Страница 4 из 9
Оживленную Петербургскую толпу можно было наблюдать в праздничные дни на различных городских и загородных гуляньях. В старину люди жили проще и милей, больше было садов, и каждый выбирал себе развлечение по вкусу: любившие кутнуть отправлялись на тройках за город в известный «Красный кабачок», «желтенькое» или Екатерингоф. Купечество с провизией и самоварами устраивало пикники на островах, где молодежь каталась на яликах по Неве. Даже некоторые частные сады предоставлены были для посещения публики. Так на Петергофской дороге существовал сад Нарышкина, надпись на котором гласила: «Приглашаем всех городских жителей воспользоваться свежим воздухом и прогулками в саду для рассыпанья мыслей и соблюдения здоровья». В Летнем саду раз в год устраивались смотрины невест. Невесты, разряженные и нарумяненные (обязательная мода старого времени!) расхаживали по аллеям, а за деревьями шмыгали свахи.
При первых Императрицах была мода на карликов и заморских зверей. В дар от Персидского шаха получено было целое стадо слонов, для которых был устроен слоновый двор в 1744 году. Слонов этих для забавы жителей иногда по улицам водили на показ.
Жестокость нравов рисует то, что обычными развлечениями были зрелища кулачных боев и телесных наказаний, и казней, производившихся публично. Кулачные бои происходили на гуляньях, но особенно жестоки бывали Великим постом на Неве, когда рабочие Фарфорового завода выходили на охтян.
Местом, где производились телесные наказания, была существующая теперь Конная площадь. Преступников везли на нее через весь город на позорной колеснице с доской на груди, под звук частного барабанного боя. За колесницей следовал палач, который по пути выпрашивал у купцов «на чарку водки», и жители Петербурга созерцали отвратительные картины клейменья и наказания плетьми так же спокойно, как грубые балаганные зрелища или красоты садов под звуки роговых оркестров.
У людей высшего круга в конце XVIII века появились развлечения потоньше: клубы и театр. Самым первым клубом или, как их тогда называли «клобом», был Английский, основанный в 1770 г., где объединение началось с благотворительности, а свелось к развлечению и карточной игре. Английский клоб пользовался репутацией аристократического.
Публика попроще, купцы и чиновники, собирались в «Бюргер-клоб», более известном под именем «Шустер-клоб». Поразившими жителей событиями в истории Петербурга были ужасные пожары и наводнения. Главными причинами наводнений были, с одной стороны, ветры, с другой, низкое положение города. При Петре I проектировалось прорытие каналов, но мысль эта не осуществилась. Первый канал «Екатерининский» был прорыт в царствование Екатерины II. Но эта мера не предотвратила почти периодически повторявшегося затопления города. Самым ужасным было наводнение 10-го сентября 1777 года. Наводнению предшествовало три бурных дня. Когда поднялась вода, почти по всем улицам ездили на лодках. Вода причинила страшные бедствия – множество домов было смыто, погибли сотни людей. Наводнение это подробно было описано Екатериной II, в одном письме. Приказав выбить окно, она из окон Зимнего дворца наблюдала над происходившим.
Пожары были особенно опустошительны, начиная с середины XVIII века, когда город застроился и дома стали строить тесно один возле другого. Так в мае 1771 г. сгорели все дома на 10, 12, 23 линии Васильевского острова; в 1774 году между Адмиралтейством и Мойкой выгорело свыше 140 домов. Как противопожарная мера – были введены ночные сторожа, на месте деревянных часто приказывали строить дома каменные. Но меры эти далеко не могли предотвратить несчастий и в начале XIX века, благодаря отсутствию пожарной площади – продолжали выгорать иногда целые кварталы.
Е. П.
Сборник «Петербург и его жизнь» 1914 год
Николаевский дворец в Санкт-Петербурге в 19 веке, литография по рисунку И. Шарлеманя
По всем
Авсеенко Василий Григорьевич
Из письма заезжего провинциала
Пишу тебе, душа моя Гуськов, на второй же день по приезде в Петербург. Надобности в этом никакой нет, но хочется поделиться впечатлениями, как говорил поэт Пушкин.
Петербург, я тебе скажу, чудесный город, только совсем не такой, каким я воображал его. Начать с того, что все тут очень просто. Выходишь из вагона и видишь голую закоптелую стену. Вошел в вокзал – опять голые стены, и тоже как будто прокоптелые. А я думал, что тут иначе и ступить нельзя, как по коврам, и что на каждом шагу взор услаждается чем-либо грандиозным или художественным.
