Страница 18 из 33
– Ты болван, Ричард Шарп.
– А вы, миледи?
Она снова притянула его голову к себе:
– А я еще глупее тебя. Теперь я это точно знаю. Сколько тебе лет?
– Двадцать восемь, миледи, насколько мне известно.
Она улыбнулась, и Шарп подумал, что никогда еще не видел леди Грейс такой счастливой. Затем она потянулась к нему и нежно поцеловала в губы.
– Меня зовут Грейс, – мягко поправила она, – и что значит «насколько мне известно»?
– Я не знал ни матери, ни отца.
– Кто же вырастил тебя?
– Никто, мэм… прости, Грейс. – Шарп покраснел. Он легко мог представить, как целует ее и даже как ласкает ее тело, но вымолвить ее имя – на это надо было решиться. – Несколько лет я жил в приюте, затем меня отдали в работный дом, а потом пришлось самому за собой присматривать.
– Мне тоже двадцать восемь, – сказала она, – и еще никогда в жизни я не была счастлива. Какая же я глупая! – Шарп с недоверием смотрел на нее. Грейс рассмеялась. – Это правда, Ричард.
Раздались голоса, блеснул свет – матросы открыли компас в нактоузе. Ричард и Грейс отскочили друг от друга и уставились за борт. Свет погас. Несколько мгновений леди Грейс молчала, и Шарп решил, что она сожалеет о случившемся, но женщина только мягко промолвила:
– Ты похож на сорняк, Ричард, ты прорастешь везде. Буйный сорняк, способный победить любые колючки. А я – словно роза в саду, избалованная и изнеженная, способная расти только там, где решит садовник. – Грейс вздрогнула. – Я не ищу твоей жалости, Ричард. Ты не должен жалеть тех, кто знатнее и богаче тебя. Просто хочу, чтобы ты понял, почему я с тобой.
– И почему же?
– Потому, что я одинока и несчастна, – коротко ответила она, – и еще потому, что ты мне нравишься. – Грейс нежно провела подушечкой пальца по шраму на щеке Шарпа. – Ты даже не сознаешь, как чертовски привлекателен, Ричард! Впрочем, на лондонской улице твое лицо наверняка испугало бы меня.
– Испорченный и очень опасный, – сказал Шарп, – да, я такой.
– Я здесь еще и потому, – продолжила она, – что это так сладко – забыть о правилах и приличиях! Капитан Кромвель назовет наши чувства низменными инстинктами, и боюсь, что в конце концов все это плохо кончится, но сейчас мне все равно! – Грейс нахмурилась. – Иногда ты выглядишь таким суровым и безжалостным. Ты безжалостен, Ричард?
– Нет, – отвечал Шарп. – Только к врагам короля. И к моим врагам, если они не слабее меня. Я солдат, а не головорез.
Грейс снова коснулась шрама на его щеке:
– Ричард Шарп, мой храбрый солдат.
– Не такой уж храбрый. Когда-то я до смерти тебя боялся.
– Меня? – Грейс не на шутку удивилась. – А я-то считала, что ты меня презираешь. Ты всегда смотрел на меня так мрачно!
– Я и не утверждал, что никогда не презирал тебя, – с шутливой серьезностью промолвил Шарп, – но с первой минуты я хотел быть с тобой.
Грейс рассмеялась:
– В ясные ночи мы можем встречаться здесь. Я прихожу сюда, когда не могу заснуть. Уильям спит в кормовой каюте, а я – на диване в гостиной.
– Ты не спишь с ним? – осторожно спросил Шарп.
– Мы ложимся в одну постель, – призналась она, – но каждую ночь он принимает лауданум. Говорит, что у него бессонница. Уильям не знает меры, поэтому спит до утра беспробудным сном, а когда он засыпает, я ухожу в гостиную. – Женщина вздрогнула. – Лекарство делает его еще раздражительнее.
– У меня тоже есть каюта, – промолвил Шарп.
Грейс без улыбки смотрела на него, и Шарп решил, что она оскорблена.
– Твоя собственная каюта?
Он кивнул:
– Семь футов на шесть. Стены из сырого дерева и влажных тряпок.
– Там висит твой одинокий гамак? – улыбнулась она.
– К черту гамак, – отвечал Шарп. – У меня настоящая койка с сырым матрасом.
Грейс вздохнула:
– Всего полгода назад один человек предлагал мне дворец со стенами из резной слоновой кости, сад с фонтанами и павильон с золотым ложем. Он был принцем и, должна признать, вел себя весьма учтиво.
