Второй шанс-VI

Любаня призналась, что она без купальника, но если мы пойдём мимо её дома, то может захватить. Так мы маршрут и проложили, благо что жила девушка друга всего в трёх кварталах от «Трудовых резервов», и как раз по пути к реке. За нами, правда, от спортклуба увязались несколько подростков, видимо, ставшие свидетелями моего боя, но мы их шуганули так, что они кинулись врассыпную.

По дороге попался переговорный пункт, зашёл, позвонил сначала Инге, потом маме, порадовал известием о своей победе. Инга пообещала к моему возвращению напечь тонких блинов. Её мама когда-то научила такие блины печь, а я, кстати, как раз тонкие обожаю, могу десятка два за раз схомячить, особенно если с чаем и вареньем.

Через полчаса уже вышли на небольшой пляжик на окраине набережной, где помимо нас лежали на песочке и плескались с десяток человек, в основном мелюзга. Время около девяти вечера, солнце уже почти село за горизонт, а вода тёплая, как, извиняюсь за банальное сравнение, парное молоко.

Вася, совершенно не стесняясь своих семейных трусов, быстро разделся и с разбегу ломанулся в Волгу. Я – следом за ним, а Люба сначала дала телу остыть под прохладным вечерним ветерком, и только затем медленно зашла в воду.

Набултыхался я от души, как в детстве. Потом мы лежали на песке, оставшись на пляже втроём, так как солнце практически совсем село и народ разошёлся, глядели на ползущую к зениту луну, на сверкающую маленьким алмазом Венеру, и болтали о всякой ерунде, совершенно не касаясь недавнего боя. Язык просто чесался рассказать о предстоящем концерте, в котором мне предстоит принимать участие, но я дал Козыреву слово молчать, приходится держать обещание.

— Жалко, не получилось приехать на твою свадьбу, не вовремя эта травма приключилась, — вздыхал Василий. — Мне когда мама позвонила, передала, что ты меня искал, чтобы нас с Любой на свадьбу пригласить, я даже хотел сбежать из госпиталя, где реабилитацию проходил.

— А чего не сбежал? — поддел я его в шутку.

— Сбежишь тут, госпиталь-то военный, я ж туда от Вооружённых Сил попал. Я и так под призывом хожу, стуканул бы галвврач куда надо – и принимай повестку.

Это да, в армию загреметь не хочется никому… Хотя встречались мне индивидуумы, которые, наоборот, по наивности мечтали о кирзачах и АК-47, считая, что армия сделает из них настоящих мужчин. Поверьте мне, служившему, если в тебе есть армейская косточка – ты может и найдёшь то, что искал, но большинство таких мечтателей суровая армейская жизнь сразу же окунает мордой в дерьмо.

Мне в какой-то мере повезло, сразу после присяги отправили в Козельск, в поварскую учебку, потом вернулся в часть уже «дипломированным» кашеваром, и попал хоть и в интернациональный, но спаянный коллектив. Здесь повара-второгодки не позволяли себе издевательств над «черпаками», разве что так, погонять слегка ради проформы, и уж тем более никогда не заставляли вместо себя вставать к плите или варочному котлу. Даже мыли их сами, а готовили мы на несколько сотен бойцов, так что можно представить размеры этих чанов.

Но это в столовой, где был свой мирок, а в обычной части творилось иногда чёрт-те что. Достаточно вспомнить, как в нашем хозвзводе русский (тот был полный отморозок) и киргиз на пару «опустили» малость пришибленного, насквозь набожного парнишку с Западной Украины. Того комиссовали, а этих отправили в дисбат.

Но вообще, конечно, если кто больше других и страдал всегда что в советской, что уже позже в российской армии, так это славяне. Вспоминается растиражированная в интернете история из моего прошлого-будущего, когда веселые горцы, к примеру, заставляли призывников из Выборга танцевать перед ними лезгинку. Но им и этого показалось мало, и потому они удумали еще большую потеху: заставили юных русичей выложить своими телами на плацу части слово KAVKAZ, что и засняли на мобильные телефоны. Потешный снимок с русскими солдатами-«пластунами» горцы тут же отправляли своим девушкам и, наверно, дедушкам – дабы они порадовались боевому духу кавказских воинов и унижению «гяуров». Потом эти же снимки, сохраненные простодушными «детьми гор», стали вещдоками на процессе.

Конечно, это не была «дедовщина» в чистом виде. Тут, скорее всего, особая разновидность – «национальное землячество». Особенность его в том, что землячество (чаще всего кавказское) не только дополняет, но и порой противостоит «обычной дедовщине». То есть боец, попав в «правильное» землячество, может вообще ни дня не быть ни «духом», ни «черпаком»: для солдат или матросов своего же «призыва» он как бы сразу становится «дедом».

Но что меня тогда поразило, так это две цифры: 7 и 26. То есть кавказцев было семеро, а славян – 26. Сам собой всплывает вопрос: что у нас за армия? Нет, я даже не об обычном нашем армейском бардаке, не о «дедовщине» и «неуставщине», не о пьющих офицерах и вороватых генералах. Я о так называемом «боевом духе». Каков он у подразделения, которым «рулят», над которым всячески издеваются отмороженные на всю голову кавказцы? И главный вопрос: почему русские не сопротивляются? Их же почти в четыре раза больше! Что помешало молодым выборгцам, думаю, крепким в общем-то парням, разобраться с обидчиками без военной прокуратуры? Тогда подумалось, а ведь и я мог оказаться среди них, лежать пузом на плацу. Лежать, повинуясь командам придурков с труднопроизносимыми фамилиями, горестно при этом прикидывая, что ночью еще, эх, придется еще и лезгинку танцевать, вместо того чтоб спать… Тот Я мог бы лежать, но не этот Я, нынешний.

— Ты о чём задумался? — ткнул меня в бок Вася.

— А? Да так… Слушай, может, пойдём?

— Ага, пойдёмте, а то стало, кажется холодать, — зябко передёрнула плечами Люба, хотя, на мой взгляд, было ещё совсем не свежо.