Страница 27 из 113
Боже, как лестно. У меня есть «нужные части тела».
— И это очень хорошие части, — поспешно добавляет она. — Это я снова пытаюсь быть милой, если ты не заметил. Но я говорю серьёзно. У тебя невероятно замечательные части тела. Просто очаровательные. Я знаю. Я всё видела.
Всё то время, что я её допрашивал, я слушал своим нутром. Она не произнесла ни слова лжи. Конечно, она и не сообщила ничего полезного. Я решаю применить другой подход, задать окольные вопросы и посмотреть, приведёт ли это меня куда-нибудь. Я хочу знать, выпускает ли её кто-то, и если да, то кто это.
— Как ты организуешь библиотеку, когда она снаружи бутылки, а ты внутри? Почему ты не знала, что я переносил твои вещи?
— Организация, которую я провожу внутри моей бутылки, в копии Библиотеки, реорганизует настоящую Библиотеку. Видимо, перемещение настоящей Библиотеки не перемещает мою копию, — она прищуривается и ощетинивается. — Но ты сломал мою бутылку и уничтожил мою копию Библиотеки, так что теперь я могу навести порядок в коллекции только одним способом — если ты позволишь мне поработать с настоящей Библиотекой. И моя изначальная бутылка явно имела существенный недостаток, — цедит она сквозь зубы. — Я возмущена тем, что кто-то может разворошить мою Библиотеку, а я даже не узнаю. Зачем вообще назначать меня руководить ею? Видимо, я ничего не контролирую. Даже свою Библиотеку.
— Кто назначил тебя руководить ею?
Она бросает на меня возмущённый взгляд и молчит.
— Дай угадаю, об этом тоже запрещено говорить, — сухо произношу я.
— Да.
— Ты подчиняешься неизвестному фейри.
Она молчит.
— Ты даже не можешь сказать мне, какому виду ты подчиняешься? Фейри, старому земному богу, может, самому королю Невидимых?
— Не знаю, смогла бы я сказать, если бы захотела, но я и не хочу. Ты не милый и не мотивируешь меня сотрудничать. Может, что-то не даёт мне сказать вещи, которые мне не разрешается говорить. А может, это просто не даёт мне подумать, что решение за мной. А может, со мной случится что-то ужасное, если я попытаюсь. Более ужасное, чем прожить вечность в бутылке и не иметь права выбора вообще ни в чём.
И вновь я читаю в её словах лишь правду и внезапно сочувствую ей. Я бы тоже был раздражённым, если бы меня заточили во фляжке и так всецело контролировали. Она — чья-то пленённая слуга. И у неё никогда не было секса. Пожизненный договор для фейри — это очень, очень долго.
Когда я ничего не говорю, она резко взглядывает на меня, и я смотрю в ответ, и между нами проносится неожиданный разряд; мы оба это ощущаем.
Она выглядит удивлённой, затем недоумевающе говорит:
— Ты сочувствуешь мне.
— Ты чертовски меня раздражаешь.
— Тем не менее, ты понимаешь, что я нахожусь в невероятной и ужасно неприятной ситуации.
Я с досадой киваю. Фейри славятся тем, что пытаются загнать друг друга в неприятные ситуации. И с ней кто-то преуспел.
— Думаю, сопереживание означает, что я тебе нравлюсь. Ты чувствуешь благодушие в мой адрес? — с надеждой спрашивает она.
— Я не дам тебе секса, — бесстрастно парирую я.
На мгновение она притихает, затем говорит:
— Я могу это принять. Пока что. Возможно, однажды ты примешь решение дать мне секс. А тем временем мы можем стать друзьями? У меня никогда не было друга. Мне бы хотелось иметь друга. Друзья присматривают за тобой, помогают и ведут себя мило с тобой.
Я закрываю глаза и скрежещу зубами. Моё нутро кричит «нет, нет, нет», и всё же моё сердце горца истекает кровью из-за этой женщины. Я вижу её как бесхитростную, в высшей степени умную, сдержанную, социально неловкую, говорящую книжными терминами, но в то же время невинную в жизненном плане. Если она говорит мне правду (а я на 99,9 % уверен в своих навыках детектора лжи), то всё, то ей известно о жизни, она узнала из книг. Она определённо ведёт себя соответствующим образом. И всё же мне нужно узнать её истинный облик. Это не обсуждается. Если она хочет завоевать моё доверие, ей придётся полностью открыть себя.
