Страница 11 из 47
Аглая закатывает глаза. Хмурится, садится ближе к огню.
Гулял неподалеку, чуть не засыпав всё безнадежное дело: ей вздумалось отправиться на поиски дров для огня. Она сноровисто насобирала целую охапку, прижала к себе, не пугаясь испачкать трендовый пиджак, и пошлепала назад. Я почувствовал себя мачехой, отправившей сиротку за подснежниками. Эдак и вовсе паду к ногам и каяться начну. Даже в тех грехах, которых не совершал. Сам вернулся тоже с охапкой, раз уж подразумевается, что о её добыче не знал.
— Получилось? — встретила меня вопросом.
— Да, обещали через два-три часа найти нас, — глазом не моргнув насвистел я. Скинул сухостой в общую кучу и удивился: — Сама собрала?
— Нет, тень отца Гамлета помогла.
Я шутку не оценил, фыркнул и расположился на бережке. Руки заложил под голову, насвистываю. «Смеркалось», — пришло на ум слово, однако, вспомнить откуда оно никак не удавалось. И продолжение фразы никак не шло. Можно, конечно, спросить у этой сучки ученой, наверняка знает, но обойдусь.
Аглая сходила в машину, принесла воду. Одну бутылку мне протянула. Сажусь, беру минералку. Смотрит не враждебно уже. Да и сомневаюсь, что она мышьяк или какую другую дрянь с собой в сумочке возит.
— Выпьем, что ли, — хмыкает она и бутылку чокнуться тянет. Стукнулись краями, отпили, вздыхает: — Котелок бы сейчас.
— И чего ты в нем варить собралась, не меня ли?
— Можно и тебя. Но я бы предпочла горячий чай.
— Заварки всё равно нет, — пожимаю плечами.
— Полный лес заварки. Душицу, иван-чай, всегда можно найти. Листья крапивы и те годятся для заваривания.
— Я не разбираюсь, мне, что ряска, что душица – одинаково.
— Ряска в воде, — вздыхает она и спрашивает: — А ты запомнил место, куда ключи упали?
— Нет уж, я может и виноват, но в воду точно не полезу. И не смотри на меня так.
— «Так» это как?
— Этим особым бабским взглядом, от которого, по вашему мнению, все мужики на задние лапки встают.
— Господи, — цокает она. — Я и в мыслях подобного не держала!
Вскоре я отправился до машины. В багажнике валялась моя кожанка, которую я прихватил на всякий случай, принес бросил ей под задницу. Рожать поди когда-нибудь соберется. «Дебилоид, ей богу!» — пронеслось в башке. Куртка эта брошенная и есть первая ступень к «задним лапкам». Кукухой поехал, не иначе. Ладно, будем считать, что у меня приступ человеколюбия.
Темнота обступала, со стороны леса, от озера ещё света хватало. На свежую плоть слетались комары. Я смотрел на неё и ждал, когда распсихуется. Коленки обхватила, сидит, на костерок поглядывает, ветками изредка в нем шебуршит. Эвакуатор, платья приталенные, еду первоклассную и не вспоминает.
— Не страшно тебе? — спрашиваю.
— Не первый раз уж в лесу, — снисходительно бросает она.
А между строк читается: сам-то бывал? Или больше по дебрям мегаполисов? И тут своё превосходство демонстрирует. Ничем почву не вышибить. Как ей это удается только… В любой ситуации – королева. Она махнула рукой, отогнав досаждающих комаров, и произнесла:
— Знаешь, я любила походы в юности. У нас классная географичка была, частенько вытаскивала нас. Мне нравилось. Человек один на один с природой и никакой ширмы. Ты тот, кто ты есть. Тебе не спрятаться за модной шмоткой, аксессуаром или влиятельным родственником. В лесу все на равных.
Так… на философию потянуло. Самое интересное, чего-то подобного я и добивался. Только не рассчитывал, что упавшая ширма приоткроет такую сторону Аглаи.
«Стопе, милая, мне не эта сторона медали нужна, мне бы другую, открывающую темную часть». Я подкинул веток в костер, поглядывая на отблески огня на её лице, и подумал: «А не трахнуть ли тебя, дорогуша?» Прямо здесь, где ты один на один с природой.
Проверить как у неё с этим делом, показалось мыслью стоящей. Для начала я придвинулся ближе, уперся локтем в кусок куртки, торчащий у неё из-под задницы. Постепенное сокращение дистанции. Не накидываться же на неё, в конце концов, как маньячелло. Она заерзала, освобождая мне больший отрезок куртки, а я остановил:
— Сиди, сиди, я так, с краешка.
