Страница 7 из 8
Второй вывод – отсутствие признаков кризиса в самой динамике добычи нефти, за исключением стабилизации добычи в 1984–1985 годы как реакции на начавшееся падение мировых цен на нефть. Но стабилизация – это не «распад экономики». Если бы в целом народное хозяйство СССР приближалось к коллапсу, внутреннее потребление нефти, а значит и добыча, были бы резко снижены.
Третий вывод заключается в том, что начало реального кризиса есть именно следствие реформ, оно стало очевидным с 1991 года. Этого кризиса невозможно не видеть, но никакой связи с советской экономикой он уже не имеет. Он порожден политической катастрофой, которая ударила по хозяйству.
То же самое можно сказать и о другой системообразующей отрасли советской и российской экономики – производстве электрической энергии. Его динамика также не содержит никаких признаков кризиса в дореформенный период и обнаруживает явный резкий спад в 1991 году (см. рис. 3-33). Важным индикатором состояния экономики служит и производство цемента как важнейшего условия для строительства (рис. 3-93). В его динамике наблюдаются небольшие колебания, но признаком тяжелого кризиса они служить никак не могут. И здесь кризисом надо считать резкий глубокий спад производства начиная с 1990 года.
В разделе 3 будет приведено множество других показателей производства ключевых для всего хозяйства материалов и изделий – стали и удобрений, тканей и молока и пр. Все они имеют динамику производства, сходную с приведенными выше. Небольшие (2–3 года) задержки роста обычно связаны с технологическим перевооружением или с управленческими реорганизациями, но не могут служить симптомами общего кризиса.
Здесь надо рассмотреть важную побочную ветвь мифа об экономическом коллапсе СССР. Стало нормой и привычным штампом утверждение, будто советское хозяйство имело «экспортно-сырьевой» характер, отчего теперь страдает Российская Федерация. В Послании Федеральному Собранию 12 ноября 2009 г. Д.А. Медведев сказал, например: «Советский Союз, к сожалению, так и остался индустриально-сырьевым гигантом и не выдержал конкуренции с постиндустриальными обществами… Вместо примитивного сырьевого хозяйства мы создадим умную экономику, производящую уникальные знания» [8].
Прекрасна последняя фраза, но «умной» наша экономика не станет, пока мы не разберемся, каким образом Россия скатилась к «примитивному сырьевому хозяйству», – ведь силы и механизмы, которые ее туда толкнули, продолжают действовать. Их надо выявить и нейтрализовать. Но мы не начнем ничего «выявлять», пока не откажемся от мифа, будто СССР был «сырьевым» гигантом, не определим вес «индустриальной» компоненты в советской экономике.
Д.А. Медведев представляет дело так, будто все двадцать лет реформ постсоветская Россия шаг за шагом преодолевала «сырьевую зависимость», якобы присущую экономике СССР, – но до конца так и не преодолела. Он пишет: «Двадцать лет бурных преобразований так и не избавили нашу страну от унизительной сырьевой зависимости» [9]. Этот миф воспринят с таким доверием, что приходится поражаться. Он задает неверное определение вектора процесса. В действительности нынешнее «примитивное сырьевое хозяйство» – не наследие прошлого, а именно продукт реформы, результат деиндустриализации советского хозяйства.
Взглянем на «унизительную сырьевую зависимость» в целом. В ежегоднике «Народное хозяйство РСФСР в 1990 г» на стр. 32 есть таблица: «Вывоз продукции из РСФСР по отраслям народного хозяйства в 1989 г. (в фактически действовавших ценах)».
Суммируя продукцию отраслей перерабатывающей промышленности и транспортные услуги, получаем, что доля продуктов высокого уровня переработки в вывозе продуктов из РСФСР составляла 77 %. Из них «машиностроение и металлообработка» – 34,7 %. Доля «добывающих» (сырьевых) отраслей – 23 %. Это – максимум, со всеми допущениями в пользу «сырья».
Теперь берем «Российский статистический ежегодник. 2007». На стр. 756 имеется таблица: «Товарная структура экспорта Российской Федерации (в фактически действовавших ценах)». В 2006 г. «минеральные продукты, древесина и сырье» составили 70 % экспорта Российской Федерации, а «машины, оборудование и транспортные средства» – 5,8 %.