— Пожалуйста, не засовывай меня обратно в бутылку. Не сейчас. Дай мне немножко пожить. Пожалуйста, — тихо просит она. — Я тебя умоляю. Я согласна и на крошечный кусочек жизни. Я не могу даже вообразить себе такое. Я так долго мечтала об этом.
Я открываю глаза и думаю: «Я в полной заднице, потому что теперь я никак не могу загнать её обратно в бутылку». Если я сделаю это силой и закупорю пробкой, вернув в несчастное существование даже без утешения её Библиотеки, я буду чувствовать себя самым большим куском дерьма в своём королевстве, и мне больше нравится, когда эта роль принадлежит Шону.
— Ты будешь подчиняться мне, если я позволю тебе остаться на свободе?
В её чертах промелькивает чистой воды бунт, и я едва не приказываю ей тут же вернуться в бутылку. Мне не нужно ещё больше проблем, и как бы судьба её ни угнетала, она своевольная женщина, которой не давали права использовать эту свободу воли, прямо-таки ураган Катрина, формирующийся на моём побережье. Вопрос не в том, обрушится ли шторм на моё королевство; вопрос в том, когда это случится, и насколько разрушительной будет буря. Зная моё везение, разрушения будут максимальными. Я уже даже не трачу время на горестные раздумья о катастрофах. Я планирую, готовясь к ним. Это моя жизнь.
Она язвительно отвечает:
— Если я должна всегда подчиняться мужчине и никогда не иметь права выбора в жизни, тогда да, я предпочту подчиняться вне бутылки, а не в ней. И может, если я буду послушным маленьким питомцем, мне дадут вкусняшку, — добавляет она, сверкая глазами.
— Мы не знаем друг друга, — оправдываюсь я. — Я тебе не доверяю. Если наступит день, когда я буду тебе доверять…
— То ты прислушаешься ко мне? Как будто я настоящая личность, и всё такое? — восторженно перебивает она меня.
— Чтобы такое могло случиться, тебе придётся придумать, как показать мне свой истинный облик.
Она скорбно вздыхает.
Ох, Христос. Эта женщина. Она пробирает меня насквозь.
— Впечатли меня тем, как хорошо ты умеешь соблюдать лимиты, которые я тебе установлю. Я постараюсь вводить лишь необходимые ограничения, — моё нутро снова кричит. Не приведёт это к добру, я просто знаю это.
И всё же я как будто застрял в поезде, который не слушается управления и несётся по рельсам вопреки всем предупреждениям, что я либо врежусь во что-то ужасное, либо окажусь в необитаемой земле без компаса. Моё проклятое сердце горца. Я принц Невидимых с галантностью Келтаров в крови, которая не перестанет править моими действиями до тех пор, пока моё сердце бьётся. Ни одна женщина, ни одна живая душа не должна жить без права выбора, без контроля над собственной жизнью.
— Как тебя зовут? — спрашивает она потом. — Ты знаешь моё имя.
— Кристиан.
— Нет, я имею в виду твоё имя фейри, — поясняет она. — Какой ты принц Невидимых?
Я ненавижу представляться таким образом. От этого я кажусь мелодраматичным и самовлюблённым.
— Я Смерть.
Несколько секунд она тупо таращится на меня, потом отсутствие выражения сменяется чистым ужасом.
Она внезапно взрывается облаком калейдоскопичного тумана, разделяясь на тысячи радужных светлячков, которые кружат лихорадочным хаосом над моей головой. Спустя пару мгновений ей удаётся собраться в соединённый туман, который мгновенно бросается в другую из моих пустых пивных бутылок, затем опускается, деликатно дрожа на поверхности одного из обшитых металлом сундуков короля Невидимых, который я использую в качестве журнального столика.
Вздохнув, я беру бутылку и говорю в неё.
— Я не причиню тебе вреда, Лирика.
— Но ты можешь сделать это, О великий Смерть, — доносится из бутылки с ужасом и капелькой насмешки.
По-прежнему раздражённая и непокорная, несмотря на страх. Она поистине нечто.
— Это риск, на который идём мы оба. Мы друг друга не знаем. Ты действительно хочешь остаться в бутылке?
— Пока что, — натянуто говорит она. — Думаю, да.