Белый (ЛП)

— Для тебя — слишком поздно.

— Никогда не бывает слишком поздно, Золотце.

Хочу сказать ему, чтобы не называл меня так, но предпочитаю просто проигнорировать его и возвращаюсь к уборке. Пока я занята, он молчит, но стоит мне повернуться, как он сжимает руки в кулаки. Он снова потерялся в том мире, куда всегда уходит — брови сильно нахмурены, а взгляд такой, словно он находится за тысячу километров отсюда.

Не знаю почему, но мне его жаль. Подхожу ближе и наливаю ему еще. Придвигаю к нему стакан и легонько дотрагиваюсь, возвращая из того места, где он только что был. Он смотрит на меня пустым взглядом, и я понимаю, что его поражает осознание того, где только что находился. Он кивает, отталкивает от себя пустой стакан, хватая полный, и прижимает мою руку к себе.

— У тебя нежные руки, — говорит он, поглаживая пальцами тыльную сторону моей ладони.

— А у тебя грубые, — отвечаю я, отталкивая его.

— Как и их владелец. — Он опускает взгляд.

Оставшуюся часть ночи мы не общаемся друг с другом. Спустя какое-то время, обернувшись, я вижу, как он выходит через дверь.

Он вновь приходит следующей ночью, занимая свое обычное место. Сидит, опустив голову. Я смотрю на его ноги в этих темных штанах, как черная рубашка облегает тело. Она не мала ему, просто от каждого движения ткань касается кожи. Он выглядит одновременно и хорошо, и очень-очень плохо.

— То же, что и всегда? — спрашиваю я, хватая бутылку.

Он кивает, потом достает телефон и кладет рядом на барную стойку. Никогда не видела его с мобильным. Обычно он просто с деньгами.

— Работаешь каждую ночь, Золотце?

Ну вот. Опять это слово. Я киваю.

— Я тебе не нравлюсь? — спрашивает он с улыбкой. — Может… ты меня боишься? — Эта догадка правильная. — Бинго, — говорит он, когда я буквально роняю стакан перед ним. — Люблю, когда боятся, так веселее всего. Не находишь?

— Тебе больше не к кому приставать? Друзья там какие?

— Ну, ну. Это не слишком гостеприимно, учитывая, что ты должна быть образцом радушия.

— Не настолько, — отвечаю я, не понимая, почему все еще стою здесь и говорю с ним.

Нужно переключиться. Вот только мне нравится, как он разговаривает. Разговор с ним освежает. Он честный врунишка. И сексуальный.

Я отхожу, чтобы обслужить других клиентов, а когда поворачиваюсь, его уже нет.

Просыпаюсь от того, что кто-то раздвигает мои ноги. Обнаженные ноги, которые не были такими, когда я ложилась в постель. Открываю глаза и вижу его, нависшего надо мной. Мик смотрит на меня так, будто хочет съесть. Может быть, так и есть. Он высовывает язык и лижет мой живот. Переворачиваюсь, желая избежать его прикосновений, но он оказывается быстрее и ловит меня за ногу, удерживая на месте. У него тяжелый взгляд.

— Ты что делаешь, Эдди? — произносит с угрозой, требовательно.

Я отрицательно качаю головой.

— Нельзя. Сейчас не подходящее время месяца.

Он одергивает руки так быстро, будто я заразная. Мик ненавидит месячные, и мне интересно, когда, наконец, он поймет, что время моей «болезни» все время меняется. Он садится на край постели, пробегает пальцами по своим коротким белокурым волосам и смотрит на меня.

— Если ты не можешь дать то, что мне нужно и когда мне нужно, Эдди, то я пойду поискать это куда-то еще.

«Давай уже», — так и хочется сказать. Кроме того, я знаю, что он уже так сделал. Я ведь не слепая и вижу, что Мик уже спутался с другой женщиной. Он пахнет ею, и я видела на нем следы губной помады.

— Это не моя вина, — лгу я и встаю, одергивая рубашку, чтобы он ни о чем не догадался.

— Лучше бы твоему месячному недомоганию закончиться завтра. Мне нужен секс, Эдди. Ты должна меня трахать. Я, блядь, твой мужик!

Кладу руку ему на плечо, наклоняюсь и целую его в щеку. Естественно, это всего лишь попытка его успокоить. Я не хочу, чтобы он разгромил квартиру только потому, что я отказалась с ним потрахаться. Не то чтобы мне хотелось.

