Страница 38 из 42
— Знаете, — тихо заметил он, — чтобы не испортить великий момент, мне бы хотелось сделать так, чтобы не видеть всего этого, пока работа не будет полностью завершена. Знаете, мне кажется, что пока она безупречна. Безупречна. Однако опасно столь рано сыпать похвалами. Это может привести к самоуспокоенности или наоборот. Так что, пожалуйста, госпожа Лин, не падайте духом, если это будет последним сказанным мной словом одобрения или порицания относительно вашей работы до ее окончания. Согласны?
Лин кивнула, не в силах отвести глаз от собственного творения. Осторожно потерла лапкой гладкую поверхность застывающей хеприйской слюны. Ее пальцы исследовали то место под коленкой господина Попурри, где волосяной покров переходил в чешую, а затем в кожу. После этого она глянула вниз, на оригинал. Потом снова подняла голову и посмотрела Попурри в лицо. Его тигриные глаза заставили ее отвести взгляд.
«Кем… кем вы были?» — жестами спросила она.
Он вздохнул.
— Я ждал, что вы зададите мне этот вопрос, Лин. Я надеялся, что вы этого не сделаете, но знал: на вас это было бы не похоже… Поэтому я спрашиваю себя, а есть ли вообще между нами какое-то понимание? прошипел он, и в голосе внезапно зазвучала злоба.
Лин отступила.
— Это так… предсказуемо. Вы до сих пор смотрите неправильно. Совсем неправильно. Удивительно, как вам удается творить такое искусство. Вы до сих пор смотрите на это… — он обвел обезьяньей лапой свое тело, — как на патологию. Вас все еще интересует, каким оно было и как оно стало таким. Но это не ошибка, не увечье и не мутация: это образ и сущность… — Его голос зазвенел под стропилами крыши.
Затем он несколько успокоился и опустил свои многочисленные руки.
— Это цельность.
Лин кивнула, показывая, что поняла. Она слишком устала, чтобы смутиться.
— Может, я слишком строг с вами, — задумчиво проговорил господин Попурри. — То есть я хочу сказать… этот предмет, который стоит перед нами, ясно свидетельствует о том, что вы способны ощутить момент разрыва, пусть даже ваш вопрос говорит об обратном… Возможно даже, — медленно продолжал он, — в вас самой содержится такой момент. Какая-то часть вашего существа понимает это без всяких слов, хотя разум задает вопросы таким образом, который делает ответ на них невозможным. — Он победно взглянул на нее: — Вы тоже являете собой гибридную зону, госпожа Лин! Ваше искусство находит себе место там, где размывается граница между сознанием и неведением.
«Хорошо, — прожестикулировала она, собирая свои принадлежности. — Не важно. Сожалею, что спросила» .
— Я тоже сожалел, но теперь — нет, как мне кажется, — сказал он.
Лин забрала деревянный ящичек, в котором лежали заляпанная краской палитра, остатки красильных ягод (она заметила, что надо было взять побольше) и бруски пасты. А господин Попурри все продолжал свои философские разглагольствования, размышляя над собственной теорией расового смешения. Лин не слушала. Она настроила усики-антенны на другие частоты, внимая едва у ловимым шумам и стукам в доме, давлению воздуха на оконные стекла.
«Я хочу, чтобы у меня над головой было небо, думала она, — а не эти пыльные брусья-подпорки, не эта просмоленная хрупкая крыша. Пойду домой пешком. Медленно. Через Барсучью топь».
Чем больше она об этом думала, тем крепче становилась в ней решимость.
«Явлюсь в лабораторию вот так запросто, предложу Айзеку уйти со мной, украду его на одну ночку». Господин Попурри все еще продолжал вещать. «Заикнись, заткнись, ты, капризный ребенок, проклятый мегаломаньяк со своими идиотскими теориями», — думала Лин.
Повернувшись к нему, она прожестикулировала «до свидания», и это выглядело лишь жалкой пародией на вежливость.
Глава 11
На письменном столе Айзека на косом кресте из темного дерева висел распятый голубь. Его голова бешено моталась из стороны в сторону, но, несмотря на свой ужас, птица могла издавать лишь жалобное воркование.
Крылья голубя были пришпилены тонкими гвоздями, пропущенными сквозь тугие зазоры меж распластанных перьев, и резко заломлены книзу, а концы их были крепко связаны. Лапы голубя были примотаны к нижним концам крестовины. Под ним все было усыпано грязно-бело-серым пометом. Птица конвульсивно дергалась, тщетно пытаясь взмахнуть крыльями.
Айзек склонялся над голубем, вооружившись лупой и длинной ручкой.
— Перестань трепыхаться, паразит ,- пробормотал он, тыкая в плечо птицы кончиком ручки.
Сквозь увеличительное стекло он разглядывал неуловимо подрагивающие косточки и мускулы. И, не глядя на бумагу, что-то быстро строчил.
— Эй!
Айзек обернулся на раздраженный оклик Лубламая и поднялся из-за стола. Размашистым шагом подошел к перилам балкона и посмотрел вниз.
— Что?
На нижнем ярусе плечом к плечу стояли, скрестив на груди руки, Лубламай и Дэвид. Они смахивали на дуэт, приготовившийся исполнить песню. Лица их были хмурыми. Несколько мгновений они молчали.
— Послушай, Айзек… — начал Лубламай неожиданно примирительным тоном.- Мы же давно договорились, что здесь мы все можем заниматься любыми исследованиями, какими хотим, без всяких вопросов, типа прикрывая друг друга… Да?
Айзек вздохнул и потер глаза большим и указательным пальцами левой руки.
— Ради всего святого, парни, давайте не будем разыгрывать тут старых солдат, — ворчливо проговорил он. — Можете не рассказывать о том, что мы вместе прошли огонь, воду и медные трубы, или что вы там хотите сказать. Я знаю: вас это уже достало, и я вас не виню…
— Вонища, Айзек, — напрямик сказал Дэвид. На нас уже на улице оглядываются, думают, мы какие-то бомжи.
Пока говорил Лубламай, старая конструкция неуверенно двигалась за его спиной. Затем чистильщик встал, голова его повернулась, линзы сфокусировались на двоих людях, стоявших руки в боки. Поколебавшись мгновение, он согнул неуклюжие металлические манипуляторы, неловко подражая позе людей.
Айзек показал на него:
— Смотрите, смотрите-ка на эту штуковину: совсем распоясалась! У нее вирус! Вы бы лучше выбросили ее на помойку, а то сама перепрограммируется; не пройдет и года, как ваш механический слуга начнет вступать с вами в экзистенциальные споры!