Но дело даже не в доле сырья в экспорте, а в зависимости всего хозяйства от экспорта (и, таким образом, от экспорта сырья). Сравним два образа – величину экспорта и стоимость годового объема продукта промышленности. В 1986 г. стоимость продукции промышленности в СССР составила 836 млрд. руб., а весь экспорт 68,3 млрд. руб., в том числе в капиталистические страны 13,1 млрд. руб. То есть, экспорт на мировой рынок был равен в стоимостном выражении 1,6 % продукта промышленности (экономика СЭВ была кооперирована с СССР, и экспорт в его страны – другая статья). Но даже если суммировать, то весь экспорт составил 8,2 % продукта промышленности.
Каков же вес экспорта в нынешней России? В 2008 г. продукция промышленности РФ составила 14,6 триллиона руб., а экспорт – 471 млрд. долларов или примерно 14 триллионов руб. – чуть меньше, чем стоимость всей продукции промышленности РФ. При этом 70 % экспорта – сырье. Именно за последние двадцать лет Российская Федерация стала «сырьевым гигантом», а РСФСР была индустриальной страной. Мы живем потому, что государство политическими средствами удерживает цены внутри страны на более низком уровне, чем на внешнем рынке, а сырье там сейчас дорого[5].
Российская экономика не может использовать отечественное сырье для своего развития и для того, чтобы обеспечить рабочими местами свое население – собственникам выгоднее продать сырье за границу, а удовлетворение потребностей внешнего рынка – главный приоритет государства.
Из тезиса о «сырьевой зависимости» СССР выводился и производный от него тезис о том, что «экономика развалилась» потому, что держалась на экспорте нефти, а правящие круги США в 80-е годы обрушили мировые цены на нефть, чтобы лишить СССР валюты и заставить его капитулировать в «холодной» войне.
Этот миф настолько нелеп, что приходишь в отчаяние: как сможет Россия выбраться из нынешней ямы, если ее интеллектуальная элита верит в такие примитивные байки! Ведь, выдвигая такой тезис, любой экономист, историк или политик должен был бы прикинуть в уме, какой вес имел экспорт нефти в жизнеобеспечении страны. Например, должен был бы сообщить, какова была доля экспорта нефти в ВВП или в национальном доходе СССР. Эти данные можно получить в любом статистическом ежегоднике.
Приведем эти величины в динамике (рис. 1–8). На нем показана динамика всего экспорта, и величины ВНП (валового национального продукта – показателя, который был введен в 1988 г. и ретроспективно рассчитан до 1985 г. и для 1980 г.).
Рис. 1–8. Динамика ВНП и экспорта СССР в действующих ценах, млрд. руб.
Из рисунка видно, что доля экспорта в ВНП была очень невелика, и колебание цен на мировом рынке не могло сказаться на состоянии экономики в целом. Если же взять конкретно экспорт нефти, то его вес в экономике совсем невелик. Согласно Госкомстату СССР, в 1988 г. весь экспорт из СССР составил 67,1 млрд. руб. Экспорт топлива и электричества составил 42,1 % всего экспорта или 28,2 млрд. руб. В 1988 г. ВНП СССР составил 875 млрд. руб. Таким образом, весь экспорт топлива и электричества составил 3,2 % от ВНП. Основная его часть (две трети) направлялась в социалистические страны по долгосрочным соглашениям, экспорт энергоносителей на конвертируемую валюту составил всего 1,03 % от ВНП СССР (в долях валового общественного продукта это 0,59 %[6]). Очевидно, что не могло сокращение экспорта нефти привести к краху экономику «индустриально-сырьевого гиганта» СССР!
5
Кстати, искажает реальность и вторая часть утверждения Д. А. Медведева – что «Советский Союз не выдержал конкуренции с постиндустриальными обществами». СССР не выдержал войны с Западом, причем войны на уничтожение, хотя и «холодной». Война – это вовсе не конкуренция. Если бы нынешняя Россия не унаследовала от СССР продуктов советского постиндустриализма (хотя бы в виде ракетно-ядерного оружия), то сегодня она вся была бы превращена в «сырье» уважаемыми «постиндустриальными обществами».
6
Возможно, для СССР 1988 года валовой общественный продукт – более близкий аналог ВВП, чем ВНП.