– А ты? – ревниво спросил Шарп. – Ты была с ним так же учтива?
– Я заморозила его своей холодностью.
– Ты поступила правильно.
– А с утра мне придется снова стать холодной как лед.
– Да, миледи.
Она улыбнулась тому, что он так легко принял правила игры.
– Впрочем, утро наступит только через три часа.
– Через четыре.
– И мне не терпится осмотреть корабль. До сих пор я видела только кормовую рубку, обеденную залу и бак.
Шарп взял ее за руку:
– Там непроглядная темень.
– Вот и славно, – со значением промолвила она, затем отняла руку. – Сначала ты, а я за тобой.
Шарп дождался ее под шканцами и провел вниз, где они позабыли о кознях Полмана и Кромвеля, да и обо всем на свете.
Эта парочка, Полман и Кромвель, наверняка что-то затевает, вспомнил Шарп на рассвете, лежа на опустевшей койке и все еще не веря своему счастью. Он закрыл глаза и взмолился, чтобы это плавание длилось вечно.
На рассвете третьего дня, впервые после того, как «Каллиопа» оторвалась от конвоя, на горизонте показалось парусное судно. Небо над невидимым Мадагаскаром еще темнело, когда матрос на мачте заметил, как первые солнечные лучи отразились от дальнего паруса. Кромвель, которого разбудил лейтенант Тафнелл, выглядел взволнованным. Капитан облачился во фланелевый халат, а длинные волосы стянул узлом на затылке. Кромвель рассматривал горизонт через старинную подзорную трубу.
– Это не туземцы, – услышал Шарп его слова, – судно христианское.
Кромвель приказал отвязать пушки на верхней палубе. Пока капитан одевался, из хранилища боеприпасов подняли порох. Вооружившись подзорной трубой, Тафнелл сам забрался на мачту. Лейтенант долго всматривался в горизонт и наконец прокричал, что видит китобойное судно. Кромвель вздохнул с облегчением, но порох велел оставить на палубе – на случай, если шхуна окажется пиратской.
До того как парусник показался вдали, прошел целый час. Пассажиры толпились на палубе. Появление неизвестного судна разнообразило монотонность плавания, и Шарп вместе с остальными жадно вглядывался в горизонт. Впрочем, перед прочими обитателями «Каллиопы» у него было весомое преимущество – подзорная труба. Этот драгоценный прибор с выгравированной датой битвы при Ассайе, изготовленный лондонским мастером Мэтью Бергом, Шарп получил в дар от сэра Артура Уэлсли. Подзорную трубу украшали благодарственные слова. Вручая трубу Шарпу, сэр Артур держался с обычной холодностью.
– Чтобы вы не подумали, будто я забыл о той услуге, которую вы мне оказали, – неловко промолвил генерал.
– Я рад, что был там, сэр, – отвечал Шарп столь же неуклюже.
Сэр Артур мучительно раздумывал, что бы сказать еще:
– Помните, мистер Шарп, что для офицера глаза важнее сабли.
– Буду помнить, сэр, – отвечал Шарп, заметив про себя, что, если бы не его сабля, генерал не стоял бы сейчас перед ним. Впрочем, совет и впрямь был неплох.
Шарп был весьма разочарован генеральским подарком. Ему казалось, что в благодарность за спасение своей жизни сэр Артур мог бы расщедриться и на добрый клинок.
Так прапорщик стал неблагодарным владельцем превосходного прибора, которому позавидовали бы многие богачи, и теперь ему выпал случай опробовать подзорную трубу. Незнакомая шхуна показалась его непривычному глазу крошечной, гораздо меньше «Каллиопы». Это был не военный корабль, скорее торговое судно.
– В названии что-то про Иону! – прокричал Тафнелл.
Шарп сдвинул трубу влево и увидел обвисший флаг, напоминавший полосатое знамя Ост-Индской компании. Тут порыв ветра раздул полотнище, и стали видны звезды. Флаг оказался американским.
На палубу вышел майор Далтон и встал рядом с Шарпом, который учтиво предложил шотландцу подзорную трубу.
– Везет порох и ядра на Маврикий, – заметил майор, вглядевшись в шхуну.
– Как вы узнали, сэр?
– Все они этим промышляют. Ни один французский корабль не осмеливается показаться в этих водах, вот американцы и снабжают Маврикий оружием. И им еще хватает наглости называть себя нейтральной страной! Заботятся только о том, как бы набить мошну. Великолепная труба, Шарп!