Игра в пятнашки

– Который час? – спросил он затем.

В комнате было двое часов – на прикроватной тумбочке и на стене, футах в десяти от него, но я все равно ублажил Вулфа, бросив взгляд на запястье:

– Восемь тридцать две.

– Позвони, пожалуйста, в офис мистера Хелмара ровно в десять и соедини со мной наверху. Ехать туда тебе бессмысленно, раз уж нам все равно известно больше его. А пока не помешает позвонить на квартиру мисс Идз и узнать, не дома ли она. Или ты уже звонил?

– Нет, сэр.

– Тогда позвони. Если ее там нет, мы должны быть готовы немедленно взяться за дело. Сразу же свяжись с Солом, Фредом и Орри и вели им быть здесь к одиннадцати, если они смогут.

Печально, но решительно я покачал головой:

– Нет, сэр. Я ведь предупреждал: вам, возможно, придется меня уволить. Я не отказываюсь от игры, но помогать вам мошенничать не собираюсь. Вы обещали ей, что мы забудем о ее существовании до десяти часов сегодняшнего утра. Именно так я и поступил. Я понятия не имею, о чем и о ком вы говорите. Не желаете, чтобы я поднялся к вам в десять за указаниями?

– Нет! – огрызнулся он и двинулся в ванную, но, дойдя до нее и уже открыв дверь, прокричал через плечо: – То есть да! – И исчез внутри.

Чтобы избавить Фрица от беготни, я прихватил с собой поднос с остатками завтрака.

Как правило, если нет срочной работы, я не захожу в кабинет до прибытия утренней почты, то есть до восьми сорока пяти – девяти часов. Поэтому, когда незадолго до девяти раздался звонок в дверь, я все еще сидел на кухне и обсуждал с Фрицем успехи «Джайентс» и «Доджерс». Пройдя по коридору до входной двери и взглянув на посетителя через одностороннюю стеклянную панель, я так и замер.

Изложу все как есть. Когда я впервые увидел Присциллу Идз, между нами не пробежали искры. Я не почувствовал ни слабости, ни головокружения. Однако факт остается фактом: никогда прежде меня не посещали столь скорые и определенные предчувствия.

Не успел Хелмар в понедельник вечером и двух десятков слов сказать о своей пропавшей подопечной, как я уже объявил себе: «Она наверху» – и знал это точно. Во вторник утром, едва увидев на крыльце инспектора Кремера из отдела по расследованию убийств, я сказал себе: «Она мертва» – и знал это не менее точно. Секунды три я простоял, прежде чем открыть дверь.

Я поздоровался с инспектором, а он, бросив мне на ходу: «Привет, Гудвин», двинулся дальше, направляясь в кабинет. Я последовал за ним и сел за свой стол, заметив, что инспектор занял не красное кожаное кресло, а желтое, давая тем самым понять, что пришел ко мне, а не к Вулфу. Я сообщил ему, что Вулфа не будет еще часа два, хотя он знал это и без того, будучи знаком с нашим распорядком не хуже меня.

– Как насчет меня? – поинтересовался я.

– Сгодишься для начала! – прорычал он. – Прошлой ночью убита женщина. На ее багаже – твои свежие пальчики. Как они там оказались?

Я твердо встретил его взгляд.

– Так не пойдет, – возразил я. – Мои пальчики можно найти на женском багаже от Мэна до Калифорнии. Имя, адрес и описание багажа?

– Присцилла Идз, Восточная Семьдесят четвертая улица, шестьсот восемнадцать. Чемодан и шляпная коробка из светлой дубленой кожи.

– Ее убили?

– Да. И твои пальчики свежие. Что скажешь?

Инспектор Кремер ни в коем случае не похож на сэра Лоуренса Оливье, но прежде я не считал его уродом. Однако в тот момент меня вдруг поразило, насколько же он уродлив. Летом его крупное круглое лицо неизменно краснеет и выглядит отекшим, из-за чего глаза как будто делаются меньше, хотя взгляд их остается таким же подвижным и острым.

– Как бабуин, – вылетело у меня.

– Что?

– Ничего.

По внутреннему телефону я набрал номер оранжереи, и Вулф тут же снял трубку.

– Здесь инспектор Кремер, – сообщил я ему. – Убита женщина по имени Присцилла Идз. Кремер говорит, будто на ее багаже мои отпечатки. Он хочет знать, как они там оказались. Я слышал о ней когда-нибудь?

– Черт побери!

– Да, сэр. Присоединяюсь. Не хотите спуститься?

– Нет.

– Может, нам подняться?

