот-вот воплотится в жизнь.
Затем я делаю глупую вещь. Я пытаюсь просеяться обратно в мир моих друзей.
Это совершенно глупое действие, порождённое чисто инстинктом, а не размышлениями, ибо я хорошо знаю правила этого места. Мне известно, что просеяться сюда могут лишь двое, но никто не может просеяться отсюда. Если бы это было возможно, то все высшие касты ушли бы. Я понятия не имею, как моему отцу удавалось сбежать в тех случаях, когда он это делал, но я знаю, что это делалось не через просеивание. Возможно, Зеркало, припрятанное в месте, известном только ему?
Затем он смеётся и качает головой, словно я такая дурочка, и он хватает меня на руки, и что-то жалит меня в бедро как пчела, и его крылья раскрываются, мощно хлопая по воздуху, и внезапно мы летим, паря над хребтом и ущельем; много миль он хлопает своими огромными крыльями, неся меня на руках.
Затем мы прорываемся через какой-то фасад и он опускает нас на хребет, украшенный сотнями квадратных приподнятых платформ сине-чёрного льда, выступающего над землёй, и от этого вида у меня с конвульсивной дрожью зарождается мысль о человеческом кладбище, хотя на надгробных камнях нет никаких маркеров.
Во всех книгах Библиотеки я ни разу не натыкалась на упоминание такого места в тюрьме.
— Я держал его скрытым. Это кладбище. Фейри, — говорит он. — Моих врагов, — он пожимает плечами. — Немногих друзей, которые встали на моём пути. Теперь ты можешь вернуть себе истинный облик, Лирика, — он ставит меня на ноги.
Я наконец-то вольна измениться, быть той, кто я есть на самом деле, и стоя ровно там, где он меня поставил, не сдвигаясь ни на дюйм, я с ужасом обнаруживаю, что уже слишком поздно.
Я не могу пошевелиться. Вообще.
Что он сделал со мной? Как он это сделал?
Жалящее ощущение в моём бедре… мой отец отравил меня?
Он вздыхает.
— Я забыл, что слишком большая доза этого зелья оказывает парализующий эффект. Возможно, я перестарался, но это для того, чтобы помочь тебе заснуть, сделать всё это менее тревожным для тебя. Я не могу удостовериться, что ты проспишь до конца, потому что для этого потребуются дополнительные дозы, и как видишь (или не видишь, потому что сейчас ты не можешь повернуть голову), ты будешь вне пределов моей досягаемости, и я не вернусь. Это прощание, моя дорогая. Есть и хорошие новости — поскольку половина тебя от Светлого Двора, ты протянешь вдвое меньше твоей матери. Может, месяц по смертному времени. Это недолго, Лирика. Буквально мгновение для таких как мы, — он подхватывает меня, немую деревянную куклу, и несёт к одной из платформ. Он кладёт моё застывшее тело на глыбу льда и начинает бормотать слова заклинания.