— Я не могу контролировать месячные.

Он встает и теперь просто возвышается надо мной. Его карие глаза, так похожи на мои, буквально впиваются в меня.

— Так сходи к врачу и исправь это. Нам не нужны дети, которые будут прилагаться к этому сладкому телу.

Мне хочется сказать ему, что он спятил, но предпочитаю держать рот на замке. Когда-нибудь я хочу детей. Но не с ним, ни за что. С ним я не останусь. Если от меня он не получает того, что ему нужно, то и я ему не нужна тоже.

Больше он ничего не говорит. Просто уходит, закрывая за собой дверь.

Я запираю за ним и надеюсь, что он больше не вернется. До вечера мне не нужно на работу и, вместо того, чтобы проспать весь день, как и планировала, я решаю пойти за покупками.

А вы можете понять, когда вас преследуют? У меня никогда такого не было, но я вижу парня, который, не глядя на товар, идет за мной хвостом по овощному рынку.

Неа. Он следит.

Идет за мной последние минут пятнадцать, наверное. Сначала я подумала, что, возможно, парень потерялся и просто осматривается. Но чем дальше отхожу, тем меньше пространства он оставляет между нами — вот так я и догадываюсь, что за мной следят. Но понятия не имею зачем.

На мне спортивные штаны, куртка и кроссовки. Не для бега, скорее просто так — я не спортсмен от слова «совсем», и мои бедра буквально «говорят» об этом каждый раз, когда я хочу пробежаться. Я останавливаюсь возле стойки с яблоками на углу рынка, поближе к главной улице. Смотрю прямо на него, и он отводит взгляд. Боже, маскировку держит просто дерьмово. Когда он берет несколько фруктов, делая вид, будто рассматривает их, я бегу вдоль рынка, прямо на главную улицу. Люди прогуливаются, делают покупки, а я бегу дальше, ближе к месту, где живу. Моя грудь подпрыгивает, бедра трутся друг о друга, и я уже запыхалась.

Черт! Наверное, стоит привести себя в форму…

Добираюсь до передней двери, умудряюсь разблокировать ее и проскользнуть внутрь, за рекордно короткое время замкнув все снова и забаррикадировавшись диваном. Сердце заходится — я прямо чувствую, как оно выпрыгивает из груди. Наклоняюсь и стараюсь успокоить собственное дыхание — у меня вспотели ладони и лицо. Когда терпеть больше невозможно, я снова выпрямляюсь и сажусь на диван, потому что если останусь в таком положении еще немного, то просто упаду на пол.

Интересно, что мне делать?

И… он преследовал меня до дома?

Он, вероятно, прекрасно знает, где я живу, раз уж знал, куда я хожу по воскресениям!

— Что?.. — рычит Мик, когда отвечает на мой звонок.

Я должна была набрать его, у меня нет выбора.

— Кто-то следил за мной, — выпаливаю я между несколькими вдохами.

Черт возьми! Мне точно надо начать бегать или просто ходить больше. Ну, честно, тут любой выход будет хорош.

— Что? Где? — Иногда он может быть «таким заботливым».

— На рынке. Какой-то мужик ходил за мной. Ты слушаешь вообще?

Я слышу шум на другом конце линии, а потом вопли.

— Оставайся в доме. Наверное, кто-то проследил за мной до твоего дома. Придет человек, чтобы забрать тебя, пойдешь с ним. Можешь, конечно, не идти, но тогда тебя, скорее всего, убьют.

Если я выберу не идти, то… что за херня?

— Убьют?

— Слушай, Эдди. У меня нет времени, чтобы с тобой нянчиться. Мне тут надо поймать большую рыбку. Я пошлю кого-нибудь. Просто не трахай ему мозг, мужик мне еще понадобится. И помни, у тебя еще есть кое-какая работа. Все скоро встанет на свои места.

— Тебе вообще все равно?

Не знаю, почему спрашиваю, ведь ответ очевиден — я ему нужна только чтобы потрахаться.

— Боже! Мне так не все равно, что я говорю с тобой сейчас!

Слышу хихиканье на заднем плане. Гребаный мудак. Вешаю трубку, потому что смысла спорить нет.

Сажусь на то же самое место и не встаю больше часа. Когда раздается тяжелый стук в дверь, я на автомате подпрыгиваю, падая на пол. Не двигаюсь, пока не слышу этот звук снова.