– Нет. Ты знаешь то же, что и я.

– Несомненно. Так я выкладываю?

– Естественно, почему бы и нет?

– Ага, почему бы и нет? Она мертва.

Я повесил трубку и повернулся к Кремеру.

Глава 4

Склонен полагать, что Кремер неплохо понимает Вулфа, хотя и не во всех отношениях. Например, преувеличивает его алчность. Вещь вполне естественная, на мой взгляд. Хочешь оставаться честным копом – а инспектор таков и есть, – смирись с тем, что будешь получать значительно меньше, чем мне перепадает от Вулфа, чей годовой доход исчисляется шестизначной цифрой. Согласен, Вулф ведет свой бизнес отнюдь не ради моего процветания, однако вполне способен оставить клиенту десять центов на трамвай, а то и доллар на такси.

Кремер, однако, держится иного мнения. А потому, узнав, что у нас нет клиентов, каким-либо образом связанных с Присциллой Идз, – теперь, когда она мертва, – и никаких перспектив заполучить их, а значит, и гонорар, который потребуется отрабатывать и защищать, он стал называть меня Арчи. Такое случалось и раньше, но не часто.

Выразив признательность за предоставленную информацию, которая заняла в блокноте десяток страниц, исписанных мелким аккуратным почерком, он задал кучу вопросов не для проверки меня, а для уяснения ситуации. Впрочем, Кремер не удержался от язвительного комментария по поводу нашей проделки – его выражение – с Хелмаром и подопечной адвоката, прячущейся на верхнем этаже. На это у меня нашлись свои возражения.

– Ладно вам, – сказал я. – Она явилась сюда без приглашения, он – тоже. Никаких обязательств мы на себя не брали. Мы не смогли бы потрафить обоим сразу. А как бы вы управились с этим?

– Я не гений, как Вулф. Он мог сослаться на занятость и не рассматривать предложение Хелмара.

– И с чего тогда платить жалованье? Кстати, о занятости: вы не слишком заняты, чтобы ответить на вопрос законопослушного гражданина?

Он кинул взгляд на запястье:

– В половине одиннадцатого я должен быть в офисе окружного прокурора.

– Тогда у нас в запасе еще несколько часов… Во всяком случае, несколько минут. Почему вас так интересовало, когда именно Хелмар ушел от нас? Это произошло в начале одиннадцатого, а мисс Идз покинула этот дом больше чем через час.

– Ага. – Он достал сигару. – Какую газету читаешь?

– «Таймс». Но сегодня просмотрел только первую полосу и спортивную.

– В «Таймс» этого не печатали. Минувшей ночью, где-то в начале второго, в вестибюле дома на Восточной Двадцать девятой улице было найдено тело женщины. Ее удавили веревкой, не очень толстой. С опознанием возникли сложности, потому что ее сумочку похитили. Но она жила в соседнем доме, а потому много времени на это не ушло. Ее звали Маргарет Фомос, и она служила горничной у Присциллы Идз, на Семьдесят четвертой улице. Работала там целыми днями, но жила на Двадцать девятой улице с мужем. Обычно она приходила домой около девяти, а прошлым вечером позвонила мужу и сообщила, что до одиннадцати не появится. Он говорит, будто она показалась ему расстроенной. Муж спросил, что случилось, а она ответила, что расскажет, когда вернется.

– Значит, ее убили около одиннадцати?

– Не известно. Дом на Семьдесят четвертой улице – частный, перестроенный под квартиры класса люкс, по одной на этаже, за исключением квартиры мисс Идз – она занимала два верхних этажа. Лифтера там нет, а потому некому присматривать за входящими и выходящими из здания. Патологоанатом полагает, убийство произошло между половиной одиннадцатого и полуночью. – Кремер снова посмотрел на часы, сунул сигару в левый уголок рта и пожевал, но не прикурил. – Я был дома, уже спал. На место выезжал Роуклифф, а с ним – еще четверо. Они проделали все полагающиеся в подобных случаях процедуры. Около четырех часов один из них, парнишка по фамилии Ауэрбах, вспомнил, что у него имеются мозги, и решил дать им шанс. Ему пришло в голову, что прежде он никогда не слышал, чтобы грабитель, отбирающий сумочки у женщин, душил жертву. К тому же ничто не указывало на попытку изнасилования. Что же такого было с собой у жертвы, что пришлось ее задушить? Согласно показаниям мужа убитой, ничего такого она не имела. Однако, составляя опись содержимого сумочки вместе с мужем, Ауэрбах счел достойной внимания одну вещицу – ключ от квартиры, где работала миссис Фомос.