Прайд Саблезуба

— Но он же... живой!

— Ага, дышит. Надо, наверное, горло сначала перерезать, да? Но у меня нож такой маленький, — она показала кремневый сколок. — Им только шкуру хорошо кроить и мякоть резать. Ему же больно будет... А можно... твоим? Ну, волшебным ножиком?

Ветка покраснела и потупилась — по местным меркам подобная просьба считалась дерзкой до неприличия, но она совсем потеряла голову от счастья — такой подарок!!

Содержание Семеновой черепной коробки в сегодняшнем сражении пострадало несильно, однако мыслительный процесс явно не поспевал за стремительно меняющейся ситуацией: «Моя нежная, ласковая, робкая Ветка собралась резать горло человеку?! Снимать скальп?! Но беда-то, оказывается, даже не в этом! Женщина получила подарок, о котором и мечтать не смела. И вот, когда она поверила-таки своему счастью, надо его у нее отобрать и сказать, что пошутил?! Вот это я влип...»

— Знаешь что, Веточка... — принял, наконец, решение Семен. — Ножик я тебе, конечно, дам, но у меня есть другое предложение. Давай привезем в поселок живого хьюгга. Погоди, не смейся, слушай дольше! Там мы соберем всех людей у Костра Совета — и воинов, и старейшин, и женщин. Представляешь: все стоят, смотрят, и тут в центр круга выходишь ты — в новой рубахе, в красивых тапочках, с пушистыми волосами. Ты, значит, выходишь... Я притаскиваю хьюгга... Ты берешь его за волосы... И на глазах у всех, двумя легкими небрежными движениями... Чик-чик! Хьюгг лежит, скальп висит — все в отпаде! А?

Сухая Ветка похлопала глазами, осмысливая услышанное. Осмыслила и...

— Семхон!! — она вскочила и буквально повисла на Семеновой шее, забыв о его ранах. — Семхон, как здорово!!

Впрочем, она тут же пришла в себя и устыдилась своего порыва — от Семена отцепилась, смущенно потупилась:

— Прости меня... Тебе, наверное, больно, да? Я сейчас — тут есть такие травки... Снимай рубаху! — удержаться, впрочем, она не смогла и все-таки спросила: — А он не убежит?

— Если убежит, — вздохнул Семен, — я тебе другого поймаю.

Окончательно пришел в себя Семен лишь после лечебных процедур и плотного ужина. Мыслительный процесс, конечно, начался с решения вопроса: что делать с пленным? Или кем его считать?

Исходя из своих давних наблюдений, Семен полагал, что у неандертальской молодежи детство и юность значительно короче, чем у кроманьонской: достигнув какого-то возраста, ребенок начинает стремительно матереть — обрастать волосами и мышцами. И, наверное, за год-два превращается во взрослого. Вот эта конкретная особь в стадию возмужания еще не вступила или находится в самом ее начале. С какого же перепугу юный хьюгг взялся за оружие?!

Обследование показало, что мальчишка давно оклемался после удара по затылку — там у него теперь здоровенная шишка. Он, похоже, в сознании, но лежит с закрытыми глазами и не шевелится. Роста в нем меньше полутора метров, вес — килограммов пятьдесят, но не за счет мышц, которых мало, а из-за массивного, чисто неандертальского скелета. Кожа довольно смуглая и темная от грязи, волос на ней немного.

«Я, сдуру, как бы подарил его Ветке. Теперь, надо полагать, должен придумать, как дотащить подарок до дома в свежем виде. Держать его связанным? Намучаешься... Перебить ноги, чтоб не убежал? Тоже не выход... А может быть, просто махнуть на все рукой? Ну, сбежит — и слава Богу! Буду просить у Ветки прощения и ловить ей другого хьюгга — всю оставшуюся жизнь. В конце концов, что за кровожадность?! Да мне и не пристало так церемониться с женщиной — я же не подкаблучник какой-нибудь! Я же хозяин своего слова: сам дал, сам и забрал! Вот это будет, пожалуй, правильным решением!»

Семен дождался, когда Ветка закончила хлопоты по хозяйству и залезла в вигвам. Подбросил в костер дров, отрезал приличный кусок подкопченной свинины и положил его на камень у огня. Некоторое время сидел и напрягал память, вытаскивая из ее глубин язык неандертальцев. Правда, он допускал, что у этих он может быть и иным — нужен ментальный контакт. Что ж, попробуем...

Парнишку он подтащил поближе к свету, перевернул на спину и, взяв за волосы, перевел в «положение сидя». Свободной рукой слегка похлопал по щекам.

— Сидеть! Глаза открой (начинай смотреть)!

Никаких иллюзий относительно своего произношения Семен не питал — диапазон воспринимаемых и издаваемых звуков у неандертальцев значительно шире, чем у кроманьонцев и их потомков. При всем старании последние слышат и в состоянии воспроизвести лишь какую-то часть неандертальской «мовы». Впрочем, пленник, кажется, что-то понял: вздрогнул, открыл глаза и перестал заваливаться корпусом назад. Семен отпустил его волосы и попытался расслышать изумленный шепот:

— Темаг?!

«Есть контакт!» — без особой радости отметил Семен и заявил:

— Темаг — ты. А я — бхаллас.

— Ты — бхаллас?!

— Ага, — усмехнулся Семен. — Что, не похож?

Никакого самозванства тут не было: материальной формой богоприсутствия Семена когда-то сочли сородичи этого парня. Они дорого заплатили за это, а Семен узнал на собственной шкуре, что такое «ложе пыток ».

— На, жри! — ткнул он в лицо мальчишке кусок мяса.

Тот втянул воздух широкими ноздрями, судорожно сглотнул и...

— Не подавись, — мрачно усмехнулся Семен. — Когда ел в последний раз?

— Давно.

— Вижу. Имя?

— А-тын...

Это звукосочетание, по представлениям Семена, обозначало «несовершеннолетнюю» особь мужского пола. Правда, с неандертальскими именами и обозначениями «своих» он до конца не разобрался — и черт с ними!

— Тех, кто был с тобой, я убил. Еще «твои» здесь есть?

— Нет.

— Их здесь нет, или ты не знаешь?

— Не знаю.

— Хочешь еще еды?

— Хочу. Не убивай меня, бхаллас!

— Не убивать? Я подумаю... — изобразил глубокое сомнение Семен и отправился за новой порцией мяса. Он специально долго возился в надежде, что мальчишка вскочит на ноги и скроется в ближайших кустах. Увы...

— Это почему же тебя не убивать? — поинтересовался могучий бхаллас по возвращении к костру.

— Я... мы... Не знаю... Боюсь.

— Ладно, живи пока. Почему взял копье?

Вопрос, конечно, был поставлен шире — с какой стати, мол, досрочно принял на себя мужские обязанности?