Страница 9 из 19
Разумеется, каждая новая высадка приносила европейцам множество удивительных открытий: плетеные подвесные лежанки[34] или «представлявшие для местных жителей большую ценность сухие листья»[35]. В своем дневнике Колумб беспрестанно восхищается богатством местной природы, однако это восторг не ученого-естествоиспытателя, а хозяйственника. Адмирал стремился не к познанию, а к обогащению. По словам проводников, кратчайший путь к нему вел на юг.
28 октября «Санта-Мария» подошла к берегам Кубы. Колумб послал делегацию вглубь острова, к местному королю. В ожидании ее возвращения команда училась употреблять неизвестные в Европе здешние сельскохозяйственные культуры: сладкий картофель, маис, табак и др. Простой использовали для ремонта – после трансокеанского плавания корабли нуждались в починке. Каждый день приносил испанцам новые открытия, но главного, к чему они стремились всей душой, – золотых залежей – не было и в помине. Члены команды вновь начали испытывать раздражение.
22 ноября капитан Мартин Пинсон, который с самого начала похода регулярно выказывал неповиновение адмиралу, увел «Пинту» для самостоятельного поиска. Опасаясь, что амбициозный Пинсон первым найдет золото, Колумб решил не задерживаться у берегов Кубы и 6 декабря двинул остатки своей флотилии на юго-восток, где разведчики видели большой остров. Аборигены называли его Гаити, но Колумб окрестил остров Эспаньолой – местные долины напомнили ему пасторальные кастильские пейзажи, хоть и «во многом превосходили последние».
«Эспаньола – просто чудо, – писал Колумб. – Холмы, и горы, и долины, и равнины, и превосходные тучные земли, чтобы сажать на них и сеять, разводить всяческий скот, сооружать дома городские и сельские». Гаитяне тоже произвели на адмирала неизгладимое впечатление: «Они отличаются от жителей Кубы, как день и ночь. У местных обитателей мягкие манеры и сладостная речь – совсем не такая, как у иных народов здешних островов. Те иногда говорят так, словно кому-то угрожают».
Особенный восторг у испанцев вызывало наконец-то увиденное ими в достаточных количествах золото. «Золота здесь столько, – напишет впоследствии Колумб, – что это кажется чудом». Несколько недель флотилия двигалась вдоль берега, всякий раз останавливаясь, чтобы завязать знакомство и обменяться подарками с аборигенами из очередного поселения.
Всех посетителей испанцы подробно выспрашивали о местонахождении золотых копей, но местные касики[36] отвечали неохотно, опасаясь, что пришельцы увезут свои дивные сокровища – погремушки, стеклышки, осколки керамики, обломки обручей бочек и прочий мусор – к вождям, у которых окажется больше вожделенного гостями золота. При этом от простых индейцев испанцы постоянно слышали рассказы о баснословных богатствах, скрывающихся где-то рядом.
Особенно поразила воображение европейцев история об острове, король которого живет на золотой горе. Все эти слухи лишь распаляли азарт участников экспедиции, и, хотя торговля с индейцами каждый день приносила членам команды все больше драгоценного металла, овладевшая людьми Колумба «золотая лихорадка» побуждала флотилию вновь и вновь сниматься с якоря в поисках еще больших богатств. Однако, так и не обнаружив гору из чистого золота, «Санта-Мария» 24 декабря напоролась на риф.
Несмотря на все усилия команды и самого Колумба, флагман погиб. Содержимое трюмов частично перегрузили на «Нинью», частично складировали на территории поселения, обустройство которого по приказу адмирала начали тотчас же после эвакуации с «Санта-Марии». Это была вынужденная мера – в распоряжении Колумба оставался лишь наименьший из трех кораблей. О том, чтобы вывезти обратно в Старый Свет оба экипажа в полном составе, не могло быть и речи.
Впрочем, никакого ожесточения или борьбы за место на борту «Ниньи» не возникло. Теперь, когда испанцы убедились в наличии на Гаити вожделенного золота, члены экспедиции в надежде обогатиться за счет наивных аборигенов, напротив, спорили за право остаться в поселении, названном Ла Навидад (с испанского – Рождество), поскольку оно было основано на Рождество. Об опасности для первопоселенцев со стороны гаитян Колумб не беспокоился: «Я завязал тесную дружбу с королем сей земли, – писал он в отчете, – который гордится тем, что может называть меня своим братом. Даже если чувства его переменятся и он вздумает напасть на мой отряд, то ни он, ни его люди понятия не имеют об огнестрельном оружии и ходят голые. А кроме того, как я уже говорил, они самые трусливые люди на земле. Так что одного того отряда, мною оставленного, довольно, чтобы покорить всю ту землю, и, коль вести себя разумно, остров тот для наших людей безопасен».