— Ты уверен, что эвакуатор нас найдет?
— Должен. Я очень подробно объяснил.
— Может сходим вместе, попробуем позвонить ещё раз и выяснить где он? — предложила она. Разумно, в принципе, если бы эвакуатор и вправду ехал. Мне пришлось возразить:
— Пока мы шастаем по лесу в потемках, костер может потухнуть. А остаться без огня, сама понимаешь, не резон.
— Тогда сходи один.
— А тебя одну здесь бросить? Нет уж, приедет, никуда не денется.
— Пару часов назад тебе ничего не помешало меня бросить.
— То было днем, а сейчас темнота подкрадывается.
— Ты думаешь я испугаюсь темноты? — фыркнула она. — Темнотой меня не напугать.
— А чем напугать? — обхватываю её щиколотку. Она такая тонкая, пальцы смыкаются кольцом вокруг. Аглая не шелохнется, будто ничего особенного происходит, и заявляет:
— Ну, уж точно не этим.
Почувствовал себя игроком за покерным столом. Тебе интересно в какой момент соперники раскусят твой блеф, и ты навязываешь им свои правила. Знаешь, когда открыть карты, когда сбросить не засветив. Лавируешь ставкой, путая, вынуждая заблуждаться и ждешь момент, чтобы сорвать куш. Вот только закрадывались небезосновательные опасения: я такой «за столом» не один. Может это она – профессионал, а игрушка в её руках? Посмотрим…
Я обнаглел окончательно, придвинулся и потянулся губами к её губам. Открыл их, настойчиво, требовательно, толкнулся языком в зубы, вынудил разомкнуться и их. Рука автоматом легла на её затылок, казалось она завалится на спину от моего напора. Я, в принципе, за, но пока ещё рано. На поцелуй она не отвечала, но и не мешала мне исследовать её рот. Лишь язык Аглаи сопротивлялся, защищаясь от натиска моего. Пытаясь вытолкнуть, пресечь вражеское вторжение.
— А так страшно? — отстраняясь, бормочу ей в лицо. Взгляд Аглаи пронзителен, манит в бездну, на самое дно, куда сирены увлекают расслабившихся моряков. Вызывающе шепчет в ответ:
— Ничуть.
А может это и не вызов вовсе, может мне просто хотелось, чтобы именно так и обстояло дело. Ведь я не моряк, да и она не сирена. Обычная женщина, «кнопку» которой я отыщу. Спускаю с одного плеча пиджак, она чуть поворачивает голову, проследить за движением моих пальцев. Ежится, водит плечом. Стягиваю его полностью и вкрадчиво говорю:
— Холодно не будет, будет жарко.
Дотрагиваюсь до шелка блузки, веду пальцем расчерчивая полукружье груди, другой рукой определяю на землю пиджак, туда где моим прикидкам вскоре окажется её затылок. Она молчит. Замерла изваянием и наблюдает, а я понимаю: не я, она доминирует. Эта мысль заводит по-настоящему, игры кончились – я шагнул за черту, преступив которую дороги назад нет. Мне не остановиться, не смогу. Даже если она сейчас отомрет и запретит прикасаться к себе.
Уложить себя она мне тоже позволила. В этот момент я и понял – всё случится. Ни в люксовом отеле, ни в её шикарной, отделанной в серых тонах, спальне, прямо тут в лесу, на поляне. На моей старой кожанке, черт возьми! Ей не идет это место, она слишком утончённая для него, но меня заводит этот сюр.
«Ты слишком много думаешь, действуй», — говорю себе и задираю её блузку до самой шеи. Освобождаю из плена кружева сосок, склоняюсь, провожу по нему языком. Грудь откликается мурашками, топорщится горошинка соска. Я смыкаю вокруг него губы, втягиваю его вместе с воздухом, на секунду её ладонь опускается на мой затылок и тут же съезжает вниз, скользя по волосам. Я хочу, чтобы она сминала мои волосы, чтобы прижимала лицо к своей коже, но она не делает этого.
Она ведет себя будто шлюха, заказанная на восемнадцатилетие. Дозволяет трогать себя где хочется, ласкать, а сама аккуратно наблюдает. Безучастна, дабы не спугнуть любопытного, но и не возражает. Шлюхе заплатили, это её работа. А с этой что не так? Какая ей от меня выгода? Правильно – никакой. Всё, что могла, она уже получила от отца. Тогда какого хера терпит то, что я вытворяю, не пытаясь кайфануть сама?