Повез меня извозчик по Невскому, и надо сказать – плюгавый какой-то извозчик: у нас в Ростове они гораздо лучше. Но и Невский тоже, надо признаться, разочаровал меня: улица широкая, дома преогромные, но все их украшение состоит из громадных вывесок. Ехать же очень трудно, потому что то правая сторона загорожена, то левая; это оттого, что теперь починяют мостовую. Два новые дома обратили на себя мое внимание: стоят почти рядом, оба из одного и того же белого камня, и в одном один банк, а в другом – другой. Полагаю, что и все остальные банки выстроятся точно так же, и тогда будет очень удобно узнавать их среди других домов. А трактиры все имеют вывески зеленого цвета.
Ты понимаешь, что почистившись и переодевшись я тотчас вспомнил именно о трактирах, так как мне есть хотелось. И чтобы скорее изучить эту часть, я позавтракал кряду в двух. Это очень возможно, потому что порции подают маленькие. Машины играют и скатерти довольно чистые, но великолепия, о котором мы оба мечтали, никакого нет. Со мною рядом очень видный генерал сидел, и ему подали точно такое же соломенное стуло, как и мне. А насчет Доминика это все враки, будто там можно поесть пирожков и улизнуть не заплативши: я для проверки попробовал так сделать, но меня тотчас остановил лакей в синей куртке с зеленым передником и довольно строго вернул к буфету. Буфетчик же, давая сдачу, так пристально на меня смотрел, точно глазами фотографию снимал.
Обедать, душа моя, поехал я за город, и для этого взял громадное шестиместное ландо. Представь себе, что такой экипаж здесь стоит гораздо дешевле двухместной коляски и даже пролетки. Правда, ландо это громыхало и скрипело и лошади никак не налаживались в ногу, потому что правая вдвое была выше левой; но в смысле поместительности нельзя желать лучшего.
За обедом играли румыны, только не знаю, те ли самые, что были у нас в Ростове, или другие. Гулял по саду и заглядывал в беседки, где кутят с дамами. Очень нарядные дамы, в громадных шляпах. На двух я положительно засмотрелся, но ко мне подошел какой-то очень сердитый мужчина и попросил отойти.
При выходе долго не мог дождаться своего ландо, потому что здесь заведен странный обычай – отсылать порожние экипажи на какой-то дальний остров, может быть даже необитаемый.
Из ресторана поехал прямо на «стрелку», так как был час самого фешенебельного гулянья. Друг мой, помнишь ли ты наши мечтания об этой «стрелке», об этом «пуанте»? Как разыгрывалось наше воображение, какие чудеса роскоши, великолепия, элегантности представлялись нам! И поверишь ли, я ничего этого не нашел. Мимо моего ландо плелись извозчики, шныряли какие-то таратайки, где сидели господа с картузами на головах, и раскачивались такие же ландо. Впрочем, я человек заезжий и судить не могу. Может быть, эти господа в таратайках очень знатные люди и носят картузы и голенища только чтоб намекнуть на свой образ мыслей; но мне они показались мелкими торговцами или лошадиными барышниками. Элегантных же экипажей было не более десятка, и в одном из них я узнал тех самых дам, которыми любовался в ресторане. Но я заподозрил как будто они были… ты понимаешь? – чересчур веселы.
Я обратился к моему кучеру с вопросом, всегда ли «стрелка» имеет такой скромный вид, и он пояснил мне, что настоящая публика бывает здесь только в мае, а теперь собирается самая пустая «шармаша» – «из провинции, значит, вот вроде как вы». Невзирая на неуместность последнего замечания, я понял в моем вознице глубокого знатока петербургской жизни и потому предложил ему составить программу моего вечера, с тем чтобы проехаться, как говорится, «по всем» и всюду поспеть к самому надлежащему часу. Возница отнесся к вопросу с живейшим участием и сейчас же набросал план действий. Перво-наперво, пояснил он, надо в Зоологический сад, потому там публика ранняя. «А оттелева гони в «Аквариум» (Популярный в Петербурге конца XIX в. театр-сад. Прим. редакции), там тебе что угодно: либо к немцам поспеешь, либо к французинкам. А напосля того беспременно на Крестовский, к самому развалу».