Для пущей уверенности Колумб продемонстрировал королю местного племени разрушительную силу корабельных пушек. Мишенью стал остов «Санта-Марии», сослужившей таким образом последнюю службу адмиралу. Грохот и разлетающиеся во все стороны обломки повергли индейцев в ужас. «Турецкие» луки испанцев произвели на аборигенов гораздо меньшее впечатление. Местный король пожаловался Колумбу, что луками пользуются воинственные племена карибов, время от времени совершавшие опустошительные набеги на беззащитных гаитян. Адмирал тотчас же поспешил уверить собеседника, что Католические короли специально повелели испанцам защищать добрых жителей Эспаньолы от подлых карибов и что пушки обязательно обратят негодяев в бегство…
Уладив таким образом все дела, Колумб приказал готовить «Нинью» к возвращению в Европу. 4 января 1493 года экспедиция отправилась в обратный путь. «Взамен» оставленных на Гаити 39 своих товарищей испанцы захватили с собой в Старый Свет полдюжины индейцев – в качестве живого подтверждения сделанных открытий. Через два дня число свидетелей пополнилось еще и командой пропавшей полтора месяца назад «Пинты», капитан которой принес адмиралу лицемерные извинения.
Колумб их принял, хотя и не поверил в искренность капитана, – для благополучного возвращения домой соперники нуждались друг в друге. Лишним тому подтверждением стало первое за время экспедиции столкновение с враждебно настроенными индейцами, произошедшее во время последней перед трансокеанским плаванием стоянки.
16 января корабли легли на курс норд-норд-ост. Месяцем позже, 16 февраля, чудом пережившая страшный шторм, в котором каравеллы вновь потеряли друг друга из вида, «Нинья» достигла Азорских островов. Не меньшая опасность ждала экипаж на суше – португальцы тут же взяли сошедших на берег моряков под арест. Поводом, как позже объяснил Колумбу лично Жуан II, стало нарушение экспедицией Алкасовашского договора 1479 года, согласно которому подтвержденная Святым престолом прерогатива на плавание, завоевание и торговлю к югу от Канарских островов принадлежала Португалии.
Возвращение потрепанной штормами «Ниньи» породило настоящую дипломатическую бурю. Открытия Колумба кардинальным образом меняли геополитическую расстановку сил в Европе и создавали серьезную угрозу португальской гегемонии в морских сношениях со странами Дальнего Востока. К счастью для самого адмирала, дальше обвинений дело не пошло, и хотя придворные советовали скорому на расправу – в том числе и собственноручно – Жуану II попросту «избавиться» от неудобного первооткрывателя, в полдень 15 марта 1493 года Колумб благополучно сошел на пирс испанского порта Палос.
Территориальные споры – хотя, по сути, соперники делили еще даже не открытые земли – между двумя ведущими на тот момент морскими державами, Испанией и Португалией, в конце концов уладил заключенный 7 июня 1494 года Тордесильясский договор[37]. Проблема эта привлекла внимание далеко за пределами Пиренейского полуострова. Латинский перевод писем Колумба печатался в Париже и Базеле, в Италии его отчеты переложили в стихотворный размер, а в Испании путевые дневники выдержали тринадцать переизданий!
34
Индейцы называли такую лежанку «гамак», и сегодня это слово распространилось по всему миру.
35
В этой записи дневника от 15 октября 1492 года впервые упоминается табак.
36
Касик – вождь, старейшина индейского племени в Центральной Америке и Мексике.
37
Соглашение о разделе мира за пределами Европы на испанскую и португальскую зоны влияния. По настоянию португальской стороны демаркационную линию установили по т. н. «папскому меридиану» (примерно по 49-му градусу западной долготы или, в терминах оригинального документа, «в 370 лигах к западу от островов Зеленого Мыса»). Территории восточнее этой линии признавались португальскими владениями, западнее – испанскими. Впоследствии соглашение было дополнено Сарагосским договором 1529 года.